Ключевые слова

коммуникация, отправитель, исходный текст, получатель, перекодирование, язык-посредник, межкультурная коммуникация, интерпретация, перевод, исходный язык – язык перевода, исходная культура – культура получателя перевода, коммуникативная ситуация, предметная ситуация, получатель-переводчик, иноязычный получатель, внеязыковые компоненты, ‘креолизация’ текстов, коммуникативная модель перевода, коммуникативная интенция, переадресовка, реципиент (получатель), детерминанты перевода, ‘парадоксы’ перевода, языковые и внеязыковые детерминанты перевода, цепочки фильтров (селекторов), подтекст (контекст), импликации, пресуппозиции, эксплицитное выражение.

Как уже отмечалось в лекции, посвящённой предмету теории перевода, в число компонентов переводческой деятельности, которую моделирует теория перевода, входят противопоставленные друг другу языки, тексты, ситуации, культуры, то есть в процесс перевода включены как языковые так и внеязыковые компоненты. Каково их соотношение? Какую роль играет каждый из них? Дать исчерпывающий ответ на эти вопросы ещё не удалось, однако приблизится к решению этой проблемы поможет рассмотрение моделей перевода, в которых отражены наиболее существенные, с точки зрения теоретиков перевода, стороны этого процесса. Одна их таких моделей – модель перевода О. Каде Kade, 1968. Согласно этой модели перевод включает три фазы: I – коммуникация между отправителем (0) и переводчиком-получателем исходного текста (П). II- смена кода, которая осуществляется переводчиком-перекодировщиком (ПК). III – коммуникация между переводчиком-отправителем конечного текста (О₁) и получателями этого текста (П₁). В целом схема выглядит так:

О		П	ПК	О1		П1

I II III

В схеме О.Каде выделяются некоторые существенные стороны перевода как коммуникативного акта. Акт перевода распадается на два взаимосвязанных коммуникативных акта – коммуникацию между отправителем и переводчиком и коммуникацию между переводчиком и получателем. При этом переводчик как участник коммуникативного процесса попеременно выступает в роли получателя и в роли отправителя. И смена этих ролей оказывает существенное влияние на процесс перевода. Несмотря на рациональность модели О.Каде, А.Д. Швейцер выделяет в ней определённые недостатки. Во-первых, сам процесс перевода сведён лишь к перекодированию. Во-вторых, здесь отсутствуют компоненты межкультурной коммуникации, а также некоторые другие внеязыковые компоненты перевода. Всё сведено только к двум языковым кодам, которыми пользуются коммуниканты, кодируя и декодируя тексты. И.И. Ревзин и В.Ю. Розенцвейг в определённой мере восполняют этот пробел в предложенной ими модели Ревзин, Розенцвейг, 1963, 56-64, которая реализуется в двух вариантах.

1 – переводчик воспринимает некоторую речевую последовательность, переходит к ситуации, рассматривает её, а затем, полностью абстрагируясь от сообщения, которое было ему передано, и только имея в виду данную ситуацию, сообщает о ней другому лицу;

2 – основное отличие второго варианта в том, что здесь процесс перевода происходит без непосредственного обращения к ситуации, которая имеет место в действительности. Переход от одной системы языка к другой осуществляется через язык-посредник, i.e. по данной системе соответствий. Обращение к действительности имело место только тогда, когда создавалась эта система и когда учитывались та действительность и те ситуации, которые отражают соответствующие категории в том и другом языке. Но такое обращение к внеязыковой действительности в данном случае является не частью самого процесса перевода, а ‘фактором прошлого’ Швейцер,1988, 49. Процесс, предусматривающий обращение к действительности И.И. Ревзин и В.Ю. Розенцвейг называют интерпретацией, а процесс без обращения к действительности – переводом. По их мнению, и интерпретация и перевод, имеют место в деятельности переводчика. Интерпретация чаще всего встречается при переводе художественной литературы, где ставится задача воссоздания действительности, отражённой в исходном тексте (i.e. подлиннике). Перевод (как он определяется авторами последней модели) чётко прослеживается в деятельности синхронных переводчиков. Положительной стороной является включение внеязыковых факторов: определённое отражение получает такой важный компонент, как воспроизводимая в сообщении внеязыковая действительность. Однако и в этой модели А.Д. Швейцер отмечает некоторые недостатки: искусственность разделения перевода на два вида в зависимости от присутствия в них такого элемента, как обращение к внеязыковой действительности; неясен онтологический статус перевода и интерпретации, соответствуют ли они фактам переводческой деятельности или же являются абстрактными единицами, созданными исследователем. С одной стороны, авторы рассматриваемой модели утверждают, что и интерпретации и перевод, как уже было указано выше, реально встречаются в переводческой деятельности, с другой стороны, допускают, что интерпретация и перевод в чистом виде вряд ли встречаются на практике Швейцер, 1988.

Скорее всего, и интерпретация и перевод в том смысле, как они представлены И.И. Ревзиным и В.Ю. Розенцвейгом, не могут существовать как реальные операции перевода. Представление о переводе как о порождении текста по заданным соответствиям без обращения к действительности или к предшествующему опыту явно противоречит тому, что уже мы знаем о реальном процессе обычного, i.e. немашинного, перевода, в том числе синхронного, где обращение к действительности является неотъемлемой частью коммуникативного процесса. В частности, в работах, посвящённых синхронному переводу, Г.В. Чернов отмечает, что для того, чтобы иметь возможность вести динамический кумулятивный анализ поступающего текста, синхронист должен понимать поступающее сообщение, а в основе понимания должны лежать предшествующие тексты или соответственно предметные знания Чернов, 1978, Чернов, 1987. Интерпретация также едва ли возможна в чистом виде. Обращаясь к действительности, отражаемой в тексте, переводчик не может абстрагироваться от исходного сообщения. И нельзя не согласиться с А.Д. Швейцером в том, что ориентация на оригинал и рассмотрение стоящей за ним ситуации образуют единое, неразрывное целое, и в этом, в частности, проявляется соотношение его языковых и внеязыковых аспектов.

А.Д. Швейцер предлагает схему процесса перевода с учётом его языковых и внеязыковых аспектов, в основу которой была положена разработанная Юдж. Найдой модель ‘динамической эквивалентности’ Nida, Taber, 1969, построенная на сопоставлении двух процессов: 1 – порождения и восприятия исходного текста и 2 – порождения текста перевода. В схеме Юдж. Найды отправитель исходного текста формирует исходный текст, воспринимаемый исходным получателем. Переводчик, выступая в первичном коммуникативном акте в качестве получателя, воспринимает исходный текст, а, затем создаёт вторичный текст, который воспринимает получатель. В основе этой модели – динамическая эквивалентность, понимаемая как соответствие восприятия текста иноязычным получателем восприятию исходного текста первичным получателем Nida, Taber, 1969. А.Д. Швейцер предлагает дополнить схему следующими компонентами: исходный язык и язык перевода; исходная культура и культура получателя перевода. В схему вводиться существенное для процесса перевода ситуативное измерение. Здесь, очевидно, следует уточнить значение термина ‘ситуация’. Необходимо различать предметную ситуацию, которая отражена в тексте и коммуникативную ситуацию, которая в схеме А.Д. Швейцера присутствует как первичная коммуникативная ситуация, участниками которой являются: отправитель исходного текста – получатель этого текста – другой переводчик; и вторичная коммуникативная ситуация, в которой участвуют: переводчик в роли отправителя и иноязычный получатель. Таким образом, схема Юдж. Найды расширена включением в неё контактирующих языков – с одной стороны, а с другой – внеязыковых компонентов: двух культур, двух предметных ситуаций и двух коммуникативных ситуаций.

Говоря о важной роли внеязыковых факторов, необходимо учитывать то, что перевод является речевой деятельностью, и язык занимает центральное место в процессе перевода. Именно язык является первичной моделирующей системой, которая детерминирует перевод, различные же системы культуры – это вторичные моделирующие системы в процессе перевода. Фактор межкультурной коммуникации проявляется в различной степени во всех жанрах и разновидностях перевода, но сильнее всего – в художественном переводе.

В книге А. Поповича ‘Проблемы художественного перевода’ автор говорит об усилении противоречия между оригиналом и переводом, и одной из причин этого противоречия является различие между двумя культурами – культурой отправителя и культурой воспринимающей среды (см. гл.III). Столкновение двух культур при переводе происходит как на коммуникативном уровне, так и на уровне текста. Элементы двойственности (с точки зрения культурной принадлежности) нередко обнаруживаются в конечном тексте перевода, при создании которого иногда имеет место смешение культурных традиций, или ‘креолизация’ текстов Попович, 1980, 130-132. наряду с ‘креолизацией’нередко наблюдается преобладание культуры оригинала, или ‘экзотизм’. Эту тенденцию в её крайнем проявлении подверг резкой критике И. Кашкин, подчёркивая, что национальная форма передаётся не искажением языка, на который переводится данное художественное произведение, не приложением языка к чужим грамматическим формам Кашкин, 1977, 391.

А. Попович предлагает коммуникативную модель с учётом взаимодействия языковых и внеязыковых факторов, характерного для художественного перевода Попович, 1980, 52-53. Здесь переводчик, учитывая инструкции создателя оригинала, одновременно с директивами ‘внутреннего’ читателя подлинника, открывает новую коммуникативную цель, думая при этом о предполагаемом читателе перевода. В коммуникативных целях сопоставляются коммуникативные ситуации обоих получателей. Переводческий процесс представляет собой итоговое сопоставление двух текстов, двух литературных традиций, двух создателей текстов и двух получателей. А Попович считает, что такая коммуникативная модель даёт возможность дополнить традиционные исследования перевода – следующими направлениями: отношение между автором и переводчиком с точки зрения их позиций в коммуникативном процессе и выбора литературной стратегии; отличие перевода от оригинала в построении текста с точки зрения их жанрово-стилистических характеристик; ситуация получателей оригинала и перевода (i.e. разделяющая их пространственная и временная дистанция и её последствия для переводческой коммуникации ibid., 52-53.

Вернёмся к коммуникативной модели перевода А.Д. Швейцера. Один из её компонентов – предметная ситауция, представленная в виде предметной ситуации первичной коммуникации и предметной ситуации вторичной коммуникации. В действительности речь идёт об одной и той же ситуации, которая отражается в разных текстах. Однако одна и та же ситуация в различных коммуникативных актах, отражённая в текстах, функционирующих в разной языковой и культурной среде, может быть представлена разными чертами. А.Д. Швейцер, в одной из своих работ отмечает, что ситуативные признаки, релевантные в одной коммуникативной ситуации, могут быть нерелевантными в другой Швейцер, 1973.

Неотъемлемой частью первого этапа перевода – интерпретации исходного текста – является анализ предметной ситуации, которая лежит в основе текста. Фоновые знания переводчика, наличие знаний об описываемой в тексте реальной ситуации являются важнейшими элементами переводческой компетенции, поскольку далеко не вся необходимая переводчику информация передаётся языковыми знаками. В случаях, когда та или иная последовательность языковых знаков не поддаётся однозначной интерпретации, только на основе фоновых знаний и жизненного опыта переводчика можно строить правильные пресуппозиции и импликации для адекватной интерпретации текста. А.Д. Швейцер привёл всесторонний и подробный анализ переводов, свидетельствующий о том, что в основе многих переводческих ошибок лежат неверные пресуппозиции и импликации, возникающие вследствие недостаточных фоновых знаний Швейцер, 1988. В частности, нередко в основе ошибки лежит незнание реалий другой культуры см.: Гл. III. А.Д. Швейцер приводит пример такой ошибки: … I thought it was an obsolete phrase, something one saw in print in –er- funny papers but never heard (Hemingway). Опытная переводчица Е. Калашникова перевела эту фразу из романа ‘Иметь и не иметь’ так: ‘Я полагал, что это коллоквиальный оборот, из числа тех, которые не употребляются в … э-э литературной речи’. На самом же деле фраза означает: ‘Я думал, что это устарелый оборот, который можно ещё встретить в литературе, в … э-э комиксах, но уже не услышишь’. Причина искажения смысла в том, что Е. Калашниковой, очевидно, не была известна реалия funny papers.

В статье Л.С. Бархударова приведён пример языкового выражения, которое само по себе допускает различную интерпретацию, в частности, это неверная интерпретация такого рода выражения из перевода на русский язык повести Харпер Ли ‘Убить пересмешника’: Reconstruction rule and economic ruin forced the town to grow – (перевод) ‘… но закон о восстановлении Юга и крах экономики всё же заставили город расти’ Бархударов, 1978, 18. Здесь словосочетание reconstruction rule может означать ‘правило реконструкции’, и на этом основании может сформироваться пресуппозиция о существовании закона о восстановлении Юга, стимулировавшего его экономическое развитие после гражданской войны в США. На самом же деле речь идёт о ‘периоде реконструкции’, то есть о реорганизации южных штатов с целью их воссоединения с северными штатами в рамках единого государства – 1865-1877. Этот пример показывает важную роль фоновых знаний, когда более детальное знакомство с историей США дало бы переводчику ключ к адекватной интерпретации смысла. Нереально допускать возможность перевода без обращения к действительности, без правильного осмысления предметной ситуации. “Английская поговорка гласит: Even Homer nods sometimes. Но этих ‘nods’, то есть промахов, было бы меньше или вообще не было бы, если бы переводчики всюду и везде соблюдали неуклонное условие: необходимо осмысление лежащей за текстом реальной ситуации, знание самой действительности, о которой идёт речь в переводимом тексте. Без такого знания не может быть правильно понята человеческая речь вообще, тем более без него немыслим никакой перевод, будь то перевод специальный или общий, научно-технический, политический или художественный. И это должен непременно знать и помнить любой переводчик’ op. cit., 22.

Ещё один компонент приведённой схемы перевода – коммуникативная ситуация. Уже отмечалось, что процесс перевода совершается в двух коммуникативных ситуациях: а) в ситуации первичной коммуникации, где переводчик участвует в качестве получателя исходного первичного текста; и b) в ситуации вторичной коммуникации (i.e. метакоммуникации) Швейцер, 1988, в которой переводчик участвует в качестве отправителя-создателя вторичного текста. Роль переводчика в ситуации первичной коммуникации отличается от роли обычного реципиента. роль которого ограничивается осмыслением текста в пределах одного и того же языка, одной и той же культуры. Роль же переводчика предопределяется его двуязычным и двухкультурным статусом. Когда переводчик воспринимает текст, он не только истолковывает его содержание и коммуникативную интенцию отправителя, но и смотрит на него глазами носителя другого языка, иной культуры. И это не адаптация к конечному адресату, то есть процесс, протекающий в рамках вторичной коммуникации. На первом этапе, в рамках первичной коммуникативной ситуации переводчик ‘приспосабливает’ текст к иноязычному адресату (получателю), выделяя мысленно фрагменты, которые представляются сложными с точки зрения их транспозиции в другой язык, в другую культуру, в частности, элементы находящейся вне текста предметной ситуации, которые являются лакунами в фоновых знаниях получателя. Особое внимание при этом обращается на те компоненты смысла текста, которые играют особо важную роль в определении стратегии перевода, например его функциональные доминанты. А.Д. Швейцер говорит о возможности существования элементов сопоставления уже на стадии восприятия исходного текста, так как имеется в виду не просто восприятие текста как такового (для эстетического ухода), а восприятие, нацеленное на перевод. иногда первичное восприятие сопровождается ‘черновыми заготовками’ Швейцер, 1988, в частности, фиксированием иноязычных эквивалентов / соответствий отдельным единицам исходного текста. Особенно заметно это проявляется при устном последовательном переводе в условиях дефицита времени. Во время последовательного перевода переводчики сокращённо записывают выступление на языке говорящего, но при этом в ней встречаются вкрапления на языке перевода: заранее подготовленные варианты перевода отдельных терминов, идиоматических выражений, etc. Итак, стадия восприятия исходного/первичного текста является одновременно и стадией ‘предперевода’ ibid., 57.

Ситуация вторичной коммуникации связана, как уже отмечалось, с участием переводчика в качестве отправителя вторичного текста. Акт вторичной коммуникации определяется многими переменными величинами, прежде всего, это нормы языка перевода, в первую очередь его функционально-стилистические нормы, которые определяют правила построения текстов данного жанра; существует прямая зависимость между жёсткой структурой текста и жёсткой детерминацией переводческого выбора см.: гл.II Текст и перевод. Лекция 9. Функционально-стилистическая типология текстов. А.Д. Швейцер приводит пример такой детерминации – перевод патента, технико-правового документа, язык которого представляет собой синтез характеристик официально-делового стиля и стиля научно-технической прозы. В композиционной структуре патента чётко просматривается строгая регламентированность, cf. Аннотация – Abstract of the Disclosure; Обзор существующего уровня техники – Description of the Prior Art; Резюме изображения – Summary of the Invention; Подробное описание изображения – Detailed Description; Формула изображения – Claims, etc. Вариативность выбора минимальная, а иногда нулевая при переводе устойчивых формул патента.

Ещё один детерминант переводческого выбора – установка на адресата (получателя), его социально-психологические характеристики, фоновые знания, культурную среду. У переводчика сложная задача – продолжить противоречия, которые вызваны установкой первичного и вторичного текстов на разных получателей. И здесь возникает вопрос о культурной и временнóй дистанции, которая разделяет первичную и вторичную коммуникативную ситуации. Проблема же передачи в переводе исторического колорита до сих пор не получила однозначного решения. Одним из способов передачи временнóй дистанции называется выбор в качестве ориентира произведений отечественной литературы, которые также отделены от нас этой дистанцией [Россельс, 1967]. В то же время В. Россельс считает, что ориентация, например, на русскую классическую литературу при переводе зарубежной классики сопряжена с известным риском: ‘Ведь при малейшем, так сказать, ‘пережиме’ Мопассан может в целом оказаться русской вариацией Чехова, шиллеровский Фердинанд заговорит, как Арбенин, а Мольер и впрямь обернётся французским Грибоедовым’ [ibid., 29]. Проблемы исторического колорита и национального колорита оказываются тесно связанными. В. Россельс предлагает при переводе классиков опираться на современный русский язык, на достижения нынешнего этапа развития русской литературы, избегая при этом явных модернизмов. Этой же позиции придерживается И. Левый, объясняя свою точку зрения тем, что, когда переводчик переводит классическое произведение намеренно архаизованным языком, архаичный язык становится элементом художественной формы, приобретая содержательность, чуждую авторскому замыслу [Россельс, 1967; Левый, 1974]. Иногда попытка передать исторический колорит оригинала приводит к привнесению ассоциаций, чуждых исходной культуре [Влахов, Флорин, 1980; Кабакчи, 1998; 2001].

В процессе вторичной коммуникации наряду с переадресовкой текста к другому реципиенту у переводчика есть ещё одна задача – выступить в роли выразителя коммуникативной интенции отправителя. И здесь возникает вопрос о том, всегда ли коммуникативная интенция отправителя первичного текста абсолютно тождественна коммуникативной интенции переводчика. И.А. Кашкин пишет: ‘Реалистический перевод предполагает троякую, но единую по существу верность: верность предметнику, верность действительности, верность читателю’ [Кашкин, 1977, 482]. Прочтение оригинала с позиций реципиента, выделение в тексте оригинала того, что, по мнению переводчика, наиболее актуально для современного читателя, ориентация текста на иноязычного реципиента наслаивается на коммуникативную интенцию отправителя первичного текста и изменяет её в процессе перевода. Таким образом, цель перевода может быть не вполне тождественной цели оригинала.

Языковые и внеязыковые детерминанты процесса перевода тесно связаны с ‘парадоксами перевода’, но примечательно то, что многие детерминанты перевода действуют в противоположном направлении. Первый ‘парадокс’ Т. Сейвори связан с языковыми компонентами процесса перевода:

а) перевод должен передавать слова оригинала и

b) перевод должен передавать мысли оригинала.

Установка на дословную точность далеко не всегда совместима с установкой на точность передачи смыслового содержания. Следующий ‘парадокс’: а) перевод должен читаться как оригинал и b) перевод должен читаться как перевод – связан с тем, что переводчик, принимая решение, постоянно находится между двумя языковыми и культурными полюсами. Требование ‘перевод должен читаться как оригинал’ вряд ли выполнимо в полном объёме, поскольку это влечёт за собой полную адаптацию текста перевода к нормам и традициям другой культуры. Однако, адаптируясь к культуре- реципиенту, текст перевода никогда полностью не порывает с исходной культурой. И решение переводчика в этом случае, как и во многих других, носит компромиссный характер. Ещё один ‘парадокс’: а) перевод должен отражать стиль оригинала и b) перевод должен отражать стиль переводчика. Здесь также в основу реальной стратегии перевода нередко положен компромисс. В реальном процессе перевода переводчик, ‘входя в образ автора’, не утрачивает и своих личностных характеристик. ‘Чем выше удельный вес творческого начала в процессе перевода, тем ярче сквозь текст перевода проступает личность самого переводчика, его социальные установки, ценностная художественно-эстетическая ориентация [Швейцер, 1988, 62]. Другой ‘парадокс’: а) перевод вправе прибавить нечто к оригиналу или убавить от него и b) перевод не вправе ничего ни прибавить, ни убавить, прежде всего связан с вопросом о вольном переводе. И.Левый отмечал, что переводчику ‘следует […] считаться с перспективой: у его читателя иной ценз знаний и эстетического опыта, чем у читателя оригинала, и потому в механическом воспроизведении подлинника он многого бы не понял’ [Левый, 1974, 93]. Эта перспектива связана с многомерностью процесса перевода, его функционированием в двух коммуникативных ситуациях и поэтому вызывает необходимость в определённых добавлениях или опущениях, что помогает конечному адресату прояснить непонятное и снять избыточное [Швейцер, 1973, 245-247]. ‘Парадокс’, связанный с переводом поэзии: а) стихи следует переводить прозой и b) стих следует переводить стихами, рассматривается в рамках переводческих норм и литературных традиций, которые существуют в определённых культурных ареалах. У французов широкое распространение получили прозаические переводы, в ряде других европейских стран, в том числе и у нас, прозаические переводы стихов существуют как исключение, например, прозаический перевод ‘Отелло’ М. Морозова [Соболев, 1950]. В список ‘парадоксов’ перевода можно включить противоречия между двумя культурами (в частности, между двумя литературными традициями), между установкой текста на первичного получателя и установкой перевода на получателя перевода, между коммуникативной интенцией отправителя исходного текста и коммуникативной интенцией переводчика, между ситуацией первичной коммуникации, которая отражена в исходном тексте, и ситуацией вторичной коммуникации, отражаемой в тексте перевода. Эти противоречия переводчик преодолевает в процессе создания стратегии перевода и её реализации.

Таким образом, перевод как процесс выбора, детерминированный множеством переменных, иногда выступающих в противоречии друг с другом, не может иметь однозначного исхода и не может быть жёстко определённым, обусловленным. Степень обусловленности действий переводчика – величина переменная, колеблющаяся от минимума (перевод ‘информативных текстов’) до максимума (перевод ‘экспрессивных текстов’)^. В связи с этим возникает общий вопрос о характере связей между детерминантами перевода и конкретными действиями переводчика. Здесь следует вспомнить противопоставление ‘чётко определённых’ и ‘нечётко определённых’ систем, заимствованное известным американским лингвистом Ч.Хоккетом и использованное им в полемике с Н.Хомским [Hockett, 1970]. В одной из своих книг А.Д. Швейцер подробно анализирует эти системы [Швейцер, 1988, 64-65].

Перевод как процесс решения включает два основных этапа: 1 – выработка стратегии перевода (i.e. программы переводческих действий); 2 – определение конкретного языкового воплощения этой программы (различные конкретные приёмы, составляющие технологию перевода, i.e. переводческие трансформации). На обоих этапах учитывается данная конфигурация языковых и внеязыковых детерминантов перевода в их взаимосвязи.

Процесс перевода состоит из серии выборов, в частности, на первом этапе переводчик выбирает стратегию перевода, например, предпочтение может быть отдано текстуально точному, приближающемуся к буквальному, переводу или переводу, приближающемуся к вольному. Здесь решающую роль могут сыграть функционально-стилистическая и жанровая принадлежность текста (поэтический перевод и аннотация); социально-культурная норма перевода, характерная для определённого времени; цель перевода (прозаический перевод “Отелло” М.Морозова, предназначенный для актёров и режиссёров, цель которого – с максимальной точностью и полнотой донести смысловое содержание трагедии, и поэтический перевод ‘Отелло’ Б.Пастернака, предназначенный для чтения и для театра и призванный произвести определённое эмоциональное и эстетическое воздействие на читателя и на зрителя).

В выработку стратегии перевода (в особенности художественного) входит также принятие решения относительно тех аспектов первичного текста, которые обязательно должны быть отражены в тексте перевода. Мы уже говорили о неизбежности некоторых потерь в переводе. И переводчику необходимо заранее установить ‘школу приоритетов’ [Швейцер, 1987], создать определённую иерархию ценностей, которая позволит выделить черты оригинала, являющиеся, по мнению переводчика, основными. Нельзя не сказать ещё об одном важном компоненте стратегии перевода – выборе подхода к передаче временнóго и национального своеобразия текстов. С одной стороны – это перевод, с чрезвычайной точностью воспроизводящий ‘экзотические детали местного колорита’, исторического периода, с другой стороны – перевод, оказывающийся от этого в пользу глубинного проникновения в национальную и историческую специфику текста.

На основе выработанной программой действий переводчик определяет конкретные способы реализации коммуникативной интенции с учётом языковых и внеязыковых детерминантов перевода. Здесь опять появляется серия выборов, которые отвечают определённым критериям, обусловленным общей стратегией перевода [см.: лекция ‘Семантические аспекты перевода’; гл.III].

Таким образом, языковые и внеязыковые детерминанты перевода образуют ряд ‘цепочек-селекторов’, которые формируют окончательный вариант перевода. В этом процессе, отражающем взаимообусловленность детерминантов и принцип выбора, центральное место занимает текст. Именно текст является объектом приложения действующих сил, исходящих от всех детерминантов перевода. Текст выступает как исходный текст в первичной коммуникативной ситуации и как конечный текст во вторичной. Одни и те же селекторы участвуют в интерпретации исходного и формировании конечного текста: система языка, норма языка, норма перевода, литературная традиция, национальный колорит, дистанция времени, первичная коммуникативная ситуация, вторичная коммуникативная ситуация и предметная ситуация. Текст является объектом воздействия первичной и вторичной коммуникативных ситуаций, и в то же время он является одним из факторов, обусловливающих эти ситуации. Одни селекторы (детерминанты) непосредственно связаны друг с другом (система и норма языка), другие же связаны между собой опосредованно, через текст (национальный колорит и дистанция времени – с одной стороны и первичная и вторичная коммуникативные ситуации – с другой. Из сказанного не следует, что все указанные факторы эксплицитно выражены в тексте. Мы уже говорили, что важное место в переводе занимают контекст, пресуппозиции и импликации. Но все они выводятся именно из текста с помощью фоновых знаний интерпретатора, и именно через текст осуществляется взаимосвязь языковых и внеязыковых факторов, которые детерминируют перевод.