Ключевые слова

Реалия, контекст, референт, эквивалент, аналог, коннотация, колорит, топонимы, антропонимы, рецептивный словарь, трансформации, лакуна в системе номинации, пресуппозиции, прагматическая пресуппозиция, прагматическая презумпция, аллюзия, переводческие примечания.

Основной прагматической установкой, которая характеризует звено ТП в первичной коммуникации и Т¹П² во вторичной, является учёт расхождений в восприятии одного и того же текста со стороны носителей разных культур, участников различных коммуникативных ситуаций. Здесь сказываются различия в исходных знаниях, представлениях, интерпретационных и поведенческих нормах. Это весьма наглядно подтверждает мысль о том, что область лингвистической прагматики не имеет четких контуров [Арутюнова и др., 1951, 41]. Действительно, круг вопросов, которые входят в сферу прагматических отношений “текст - получатель”, тем более в ситуации, когда первичные коммуникационные отношения проецируются на вторичные, настолько широк, что вряд ли его можно детально рассмотреть в рамках данной лекции. Поэтому сейчас мы ограничимся только некоторыми из многочисленных переводческих проблем, имеющих самое непосредственное отношение к установке на иноязычного получателя.

Прежде всего, начнем с предметной ситуации, отражаемой в тексте. В этой связи особый интерес представляет перевод реалий - изучаемых внешней лингвистикой понятий, относящихся к государственному устройству данной страны, истории, материальной и духовной культуре данного народа. Сама специфика реалий такова, что они часто находятся вне фонда знаний носителей другой культуры и другого языка. Как отмечают С.Влахов и С. Флорин, понятие ‘перевод реалий’ дважды условно: реалия, как правило, непереводима (в словарном порядке), и, опять-таки, как правило, она передается (в контексте) не путём перевода […]. Основных трудностей при передаче реалий при переводе – две: 1 – отсутствие в языке перевода соответствия (эквивалента, аналога) из-за отсутствия у носителей этого языка обозначаемого объекта (референта) и 2 – необходимость наряду с предметным значением реалии передать и колорит (коннотацию) – ее национальную и историческую окраску [Влахов и др., 1980, 79-80]. Недаром литературоведы и мастера художественного перевода единодушно отмечают, что национальная окраска литературного произведения часто выражается через национальные реалии. Чем ближе произведение по своей тематике к фольклору, тем ярче проявляется его национальный колорит. Поэтому нам кажется необходимым поговорить сейчас о реалии как носителе национального колорита.

Понятие ‘колорит‘ пришло в литературоведческую терминологию из искусствоведения (cf: ‘local colour’) и имеет значение ‘совокупность особенностей (этики, местности), своеобразие чего-либо‘. Колорит – это та окрашенность лексической единицы, которую она приобретает благодаря принадлежности его денотата к данному народу, определённой стране / местности, конкретной исторической эпохе.

В целях сохранения национального колорита произведения реалии, в том числе и ономастические (топонимы и антропонимы), при переводе их на другой язык, как правило, не переводятся, а транслитерируются (e.g.: джинсы, пуловер, bolshevik, etc.), так как они принадлежат, как мы уже не раз отмечали, к категории ‘непереводимого в переводе’.

В тех случаях, когда у реалии есть словарный эквивалент в языке перевода, казалось бы, их перевод не связан с особыми трудностями и вряд ли может быть отнесён к числу cruces translatorium (‘крестных мук переводческих’ [Левый, 1974, 149]), e.g.: ‘Да вот хоть черкесы, - продолжал он, - как напьются бузы на свадьбе или на похоронах, так и пошла рубка’ (Лермонтов) – ‘Take even the Cherсassians’, he went on, ‘as they drink their fill of bouza at a wedding or a funeral, the fight begins’ (M. Parker). Но даже тогда, когда такой эквивалент действительно существует и зафиксирован в словарях, переводчик далеко не всегда может быть уверен в том, что эквивалент входит в рецептивный словарь конечного получателя, e.g.: ‘Подъехав к подошве Кайшаурской горы, мы остановились возле духана…(Лермонтов) – ‘On reaching the foot of the Kashaur mountain, we stopped outside a dukhan… В переводе М. Паркер сопровождает образованный путём транслитерации словарный эквивалент примечанием: ‘Caucausian tavern’. Показательно, что таким же образом поступают и составители словарей, e.g. М. Уиллер (Oxford Russian-English Dictionary), переводя духан как dukhan, сопровождает его пояснением: ‘inn in Caucasus’.

Вернемся к национальному колориту и поговорим о необходимости его сохранения в переводе. При переводе происходит, как уже было сказано в начале лекции, адаптация текста к новому получателю; она и является причиной изменений в информации, которая содержится в исходном тексте. Учёт функциональной роли реалии в том или ином сообщении является важнейшим принципом прагматического аспекта перевода. Например, возможно устранение реалии, если она не существенна: фраза ‘this guy…is one of those flitty-looking ‘Tattersall vests’ может переводиться как ‘расфуфыренный тип’ (комментарий Э.М. Медниковой в кн. J.D. Salinger the Catcher in the Rye. – M., 1968, 234).

Любая номинативная единица, обозначающая явление, характерное для данной культуры, может стать основой образной характеристики. Построение на ее основе метафоры и сравнения, с точки зрения носителей данного языка, ничем не отличаются от других образных оборотов, которые построены на основе лексических единиц, обозначающих универсальные, ‘общечеловеческие’ понятия (e.g. ‘вода’, ’солнце’, ’трава’, etc.), но для иноязычного реципиента ‘экзотические образы’ выступают инородным материалом в тексте языка перевода, или затрудняя понимание, или создавая неоправданно яркий эффект. Поэтому, руководствуясь в первую очередь необходимостью передать функциональную доминанту образа, переводчик стремится в каждом конкретном случае найти оптимальное решение. Так как в большинстве случаев доминирующей функцией образа является эмоционально - экспрессивная, а сохранение ‘экзотических’ элементов полностью гасит или гипертрофирует эту функцию, трансформации того или иного рода становятся обязательными.

Однако не всегда представляется возможным сохранить реалию или заменить её эквивалентом в другой культуре. Особенно часто это наблюдается при передаче реальных, конкретных ассоциаций с определённым предметов, составляющих специфику лексического значения слова, e.g.: в языках, не имеющих обозначения реалии ‘клюква’ отсутствует возможность и цветового обозначения по цвету ягоды; в переводах происходит замена: клюквенный → малиновый → темно-красный. Сила конкретных представлений, общий житейский опыт позволяет носителям языка понять такие словосочетания, как васильковое слово, соломенная грусть, клюквенное сукно, но передача их на другой язык затруднительна. Так, Connecticut (a state) в сознании американцев ассоциируется с Nutmeggars (букв. ‘продавцы мускатных орехов’), искусными ремесленниками и ловкими торговцами, которые якобы вытачивали мускатные орехи из дерева и продавали их как настоящие. Поэтому Connecticut Yankee воспринимается в США как самый ловкий из всех янки. Перевод заглавия повести М.Твена ‘Connecticut Yankee at King Arthur’s Court’ как ‘Янки при дворе короля Артура’ вполне оправдан, так как русскоязычному читателю непонятны ассоциации со штатом Коннектикут.

Но вместе с тем, устранение реалий снижает художественную ценность перевода по сравнению с оригиналом. Следует также предостеречь от подмены иноязычных реалий в процессе перевода. Иногда переводчики интерпретируют содержание оригинала как бы сквозь призму собственного языка и собственной культуры. Но такой перевод приводит к искажению исходного сообщения и рассматривается в лингвопереводоведении как явление нежелательное.

Существует несколько способов передачи иноязычных реалий:

1 – транслитерация (передача на уровне графем: Linkoln – Линкольн) и транскрипция (передача на уровне фонем: драг-стоп, брейн-ринг)

2 – калькирование

3 – описание или разъяснительный перевод (coroner – следователь, производящий дознание в случае насильственной или скоропостижной смерти)

4 – приблизительный перевод, i.e. при помощи ‘аналога’ (drugstore - аптека)

5 – трансформационный (контекстуальный) перевод

Транскрипция / транслитерация чаще всего применяется в тех случаях, когда речь идёт об именах собственных, названиях государственных учреждений, учебных заведений, etc. Серьезный недостаток этого способа - появление в переводе непривычных и малопонятных слов, e.g. в романе Е. Доктороу ‘Регтайм’ реалия escapist переведена как эскейпист (речь идёт о знаменитом Гарри Хаудини, который выступал с трюками освобождения от всевозможных пут, цепей и т.п.), но у нас подобные трюки небыли распространены, и вследствие этого коммуникативная ценность слова эскейпист (в отличие от escapist) равна нулю. Воспринимается только суффикс –ист, показывающий, что эскейпист – это ‘тот, кто что-то делает’.

С другой стороны, переводчик может использовать иноязычную реалию, сохранив национальный колорит в языке перевода и используя приёмы расширения информации (i.e. объяснение в тексте перевода реалий, объяснение исторической ситуации, etc.), e.g.: ‘Вместо того, чтобы радоваться весьма скромным приобретениям, демократам следовало бы грустить об упущенном лендслайде (i.e. победе подавляющим большинством)’ [США, №1, 1983; 32].

Наиболее типичными являются два варианта взаимоотношений между реалиями и контекстом:

1 – реалии однородны, тематически объединены с контекстом и выступают в качестве его существенных компонентов. В этих случаях тексты изобилуют реалиями, и содержание текста служит хорошим фоном для их понимания;

2 – реалии разнородны, тематически с контекстом не связаны, используются преимущественно в качестве приёмов художественной выразительности. Понимание реалий в этих текстах затрудняется отсутствием в тексте необходимой информации. Дополнительной трудностью является использование реалий в переносном значении.

Значение реалий, тематически объединённых в максимальной смысловой единице языка – тексте, выражается средствами контекста. Выделяется три основных варианта их нормативного употребления, ограниченных либо стереотипным (стандартным), либо объяснительным, либо ситуативным контекстом.

В стереотипном контексте слова и словосочетания, обозначающие реалии, употребляются без каких-либо комментариев. В объяснительном контексте дается своеобразный комментарий или развернутая дефиниция самой реалии, e.g.: «Добившись включения вопроса о замораживании ядерного оружия в повестку дня…, сторонники ‘фризинга’…». В тех случаях, когда на данной реалии сосредоточено внимание автора, он может в самом тексте дать ей более детальное объяснение, до этимологии включительно, e.g.: ‘фривей’, этот вещественный и символический образ Лос-Анджелеса (free way ‘путь, свободный от светофоров и др. ограничений скорости’).

Слова-реалии могут употребляться в переносном значении, которое реализуется только в ситуативном контексте, e.g.: ‘But at least her filibuster gave me a chance to decide on my next speech’. – в данном контексте filibuster обозначает не обструкциониста в американском сенате, а длинную речь домовладелицы, которая расхвалила комнаты, сдаваемые внаём.

Характер сообщаемых сведений и их полнота зависят от того, является ли знакомство с данным фактом существенным для общения в пределах страны данного языка, важно ли оно для понимания истории данной страны или оно имеет значение для понимания только данного текста.

Очевидно, решающим фактором при выборе между описательным переводным вариантом иностранной реалии или её транслитерацией (временным заимствованием) должен быть фактор целесообразности сохранения коннотации: сохранение коннотации важно при описании референта, специфического для данной страны; использование транслитерации может быть оправдано необходимостью сохранения местного колорита и наиболее точной передачи содержания в очерках, описаниях страны, путевых заметках.

Калькирование – буквальный перевод слова (ЛЕ) или словосочетания широко используется для передачи реалий на другой язык. Ассимиляция кальки – явление чрезвычайно сложное, оно подлежит рассмотрению в диахроническом плане и обусловлено не только внутриязыковыми, но и целым рядом культурных и социальных факторов. Калька может получить известное распространение в языке, но при этом оставаться ‘экзотизмом’, так как соответствующий ей денотат чужероден для данной культуры.

В связи со значительными расхождениями лексико-семантических систем кальки иногда могут восприниматься носителями языка перевода как непривычные или даже нарушающие нормы этого языка, e.g.: калька с русского языка ‘ударный труд’, которая встречалась на страницах французских газет – travail de choc - воспринималась французами как словосочетание, не адекватное нормам современного французского языка.

При создании кальки необходимо учитывать культурный компонент исходного слова, он не должен утрачиваться или подменяться компонентом другой культуры.

Описательный или разъяснительный перевод имеет то преимущество, что он исключает неполное понимание, присущее транслитерации или калькированию; однако его недостаток в том, что реалия переводится не аналогичной по структуре единицей другого языка, а пространным описанием.

В лингвострановедческих учебных словарях и комментариях часто используется также краткое описание, которое ограничивается родовой принадлежностью явления. Перевод заключается в том, что используется ЛЕ, обозначающая нечто близкое по содержанию, но при этом реалия утрачивается, cf: горисполком и фр. mairie. Серьёзный недостаток этого способа перевода реалий в том, что ‘затушёвывается’ национальная специфика понятия, а в области общественно-политической жизни и духовной культуры это может приводить к межкультурной интерференции: приписывание чуждому явлению несвойственных ему признаков на основе сходства со знакомым явлением.

Очень часто при передаче реалий используются гиперонимические (генерализирующие) трансформации, в ходе которых снимаются дифференциальные признаки реалий, составляющие их национальную специфику. Также решение может быть мотивировано тем, что перенасыщение текста элементами национального колорита может, как уже отмечалось, приводить к нарушению адекватности перевода, cf:

За неимением комнаты для проезжающих на станции нам отвели ночлег в дымной сакле (Лермонтов) – As there was no room for travelers at the post house? We were given lodging in a smoky hut.

В OALD hut определяется как ‘ a small roughly made house or shelter; в БАРС значение этой ЛЕ раскрывается с помощью цепочки синонимов: ‘a hut – хижина, лагуна, хибарка’. В то же время в СРЯ заимствованное из грузинского ‘сакля’ определяется как ‘русское название жилища кавказских горцев’ cf: ‘житло горцiв Кавказу’ (НТСУМ). Английский эквивалент не содержит сам по себе указания на то, что речь идёт о жилище кавказских горцев, но это упущение восполняется контекстом.

Существенным элементом при переводе реалий является функциональная роль, которую они выполняют в данном тексте, e.g.: про матушку нечего сказать, женщина старая. Четьи минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так тому и быть (Достоевский). – Mother is all right. She’s an old woman, reads the lives of the saints, sits with her old woman, and what my brother says goes. Церковно-историческая реалия ‘Четьи минеи’ означает издание православной церкви – книгу для чтения на каждый день месяца, содержащую преимущественно жития святых. В гиперонимическом переводе снимается ряд дифференциональных сем: ‘книга для чтения’, ‘на каждый день месяца’. Но в данном случае эта детализация не так уж важна. Ведь назначение ‘Четьи минеи читает…’ заключается в том, чтобы показать набожность матери Рогожина. Гиперонимическая трансформация преследует в данном случае цели стилистические: она передает экспрессивную окраску исходного выражения.

Для восполнения лакун в системе номинации языка перевода широко используется и интергипонимический способ перевода реалий, i.e. замена одного видового понятия другим в рамках единого родового понятия. Здесь, также как и в случае генерализации (гиперонимической трансформации), действует функциональный принцип: решающим критерием при выборе способа перевода является степень релевантности дифференциальных признаков, которые отличают одно видовое понятие от другого, e.g.: I had Earl take down their names and subpoena’em for the inquest next Monday’. And the coroner proceeded to retail their testimony about the accidental meeting of Clyde’ (Dreiser) – ‘Я велел Ерлу записать их имена, заполнить повестки и вызвать их в понедельник для допроса.’ – И следователь подробно передал показания этих людей об их случайной встрече с Клайдом’. В переводе американской реалии ‘coroner’ и ‘inquest’ приравниваются к ЛЕ ‘следователь’ и ‘допрос’. В Random House Dictionary of English Language coroner определяется: ‘an officer, as of a country or municipality, whose chief function is to investigate by inquest, or before a jury, any death, not clearly resulting from natural causes’. Таким образом, речь идёт о специальном должностном лице, судебном дознавателе, производящем дознание с участием присяжных в случае насильственной смерти. ‘Коронер’ и ‘следователь’ – два видовых понятия в рамках родового ‘должностное лицо, производящее предварительное следствие’, а ‘следствие’ и ‘дознание’ – в рамках родового понятия ‘выяснение обстоятельств уголовного дела’. Поскольку дифференциация этих понятий в данном контексте несущественна, переводчик заменил их близкими, хотя и не тождественными понятиями культуры воспринимающей среды. При этом он сознательно пошел на некоторые (пусть незначительные) смысловые потери, которые не позволяют рассматривать приведённый выше вариант как полностью эквивалентный оригиналу, хотя и не нарушают охарактеризованных условий адекватности.

В ряде случаев переводчик использует в качестве межкультурного соответствия культурные аналоги, которые занимают другое место в соответствующей системе и отличаются рядом существенных характеристик, но совпадают по ряду функциональных признаков, релевантных для данной ситуации. В этих случаях перевод сводится к замене той или иной культурной, исторической или иной реалии ее контекстуальным аналогом, e.g.: Alas! We shall never hear the horn sing at midnight, or see the pike-gates fly open any more (Thackeray). – Увы! Никогда уже не услышим мы звонкого рожка в полночи и не увидим взлетающего вверх шлагбаума. Pike-gate и шлагбаум – не тождественные реалии (pike-gate – турникет на заставе, где взимается подорожный сбор). Но наличие у них функционального инварианта (i.e. барьер на дороге) обеспечивает их взаимозаменяемость в этом контексте. В этом примере национальная реалия заменяется нейтральным аналогом. А вот в следующем примере национальная русская реалия заменяется английской, cf: А что касается отцов и дедов, то они у нас и однодворными бывали (Достоевский). – As for our fathers and grandfathers, some of them were only peasant freeholders. Русская ЛЕ ‘однодворец’ – низший разряд служилых людей, владевших небольшой землёй и английская ‘freeholder’, несмотря на социально-культурные различия, обнаруживают ряд общих релевантных для данного контекста признаков: личная свобода, владение небольшим земельным участком, промежуточное положение между крестьянами и помещиками).

Проблема перевода реалий тесно соприкасается с пресуппозицией (Пс), как уже отмечалось, одной из важнейших категорий прагматической лингвистики (см.: Лекция ‘Пресуппозиции в прагматической лингвистике’). В лекции, посвящённой пресуппозиции в прагматической лингвистике, нами рассматривались прежде всего семантическая пресуппозиция – пресуппозиция как условие осмысленности и наличие истинностного значения. Кроме семантической есть понятие прагматической пресуппозиции: предложение S имеет прагматическую Пс – Р - , если при любом нейтральном(i.e. не демагогическом, не ироническом, etc.) употреблении S в высказывании говорящий считает Р само собой разумеющимся или просто известным реципиенту (адресату). Самое непосредственное отношение к проблеме перевода реалий имеет, как уже было сказано, класс прагматических ПС, i.e. тех прагматических пресуппозиций, которые касаются знаний и убеждений. Отсюда следует, что понятие прагматической презумпции тесно связано с понятием фоновых знаний, которые имплицитно присутствуют в высказывании.

Перевод вносит существенные коррективы в прагматические презумпции исходного текста. Ведь если адресант / отправитель исходного текста считает Р само собой разумеющимся, то из этого еще не следует, что данная прагматическая презумпция остается в силе и для читателя перевода – носителя другого языка и другой культуры.

Именно поэтому при передаче реалий, неизвестных или малоизвестных иностранному адресату, переводчик нередко предпочитает поясняющие добавления или поясняющий / интерпретирующий перевод, e.g.:

‘A call to stop the Saturn contract by local 599 of GM’s Buick City auto complex in Flint, the largest of the UAW contingents in GM.’ – ‘Требование не допустить, чтобы контракт на строительство центра автомобильной промышленности ‘Сатурн’ стал эталоном на будущее, является одной из 25 резолюций, принятых местной профсоюзной организацией № 559 в Бюик Сити, центре автомобилестроения компании «Дженерал Моторс» во Флинте, где сосредоточен крупнейший контингент членов Объединенного профсоюза рабочих автомобилестроительной, аэрокосмической и сельскохозяйственной промышленности, работающих в этой компании’».

Здесь отсутствие у адресанта (продуциента) и адресата (реципиента) одинаковых прагматических презумпций обусловливает ряд поясняющих добавлений: the Saturn contract - контракт на строительство центра автомобильной промышленности ‘Сатурн’; GM – компания ‘Дженерал Моторс’; local – местная профсоюзная организация; auto complex – центр автомобильной промышленности.

Поясняющий перевод нередко принимает форму развёртывания усечённого или сокращённого обозначения той или иной реалии, e.g.: […] they had the best pew at the Foundling […] (Thackeray). – […] у них была самая лучшая скамья в церкви воспитательного дома […]. Foundling в английском тексте представляет собой усечённый вариант Foundling Hospital – воспитательный дом; pew – скамья со спинкой в церкви – 1 a long seat (→bench) with a back to it, for people to sit on in church (LDCE) – встречающееся в этом же предложении ‘pew’ служит основанием для пресуппозиции о существовании в воспитательном доме церкви. Отсюда серия развёртывающихся трансформаций: Foundling – ‘воспитательный дом’ → церковь воспитательного дома.

Наряду с поясняющим дополнением часто используется поясняющий / интерпретирующий перевод, e.g.: […] Я тогда, князь, в третьегодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится (Достоевский). – You see, Prince, I was just running across Nevsky Avenue in my dad’s long three-year-old overcoat when she came out of the shop and got into her carriage. Здесь ‘бекеша’ – старинное долгополое пальто объясняется как ‘long overcoat’.

Иногда реалия, знание которой входит в прагматическую пресуппозицию, лежащую в основе исходного текста, одновременно представляет собой аллюзию – стилистическую фигуру, намек посредством упоминания общеизвестного реального факта, исторического события, литературного произведения, etc., e.g.: (из ‘Пигмалиона’ Б.Шоу): профессор Хиггинс удивляет прохожих своей феноменальной способностью определять, откуда они родом, по их произношению. В разговор вмешивается саркастически настроенный прохожий и говорит, что он легко определит, откуда сам Хиггинс:

I can tell you where you come from. You come from Anwell. Go back there. – Я вам скажу откуда вы сами. Из Бедлама. Вот и сидели бы там. Hanwell (как его произносит на Cockney прохожий, Anwell) – название лондонского пригорода, где расположена известная психиатрическая клиника – факт, входящий в фоновые знания английского читателя, но вряд ли известных русскоязычному читателю. Поэтому переводчик использует интергипонимический сдвиг: Хенуэл → Бедлам.

Еще один, довольно показательный пример из того же Б.Шоу, cf: At Harrow they called me the Woolwich Infant. – В Хэрроу меня звали ‘мальчик из арсенала’. Woolwich Infant – кличка, которую дали одноклассники персонажу из ‘Майора Барбары’ Стивену – намек на его происхождение: Вулидж – район в East London, где расположен знаменитый арсенал (отец Стивена – крупный оружейный фабрикант). Перевод на русский язык потребовал раскрытия импликации – the Woolwich Infant – ‘мальчик из арсенала’.

Среди переводимых аллюзий особое место занимают ссылки на литературные произведения и литературных персонажей, которые хорошо известны получателю исходного текста, но которые не обязательно знакомы получателю конечного текста. Например, в русском языке источником многочисленных литературных аллюзий является ‘Горе от ума’ А.С, Грибоедова. Но это произведение практически неизвестно английским и американским читателям. Поэтому дословная передача аллюзии такого рода, как правило, не достигает своей цели, оставляя нераскрытой лежащую в ее основе импликацию, e.g.: Их злоба, негодование, остроумие – помещичьи (даже дофамусовские) […] Достоевский. – Their malice, indignation, and wit are all typical of the men of that class (even before Famusov) […]. ‘Even before Famusov, не снабжённое ни примечанием, ни поясняющим дополнением, не может никак быть признано прагматически эквивалентным русскому ‘даже дофамусовские’. Здесь, очевидно, необходимо раскрыть аллюзию либо путем построчного комментария, либо одним из предложенных в начале обсуждения этой проблемы способов, e.g.: early in the century / at the turn of the century, etc.

Иногда возникает возможность нахождения сходной литературной аллюзии из другого, хорошо известного иноязычному получателю, источника. Этот прием, который нередко используется переводчиками, требует предельной осторожности: cf. переводы одного и того же отрывка из ‘Идиота’ Ф.М. Достоевского:

[…] ведь ты мёртвый, отрекомендуйся мертвецом: скажи, что “мёртвому можно все говорить” […] и что княгиня Марья Алексеевна не забранит, ха - ха! –

(1) – перевод советского переводчика Ю.М. Катцера: […] but you’re dead, you know. Introduce yourself to her as a dead man nd say ‘The dead are allowed to say anything’ – Princess Maria Alekseevna won’t scold you ha - ha! Здесь Princess Maria Alekseevna сопровождается примечанием переводчика: ‘ a personage in ‘Wit Works Woe’, the celebrated classical comedy in verse by Alexander Griboyedov (1795 - 1829). Roughly, the Rus. equivalent of Mrs. Grundy.

(2) – перевод английского переводчика Д. Магаршака: […] but you’re dead – dead – introduce yourself as a dead man, tell her, ‘ A dead man may say anything’ – and that Mrs. Grundly won’t be angry, ha – ha! Госпожа Грандли, которую вводит в свой перевод Д. Магаршак, ограниченная женщина, которая нетерпимо относится к любым нарушениям светских условностей, - персонаж, упоминаемый в пьесе английского драматурга Т. Мортона ‘Speed the Plough’ (1978). На наш взгляд, превращение княгини Марии Алексеевны в госпожу Гранди привносит в текст ‘чуждый национальный колорит’, приводит его к ‘англизации’ (А.Д, Швейцер). Поэтому более приемлем перевод Ю.М. Катцера.

Теперь, очевидно, время поговорить о роли переводческих примечаний в переводе реалий. Если мы сравним приведённые выше переводы романа Ф.М, Достоевского ‘Идиот’, то можем увидеть, что в переводе Д.Магаршака примечания переводчика практически не встречаются, а Ю.М. Катцер, напротив, широко использует этот прием. Смысл аллюзии без примечания или пояснения в переводе Д.Магаршака часто остается неясным. Вот еще несколько примеров.

Подколёсин в своем типическом виде, может быть, даже и преувеличение, но отнюдь не небывальщина (Достоевский). – As a type, Gogol’s character Podkolyosin is perhaps an exaggeration but he is not by any means a myth. Для адекватного раскрытия аллюзии необходимо было примечание, как считает А.Д. Швейцер, или объяснительное дополнение, которое раскрывало бы для данного текста черты Подколёсина – нерешительный, колеблющийся, неуверенный в себе, e.g.: Gogol’s irresolute character Podkolyosin… (А.Д. Швейцер).

В переводе М. Паркера романа ‘Герой нашего времени’ отсутствует, например, ссылка на источник аллюзии, что не дает возможности воспроизвести существенный элемент культурного фона романа, cf. На западе пятиглавый Бештау синеет, как “последняя туча рассеянной бури”. – Five – peaked Beshtau looms blue in the west like “the last cloud of a dispersed storm”. Очевидно, следовало добавить в текст перевода: ‘like Pushkin’s’ “last cloud…”.

Точно так же возникают сомнения относительно раскрытия смысла аллюзии в переводе на русский язык в следующем отрывке из ‘Майора Барбары’ Б.Шоу, cf.:

Undershaft […] “My ducats and my daughter”. Андершафт […] “Мои дукаты и моя дочь!” Здесь Андершафт цитирует слова Шейлока из пьесы У. Шекспира ‘Венецианский купец’, когда узнаёт, что его дочь сбежала, унеся с собой деньги. Широко известная в английском языке цитата, импликация которой вполне ясна читателю оригинала, вряд ли будет полностью понятна без примечаний и пояснений русскоязычному читателю.

Таким образом, основной прагматической установкой, характеризующей звено Т→П в первичной коммуникации и Т^{1 →} П² во вторичной, является учёт расхождений в восприятии одного и того же текста со стороны носителей разных культур, участников различных коммуникативных ситуаций. В этой связи особый интерес представляет ‘перевод’ реалий, в особенности, реалии как носителя национального колорита, который необходимо сохранять в переводе. Существенным элементом при переводе реалий является их функциональная роль в данном тексте. Проблема перевода реалий тесно соприкасается с пресуппозицией. Раскрытие лежащих в основе текста пресуппозиций и импликаций иногда требует глубокого проникновения во внеязыковой контекст.

Ещё один важный аспект учета установки на получателя – отражение в речи социально детерминированной вариативности языка, чему и посвящена следующая лекция.