Вопросы

1 В чём причина разнообразной интерпретации понятий ‘переводимость’ и ‘непереводимость’ ?

2 Что лежит в основе принципиальной возможности перевода / переводимости?

3 На чём основана принципиальная возможность

нейтрализации различий в тексте?

4 Как преодолеваются семантические расхождения,

вызванные несовпадением структуры лексико-

семантических полей?

5 Как следует рассматривать проблему переводимости?

6 Как соотносятся функции текста и возможность их

передачи на другой текст (языка-реципиента)?

7. В чём сложность передачи металингвистической функции – варваризмов, неоднозначности языкового выражения, словесной игры?

Лекция 9

Семантические аспекты перевода

Значение и смысл

1 Соотношение понятий ‘значение’ и ‘смысл’

2 Соотношение перевода с обозначением, значением и смыслом. Концепция Э. Косериу, З.Д. Львовской

3 Влияние в контексте актуализации компонентов значения (КЗ) на смысл высказывания

4 Семантическая эквивалентность; референциальная эквивалентность

Ключевые слова

означающее и означаемое, семантические отношения, референтная (денотативная) функция, значение, обозначение, смысл, актуализация, компонент значения, дихотомия ‘язык - речь’, эквивалентность смыслов; компонентная эквивалентность, референциальная эквивалентность, речевой контекст, коммуникативная ситуация

Отношения между означающим и означаемым, или семантические отношения, являются одним из наиболее важных аспектов теории перевода [Швейцер, 1988, 111]. Это не случайно, так как связанная с отражением в тексте экстралингвистической действительности референтная (денотативная) функция является одной из важнейших функций текста, а текст, в свою очередь, является основной операционной единицей теории перевода.

Рассмотрение семантических аспектов перевода мы начнём с уточнения некоторых ключевых понятий, входящих в концептуальный аппарат семантического анализа. Это – ‘значение’ и ‘смысл’.

Уточнению соотношения понятий ‘значение’ и ‘смысл’ в связи с разграничением предметных областей теории перевода и контрастивной лингвистики в значительной мере посвящена работа Э. Косериу ‘Контрастивная лингвистика и перевод: их отношение друг к другу’ [Coseriu, 1981, 183-199]. Она детально анализируется А.Д. Швейцером.^)

В используемой Э.Косериу системе понятий значение определяется как содержание, данное в отдельном языке как в области грамматики, так и в области лексики. Значению противопоставляется обозначение – внеязыковая референция, отсылка к определённой внеязыковой действительности как в области грамматики, так и в области лексики. Значения используются в речевых актах в целях обозначения, и с этой точки зрения значение – это ограниченная рамками данного конкретного языка возможность определённых обозначений, но не само обозначение. То или иное обозначение остаётся лишь в потенции и актуализируется только благодаря контексту, конкретной коммуникативной ситуации. Таким образом, лексические единицы (ЛЕ) и грамматические формы могут в разных языках обозначать одно и то же и вместе с тем различаться по своим значениям вследствие разного разграничения возможностей обозначения. Так, с одной стороны – лестница (рус.), сходи (укр.), staircase (Engl.) и лестница (рус.), драбина (укр.), ladder (Engl.) – могут совпадать в сфере обозначения, но в сфере значения они существенно различаются. В русском лестница может обозначать как внутреннюю лестницу в здании, так и переносную (стремянку), тогда как сходи (укр.), staircase обозначают неподвижную лестницу; staircase is a set of stairs inside a building, usually with a rail that you can hold on to (CC).

Возникает вопрос, как перевод соотносится с тремя различными (по Э. Косериу) видами содержания – значением, обозначением и смыслом. Перевод имеет дело только с текстовым содержанием, так как переводятся только тексты. Отсюда следует, что значения в принципе непереводимы, за исключением тех особых случаев, когда речь идёт именно о значениях и когда они являются частью содержания текста. Значения как таковые относятся к структуре данного конкретного языка и в тексте являются лишь инструментами соответствующих обозначений. С этой точки зрения интерпретировать текст – значит идентифицировать обозначения с помощью данных в соответствующем языке значений, а переводить – находить для уже идентифицированных обозначений исходного текста такие значения в языке-рецепторе, которые могут выражать именно эти значения. Согласно концептуальной схеме Э. Косериу в число категорий содержания текста входит как обозначение, так и смысл. При этом в различных языковых коллективах аналогичные обозначения могут выражать разный смысл. Противоречия между обозначением и смыслом разрешаются в процессе перевода. При этом, чем значительнее культурная дистанция между коллективами исходного языка и языка-рецептора, тем чаще встречаются эти противоречия.

А.Д. Швейцер отмечает те рациональные черты выдвинутых Э.Косериу положений, которые позволяют использовать их для теоретического осмысления семантических аспектов перевода. Во-первых, автор прав, когда говорит о решающей роли в переводе ‘текстового содержания’, реализации семантических категорий языка в речевых процессах. Во-вторых, плодотворным является проводимое автором разграничение значения и смысла как категорий языка и речи (текста), указание на взаимодействие языковых и внеязыковых факторов в формировании смысла, тезис о ведущей роли смысла в переводе. Эти положения хорошо согласуются с одним из ведущих положений теории перевода А.Д. Шейцера о центральной роли текста в процессе перевода.

То, что Э. Косериу называет обозначением, определяется как референция – отсылка к миру вещей. Непонятно, почему референциальный аспект полностью убирается из сферы языка и переносится в сферу речи (текста).

Приводимые в работе Э. Косериу примеры показывают, что термин ‘обозначение’ по существу синонимичен термину ‘частное значение’, а применительно к лексике – ЛСВ. В таком случае в языке фиксируется только общие значения языковых единиц, которые действительно специфичны для отдельных языков. Но в целом ряде случаев, особенно в области лексики, такое обобщающее значение вообще невыводимо. Так, у английского многозначного слова car смысловая структура характеризуется гиперо-гипонимическими отношениями:

‘автомобиль’, ‘вагон’, ‘колесница’

crew: ‘экипаж, лёгкая повозка’ и ‘экипаж, команда корабля,

танка’.

Вместо предлагаемой Э. Косериу трихотомии ‘значение – обозначение – смысл’ более обоснованным представляется ограничиться дихотомией ‘значение – смысл’. При этом значение рассматривается как категория языка, смысл – как категория речи.

В работе Э. Косериу термин ‘смысл’, приравнивается к понятию ‘функция текста’ и иллюстрируется такими примерами, как вопрос, возражение, требование, etc. (простейшие единицы смысла) или как содержание текста или его фрагмента. Дихотомия ‘значение – смысл’ соотносится с дихотомией ‘язык – речь’ и распространяется на единицы любого масштаба, и можно говорить не только о значении словоформы, конструкции, etc., но и об их смысле. Ведь ‘значение слова есть потенция, реализующаяся в живой речи в виде смысла’ [Выготский, 1956, 370]. Иными словами, между значением и смыслом нет непреодолимого барьера. Смысл - это и есть актуализированное в речи значение языковой единицы. Именно так трактуется это понятие в современном языкознании.^)

Используемое в наших лекциях понятие ‘смысл’ близкó тому, которое А.В. Бондарко называет ‘речевым смыслом’ и определяет его следующим образом: ‘[…] речевой смысл – это та информация, которая передаётся говорящим и воспринимается слушающим на основе содержания, выражаемого языковыми средствами в сочетании с контекстом и речевой ситуацией, на фоне существенных в данных условиях речи элементов опыта и знаний говорящего и слушающего. Таким образом, источниками речевого смысла являются: 1) план содержания текста и вытекающий из него смысл (смысл текста), 2) контекстуальная информация, 3) ситуативная информация, 4) энциклопедическая информация’ [Бондарко, 1978, 95].

В работе З.Д. Львовской ‘Теоретические проблемы перевода’ достаточно убедительно аргументируется существенность понятия ‘смысл’ для изучения семантических аспектов перевода. Автор указывает на то, что значение – категория языковая, i.e. системная. Поэтому значения единиц разных языков могут не совпадать по разным параметрам (содержательные характеристики, объём, место в системе), тогда как смысл – категория коммуникативная, он не зависит от различий между языками и может быть выражен различными языковыми средствами в разных языках. З.Д. Львовская отмечает: ‘Если при одноязычном общении один и тот же смысл может быть передан с помощью предложений, имеющих различные сигнификативные значения, то при переводе подобная возможность не только возрастает, но иногда превращается в необходимость в силу как лингвистических, так и экстралингвистических причин, взаимодействующих самым тесным образом’ [Львовская, 1985, 81-82]. Из сказанного следует, что языковые значения точно так же, как и соответствующие языковые формы, являются переменной величиной. Как отмечает Э. Косериу, они являются атрибутом данного конкретного языка. Инвариантным в идеале остаётся именно смысл: смысл исходного текста, вкладываемый в него исходным отправителем; смысл, извлекаемый из этого текста анализирующим его переводчиком, и смысл вторичного текста, который интерпретируется конечным получателем.

Как уже отмечалось, в реальной переводческой практике возможны отдельные смысловые потери, которые связаны обычно с прагматической установкой коммуникативного акта. Но в данном случае мы исходим из такой ситуации, когда прагматической установкой является передача смысла (и когда прагматические фильтры не модифицируют передаваемый смысл). В случаях, когда мы говорим о семантической эквивалентности исходного и конечного текстов, мы имеем в виду не эквивалентность значений, а эквивалентность смыслов. Именно речевой контекст и коммуникативная ситуация дают возможность нейтрализовать различия между нетождественными значениями, или использовать разные значения для передачи одного и того же смысла. Иногда эксплицитное выражение дифференцирующего компонента значения ЛЕ является избыточным. Но в других случаях семное противопоставление лексических единиц отражено в коммуникативной ситуации (в речевом контексте), а дифференциация конкретных лексических единиц становится и фактом речи, коммуникативно значимой, а потому должна быть обязательно передана при переводе (cf.: to kill – murder).

Речь в данном случае идёт о том, как актуализация компонентов значения (КЗ) в контексте высказывания влияет на его смысл и определяет пути его перевода. Эта закономерность тесно связана с соотношением понятий ‘значение’ и ‘смысл’. Несмотря на то, что набор КЗ, образующих значение ЛЕ, обычно варьируется от языка к языку препятствий межъязыковой коммуникации не возникает. При описании конкретной коммуникативной ситуации не все КЗ становятся одинаково коммуникативно релевантными. Коммуникативная ситуация, контекст выдвигают некоторые из них на передний план, и именно эти актуализованные КЗ формируют смысл данного высказывания. Поиск варианта ЛЕ, значение которого было бы образовано из тех же сем, что и значение ЛЕ исходного языка – задача невыполнимая. Это можно сравнить с попыткой восстановления значений, которые принадлежат системе исходного языка, в языке перевода. А, как отмечает Э. Косериу, языковые значения – непереводимы. И переводчик ставит перед собой более реальную задачу, которая может быть решена на уровне смысла – передать в тексте именно те КЗ, которые являются коммуникативно релевантными для точного отражения данной ситуации.

Разграничение понятий ‘значение’ и ‘смысл’ позволяет опровергнуть утверждения неогумбольдтианцев, отрицающие переводимость: переводятся не специальные для конкретных языков значения, а заданные коммуникативной ситуацией смыслы.

Рассмотренные случаи могут объяснить механизм установления семантической эквивалентности, а также то, каким образом из разноязычных единиц с не совсем идентичными языковыми значениями складывается одинаковый смысл. Отношения эквивалентности возникают как при тождестве образующих смысл семантических компонентов / сем (компонентная эквивалентность), так и при кореферентности наборов разных сем, которые в своей совокупности создают одинаковый смысл (референциальная эквивалентность) [Швейцер 1988]. Сочетания языковых единиц с несводимыми друг к другу языковыми значениями могут оказаться эквивалентными друг другу на подуровне синтагматических сем, то есть образуют одинаковые смыслы, которые опираются на сочетание одних и тех же синтагматических сем. Так, в примере ‘I am supposed to have committed a murder?’ – ‘Вы что, считаете, что я совершил убийство?’ эквивалентность высказывания обеспечивается выравниванием их смыслов путём нейтрализации КЗ ‘deliberate’ (рус.), (‘навмисне’ укр., ‘предумышленное’ рус.), который дифференцирует укр. ‘убивство’, рус. ‘убийство’ и англ. ‘murder’ в системах этих языков.

Случаи референциальной эквивалентности объясняются тем, что в переводе семантическая эквивалентность достигается не на уровне языковых (грамматических и лексических) значений, а на уровне смыслов, например английская фраза. ‘You’ve got a wrong number’ и украинская ‘Ви набрали не той номер’ идентичны друг другу по выражаемому ими конкретному смыслу, хотя каждая из них выражает этот смысл не только с помощью разных языковых единиц, но и с помощью разных КЗ, которые соответствуют разным признакам отражаемой в высказывании предметной ситуации. Идентичность смыслов этих фраз опирается не только на идентичность предметной ситуации, но и на совпадение коммуникативно-прагматических параметров – коммуникативного намерения (коммуникативной интенции) и соответственно коммуникативного эффекта. Именно эти фразы приняты в соответствующем языке и в соответствующей культуре для передачи конкретного смысла.

Сказанное о соотношении значения и смысла объясняет природу семантических трансформаций, о которых речь пойдёт в следующей лекции. Связанные с этими трансформациями преобразования компонентов значения и значений не нарушают ‘семантического уравнения’ [Швейцер, 1988] именно потому, что такое уравнение строится не на тождестве языковых значений, даже не на тождестве КЗ, а на единстве смысла.

Вопросы

1 Как определяются и как соотносятся ‘значение’ и ‘смысл’ в лингвопереводоведении?

2 Что является источниками ‘речевого смысла’?

3 Как понимается семантическая эквивалентность в лингвопереводоведении?

4 Какова роль речевого контекста и коммуникативной ситуации?

5 Каковы условия, образующие отношения эквивалентности?

Лекция 10

Переводческие трансформации

1 Трансформация в лингвопереводоведении

2 Типы переводческих трансформаций на компонентном

подуровне семантической эквивалентности

3 Мотивы и типы переводческих трансформаций на

референциальном подуровне семантической

эквивалентности

Ключевые слова

переводческая трансформация (ПТ), исходные языковые выражения, перевыражение смысла, неизоморфность структур, стилистические мотивы.

Рассмотренная в предыдущей лекции проблема соотношения значения и смысла объясняет природу переводческих трансформаций (ПТ). Связанные с ними преобразования компонентов значения и значений не нарушают семантическое уравнение потому, что такое уравнение строится не на тождестве компонентов значения, не на тождестве языковых значений, а на единстве смысла.

В разработку типологии ПТ существенный вклад внёс Л.С. Бархударов (перестановки, замены, добавления, опущения). Л.С. Бархударов исходил из того, что ПТ – это те многочисленные и качественно разнообразные межъязыковые преобразования, которые осуществляются для достижения переводческой эквивалентности (‘адекватности перевода’), несмотря на расхождения в формальных и семантических системах двух языков Бархударов, 1975, 190.

В лингвопереводоведении термин ‘трансформация’ представляет собой метафору. На самом деле речь идёт об отношении между исходными и конечными языковыми выражениями, о замене в процессе перевода одной формы выражения другой, замене, которую мы и называем трансформацией, или превращением. Таким образом, операции, которые мы собираемся рассмотреть в ближайших нескольких лекциях, представляют собой по существу межъязыковые операции перевыражения смысла.

Когда мы рассматривали категории эквивалентности и адекватности, мы уже говорили о том, что для компонентного подуровня характерны трансформации типа грамматических, при которых преобразуется формальная структура высказывания, а составляющий это высказывание набор сем остаётся неизменным. Основная причина таких трансформаций – неизоморфность структур исходного языка перевода, i.e. наличие в одном из этих языков форм и конструкций, которые отсутствуют в другом.

В лекции, посвящённой теории перевода и контрастивной лингвистике, мы уже касались этих безэквивалентных структур, и связано это было с вопросом о важности данных контрастивной лингвистики о структурных различиях между языками для теории перевода.

В качестве примера возьмём русское деепричастие. Его функциональный и семантический спектр весьма широк. Если спроецировать охватываемое этой формой семантическое пространство на структуру современного английского языка (MnE), то получится довольно пёстрый набор соответствий. Именно этим, в частности, объясняется отсутствие взаимооднозначных отношений между русским деепричастием и глагольными формами (MnE), e.g. деепричастие несовершенного вида может выражать не только действие, одновременное с главным. Как отмечал В.В. Виноградов, сама по себе форма деепричастия на –а, -я от основ несовершенного вида не имеет своего времени, i.e. морфологически временных оттенков не выражает, и вневременность этой формы в предложении может пониматься не только как одновременность с главным действием, но и как побочное действие, всегда сопутствующее основному, хотя бы в порядке предшествования. Деепричастие несовершенного вида, выражающее одновременность, часто, но конечно же, далеко не всегда, передаётся в MnE причастием настоящего времени (PI): Живя в деревне, мы не очень часто развлекались – Living in the country, we had few amusements.

Но в других контекстах PI означает предшествующее действие и передаётся деепричастием совершенного вида:

Putting down my newspaper I walked over to the window and looked out (Swan) – Положив на место газету, я подошёл к окну и выглянул на улицу.

В тех случаях, когда деепричастие несовершенного вида означает действие, регулярно предшествующее главному, в качестве его соответствия может выступать герундий + after/on, e.g. Раза два в год бывал в Москве и, возвращаясь оттуда, шумно рассказывал сказки о том, как преуспевают столичные промышленники (Горький). – He would visit Moscow once or twice every year and after returning home loudly tell fancy stories about the way industrialists prospered in the capital. Вставая на рассвете, она спускалась на кухню (Горький). – On getting up at daybreak, she would come down into the kitchen.^

Однако и причастие совершенного вида не обязательно выражает предшествование. При определённых семантических условиях результативное значение этой формы может превратиться в значение состояния, которое возникло как результат осуществлённого действия и в то же время сопровождающего другое действие (выраженное глаголом-сказуемым) как обстоятельство способа / образа действия. В MnE аналогичную функцию может выполнять абсолютная номинативная конструкция, e.g.

Несколько раненых офицеров сидели на лавке, подобрав костыли, - бледные, грустные (Лермонтов) – Several wounded officers – pale, sad-looking men – sat on a bench, their crutches in front of them.

Иногда в сходной функции используется синонимичная абсолютная номинативная конструкция с with, e.g.

На пороге кухни … неловко запрокинув голову, лежала Прокофьева жена (Шолохов) – At the kitchen door … lay Prokofy’s wife, with her had awkwardly tossed back.

В других случаях, когда деепричастия и совершенного и несовершенного вида означают сопутствующий признак (жест, звук, etc.), в переводе используется имя действия с предлогом with, e.g.

Я плохо тебя понимаю, - сказал Павел, пожав плечами (Горький) – I don’t follow you, said Pavel with a shrug.

Монета взвилась и упала, звеня (Лермонтов).

- The coin rose into the air and came down with a clink.

Описанные преобразования, таким образом, влекут за собой как замену морфологических форм (деепричастие – PI, Ger, Ning), так и синтаксическую перестройку (трансформацию деепричастной конструкции в причастную, герундиальную с предлогом, абсолютную, предложно-именную).^

Отсутствуют эквиваленты в русском и украинском и у английских каузативных конструкций типа VNVing, и их перевод приводит иногда к перестройке всего высказывания, e.g.:

Jos was for rising to interfere, but a single push from Osborne’s finger sent him puffing back into his seat again (Thackeray). – Джоз хотел было встать и вмешаться, но достаточно было Осборну толкнуть его одним пальцем, как он снова, пыхтя, повалился на своё место (перевод А.Д. Швейцера).

В.В. Виноградов отмечал широкий диапазон значений, которые передаются, например, в русском языке префиксами. Но ничего подобного широко разветвлённой системе русских приставочных глаголов с их богатейшим набором временных, видовых и количественных значений в современном английском языке нет, cf: […] жила, долго жила, наконец, зажилась […] (Достоевский). – She had lived to a great age till, at last, she had outlived her time (перевод А.Д. Швейцера). Здесь английский глагол to outlive – ‘пережить’, который также относится к категории префиксальных, сам по себе не передаёт значения русского глагола ‘зажиться’ – прожить больше обычного, слишком долго. Для раскрытия этого смысла переводчик применяет развёртывание: вместо глагольной формы в переводе используется словосочетание to outlive one’s time, которое построено по продуктивной модели,

cf: to outlive one’s

friends contemporaries century usefulness

А вот другой пример:

‘- Жаль! Почему же? – спросил генерал с любезным смехом и не без самолюбования отпил шампанского’ (Достоевский) – ‘A pity! Why?’ asked the general with a polite laught, taking a sip of champagne, not without a touch of self – satisfaction. Здесь значение приставочного глагола ‘отпить’ – ‘відпити’ – выпить немного, часть чего-нибудь передаётся образованием по продуктивной модели словосочетанием to take a sip, где основную смысловую нагрузку несёт существительное sip – небольшой глоток.

О широте диапазона смысловых связей приставочных глаголов с их семантическими аналогами в MnE можно судить по переводам с английского, где эти глаголы используются для выражения смыслов, которые передаются в оригинале свободными словосочетаниями различных типов, фразовыми глаголами и ФЕ, e.g.:

‘Hello, Clyde! Hope to see you soon again. Don’t stay to long down there’ (Dreiser) – Хэлло, Клайд! Мы ещё увидимся. Смотрите, не засиживайтесь там!’ (засиживаться – засиджуватися)

‘She managed rather too well’ (Thackeray) – Она, пожалуй, перестаралась (перестаратися)

‘Many a sinner has played himself into heaven on the trombone, thanks to the army’ (Shaw). – В армии спасения не один грешник доигрался на тромбоне до царства небесного (доиграться – догратися).

‘And she popped the note into the fire and began to sing away again more merrily than ever’ (Thackeray) – Она швырнула записочку в огонь и начала распевать ещё веселее. (распевать – виспівувати). Таким образом, мы видим, что в оригинальных английских текстах значения, выражаемые в русском и украинском переводах приставочными глаголами, передаются:

- значение превышения предела – пере - ; пере – свободными сочетаниями и фразовыми глаголами (to stay too long down, to manage rather too well);

- значение результативности (доиграться до царства небесного – догратися) – с помощью словосочетания, которое образовано по продуктивной модели: VN into N (to play himself into heaven);

- значение непрерывности действия (распевать – виспівувати) – с помощью фразового глагола (to sing away).

Причиной переводческих трансформаций могут быть также расхождения в словообразовательных моделях языков и в их реализации. Иногда речь идёт о безэквивалентных структурах типа форм, которые в MnE образованы путём конверсии, cf:

‘Whenever he met a great man, he groveled before him and my-lorded him as only a freeborn Briton can do’ (Thackeray) – Где бы он ни встречал вельможу, он раболепствовал перед ним и величал его милордом с таким пылом, на какой способен только свободнорождённый бритт (to my-lord sb. – величать кого-либо милордом – величати мілордом). ‘Don’t try to strong –arm it away from me’ (Shaw) – Не вздумайте отнимать их силой (отнимать силой – відбирати силою). В приведённых случаях слово, образованное путём конверсии, преобразуется в словосочетание, а семы, которые, образуют смысловую структуру ЛЕ, распределяются среди компонентов словосочетания.

В других случаях словообразовательные различия, которые служат причиной трансформации, сводятся к расхождениям в дистрибуции аналогичных словообразовательных средств. Так, в английском языке отмечается большая свобода сочетаемости именных аффиксов (e.g.: аффиксы лица) с основами, cf:

(The Vanity Fair) ‘Even with the most selfish disposition, the Vanity-Fairian can’t but feel some sympathies and regret’ – ‘Чьё сердце, будь это даже самый чёрствый из посетителей Ярмарки тщеславия, не забьётся участием или сожалением.’

Существенную роль среди причин трансформаций играют стилистические мотивы. В частности, отражение в переводе значений, которые передаются в исходном тексте аффиксами, иногда оказывается связанным прежде всего с экспрессивно-стилистическими факторами, cf: ‘Как? И ты тут, князь? Всё в штиблетишках? … (Достоевский) – ‘Good Lord, you are here too, Prince? Still in your silly gaiters?’ Здесь прилагательное silly, в компонентную структуру которого включены семантические компоненты ‘нелепый’, ‘жалкий’, ‘ничтожный’, хорошо передаёт коннотативный аспект ЛЕ ‘штиблетишки’, внесённый в значение ЛЕ ‘штиблеты’ суффиксом – ишк- .

Так экспрессивность, созданная в исходном тексте с помощью словообразовательных средств в переводе достигается с помощью лексического средства. Нередко поиски экспрессивного эквивалента приводят к трансформациям, в которых экспрессивно окрашенная лексика приравнивается к экспрессивно окрашенной фразеологии (i.e. ЛЕ → ФЕ/ ФЕ → ЛЕ), cf: ‘Colonel Heavytop took off three bottles of that you sent me down under his belt’ (Thackeray) – ‘Полковник Хэвитоп вылакал три бутылки из тех, что вы послали мне прошлый раз’. Здесь переводчик явно видит в исходном тексте коммуникативную ситуацию, передающую отрицательную оценку поступку Хэвитопа посредством фразового глагола to take off (to remove sth – CC) и ФЕ under one’s belt разг. 1) поевший, съевший; выпивший (АРФС), компонентная структура которых включает нулевой коннотативный компонент. И именно оценочность описываемой коммуникативной ситуации подсказывает переводчику адекватный ход – замена ФЕ на ЛЕ – глагол ‘вылакать’; 2) груб., прост. Пить (спиртные напитки) в большом количестве, невоздержанно (СРЯ), cf: хлебтати 2. розм. 2.1 Пити багато спиртного; напиватися (НТСУМ).

В довольно разнообразном наборе преобразований выделяются следующие:

замена одних словообразовательных средств другими;

замена словообразовательных средств синтаксическими;

замена одних синтаксических средств другими;

замена словообразовательных и синтаксических средств лексическими и/или фразеологическими единицами

В заключение следует отметить, что некоторые трансформации ограничены только одним уровнем языковой структуры, e.g.: вставая на рассвете - … on getting up at daybreak, живя в деревне – living in the country, etc.

Подобные трансформации можно назвать одноуровневыми. В других случаях переводческая операция выходит за пределы исходного уровня. Так, для передачи значения сложного слова Vanity – Farian потребовалось словосочетание ‘посетитель Ярмарки Тщеславия’; для передачи отрицательного коннотативного аспекта значения слова ‘штиблетишки’, выраженного суффиксом – ишк- в русском языке - лексическое средство ‘silly gaiters’, а сочетание фразового глагола to take off и ФЕ under one’s belt было передано приставочным глаголом ‘вылакать’. Эта группа относится к межуровневым трансформациям.

Мотивы и типы переводческих трансформаций (ПТ) на референциальном подуровне семантической эквивалентности^)

Вопрос о различных способах семантической интерпретации внеязыкового содержания ставился ещё в работах В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни в связи с внутренней формой слова, i.e. с признаком, который лежит в основе номинации.

Характеризуя денотативный аспект языковых значений, который связан с отношением единиц языка к внешнему миру, А.В. Бондарко отмечает, что с каждой формой связана особая семантическая интерпретация (способ представления) мыслительного содержания [Бондарко, 1986, 14]. А.В. Бондарко включает в понятие семантической интерпретации мыслительного содержания следующие аспекты:

1. избирательность по отношению к явлениям внеязыкового мира, отражаемым в сознании людей;

2. модификации понятийной основы содержания в исторически сложившихся значениях языковых единиц;

3. сочетания денотативных и коннотативных компонентов значений;

4. различие дискретного и недискретного представления мыслительного содержания;

5. сочетание эксплицитных и имплицитных содержательных элементов;

6. конкретно-языковые проявления семантической категоризации (вариативности).

Перечисленные аспекты языковой семантической интерпретации мыслительного содержания рассматриваются А.В. Бондарко в связи с анализом семантики предела на материале современного русского языка. Но предлагаемые автором принципы во многом применимы к изучению межсистемных отношений и к проявлениям этих отношений в процессе перевода. Например, основной причиной трансформаций на референциальном подуровне семантической эквивалентности (СЭ), i.e. ПТ, которые влекут за собой определённые модификации семантической структуры высказывания, является то, что А.В. Бондарко характеризует как избирательность языка по отношению к явлениям внеязыкового мира. Это относится не только к лексическим системам двух языков, но и к их грамматическим системам, которые также отражают выделение различных признаков и различное членение внеязыковой действительности. В различиях исторически сложившихся грамматических значений находят своё проявление те модификации понятийной основы содержания, которые являются одним аспектом семантической интерпретации внеязыковой действительности. В качестве примера можно привести видовые формы современного английского и современного русского языка – оппозицию форм длительного и недлительного вида, основанную на характеристике действия в его течении и развитии или в отвлечении от этого признака [Смирницкий, 1959, 332] и оппозицию форм совершенного и несовершенного вида, основанную на наличии или отсутствии такого признака, как достижение предела действия, устранение представления о его длительности. Несводимость этих двух различных способов членения действительности друг к другу требует в отдельных случаях использования лексичеких компенсирующих средств при переводе текстов, в которых видовые формы одного из языков противопоставляются друг другу [Catford, 1965, 75]: ‘Что же делал Бельтов в продолжение этих десяти лет? Всё или почти всё. Что он сделал? Ничего или почти ничего’ (Герцен) – ‘What did Beltov do during these ten years? Everything, or almost everything. What did he achieve? Nothing, or almost nothing [ibid.,75].

Как уже не раз отмечалось, избирательность языков в отношении признаков, которые извлекаются из внеязыкового мира, находит своё воплощение во внутренней форме слова, e.g.: tumble-weed (‘падающая / опрокидывающаяся трава’) – Rus. перекати-поле, Ukr. перекотиполе/ ліщиця волотиста; бабочка leopard moth – Rus. древесница; цветок snowdrop – Rus. подснежник, Ukr. пролісок / підсніжник / білий ряст / первоцвіт.

Cf.: подсвечник – a candlestick,

охотничья собака – a gun dog,

собака-поводырь – a seeing-eye dog, etc.

Яркие расхождения обнаруживаются и во внутренней форме, основанной на вторичной номинации, e.g. рисунок на ткани, который по-русски называется ёлочкой, по-английски называется herring-bone (used esp. of an ornamental arrangement of bricks or of a sewing stick) a pattern where two sides slope in opposite directions, forming a continuous line of V’s (LNUD): Он носит зелёный пиджак в ёлочку – He wears a green herring – bone jacket; яичница-глазунья – Am Eng – eggs sunny side up. Немало подобных случаев и в технической терминологии: кабельная жила – cable core, стыковка космических кораблей – docking, etc.

Избирательность по отношению к признакам явлений внешнего мира сказывается не только на внутренней форме слов, но и на способах семантической интерпретации действительности в рамках высказывания, e.g.: Pressure from without needs to be redoubled in the coming weeks against that sinister prospect as well – В течение ближайших недель необходимо усилить нажим извне, чтобы сорвать и эти зловещие планы [Швейцер, 1988, 125]. Здесь ситуация в переводе отражается с помощью близких, логически связанных, но не всегда идентичных признаков, e.g. вместо prospect – перспектива – планы, вместо pressure against prospects – нажим … чтобы сорвать эти планы.

В некоторых случаях речь идёт о семантических сдвигах, которые определяются данным конкретным контекстом.

Иногда же в основе семантических трансформаций лежат специфичные для данных языков, регулярно в них используемые способы представления мыслительного содержания, например, формы Continuous to be используются для обозначения действий, поведения, но не внутреннего состояния / чувств, cf.:

I’m being careful – Я веду себя скромно.

You’re being annoying – Вы меня раздражаете.

Подобно тому как грамматические лакуны часто влекут за собой структурные трансформации при переводе, лексические лакуны вызывают необходимость в лексико- семантических трансформациях. А отсутствие того или иного элемента в лексической системе одного из языков не является препятствием для переводимости, поскольку, как уже отмечалось, перевод осуществляется не на уровне отдельных языковых единиц, а на уровне смысла высказывания и смысла текста. В рамках высказывания часто возникает возможность использования другой ЛЕ, связанной с первой или иными системными отношениями, e.g. (пример Я.И. Рецкера) антонимическая пара inferiority – superiority. В русском языке однословного соответствия нет. Но при переводе оказывается возможным передать эту безэквивалентную единицу через антиноним: The adoption of the defensive does not necessarily mean weakness or inferiority of our troops. – Переход к обороне не обязательно означает слабость наших войск или превосходство противника [Рецкер, 1974, 49].

Иногда причиной трансформаций служат расхождения в семантической интерпретации, которые сводятся к дискретному / недискретному представлению мыслительного содержания (звукообозначения, цветообозначения, обозначения эмоций, etc.)

Сочетаемость является одним из основных факторов, которые влияют на семантические трансформации. Сочетаемость часто принимает форму ‘семантического согласования’, которое В.Г. Гак определяет как наличие одного и того же СК в двух членах синтагмы и которое является формальным средством организации высказывания. [Гак, 1977, 25], cf: In the mornings again Cora would stand at the open door of her cabin, brushing her grey hair with a slow brush (Bradbury) – ‘И по утрам Кора вновь стояла у открытой двери лачуги, медленно расчёсывая свои седые волосы’. В данном случае ярко выступает отмеченная В.Г. Гаком черта семантического согласования – избыточность: дублирование СК ‘расчёсывать’ в глаголе ‘to brush’ и в существительном – ‘a brush’ – ‘приспособление для расчёсывания волос’. Такой способ построения высказывания не соответствует нормам русского языка, и избыточность в переводе снимается, а оборот with a slow brush передаётся наречием ‘медленно’.

Так же как и на подуровне компонентной эквивалентности, на подуровне референциальной эквивалентности в число факторов, детерминирующих ПТ, входит коммуникативная структура высказывания / ‘актуальное членение предложения’. В данном случае речь пойдёт о предложениях, которые начинаются с темы – обстоятельства. В современном английском языке фиксированный порядок слов не допускает такого же широкого и свободного использования инверсии для выделения темы и ремы, если не считать некоторых стилистических и семантически ограниченных случаев, e.g. Over the liquor shelves hangs a row of wooden tablets in which the names of Irish cities and provinces are carved - Над установленными бутылками полками висят дощечки на которых выгравированы названия ирландских городов и провинций.

В других случаях более жёсткий порядок следования компонентов высказывания в английском компенсируется более широкой сочетаемостью существительных, которые выступают в роли подлежащего, с глаголами, используемыми в качестве сказуемого:

In 1961 an airliner crash in Illinois killed seventy – eight persons;

Bad weather brought Concorde 002 down on a sudden visit to London’s Heathrow airport yesterday;

The split in the Democratic Party elected Lincoln.

Сохранение в переводе той же семантико-синтаксической структуры невозможно, так как в русском ‘катастрофа убила людей’, ‘погода посадила самолёт’, ‘раскол избрал президента’, - неотмеченные фразы. Субъектом предикатов, обозначающих активное действие, могут быть существительные других семантических классов, обозначающих не причину действия, а его субъект: лётчик посадил самолёт, народ избрал президента, etc. [примеры из лекций А.Д. Швейцера]. Так как сохранение структуры исходного высказывания невозможно, в переводе используется трансформация, в результате которой глагол заменяется его конверсивом:

to bring down – совершить посадку,

to elect – прийти к власти,

to kill – погибнуть, а подлежащее преобразуется в обстоятельство причины:

В 1961 году в результате авиакатастрофы в штате Иллинойс погибло семьдесят восемь человек;

Вчера из-за нелётной погоды самолёт Конкорд 002 внезапно совершил посадку в лондонском аэропорту Хитроу;

Благодаря расколу в демократической партии к власти пришёл Линкольн.

Так же как и при обеспечении компонентной эквивалентности, здесь действует и функционально-стилистический фактор. Так, сохранение инверсии в предложениях типа Over the liquor shelves hangs a row of wooden tablets … характерно для перевода художественного текста. Преобразование темы-подлежащего в тему-обстоятельство в предложениях типа Bad weather brought Concorde – 002 down … (см. выше) имеет место при переводе газетных текстов.

Воздействие факторов, которые мы перечислили, на ПТ обычно не носят характера жёсткой детерминации. И только в отдельных случаях переводчик сталкивается с ситуативно детерминированными устойчивыми речевыми формулами, которые сужают его выбор, а иногда делают его однозначным: cf: председатель - американец, открывая заседание скажет: ‘I call the meeting to order’/ ‘The meeting will, please, come to order’; в русском используется устойчивая формула ‘Объявляю заседание открытым’;

предупредительная надпись ‘Wet paint’ в английском, на русском – ‘Осторожно, окрашено’.

Во всех таких случаях выбор признаков, которые характеризуют данную предметную ситуацию, осуществляется в соответствии с узусом, устанавливающим относительно жёсткие правила для данного коммуникативного акта. В обычных же случаях можно говорить только о предпочтениях, детерминируемых лексико-семантическими, стилистическими, коммуникативными и др. факторами, перечисленными выше.

Теперь обратимся к некоторым типовым ПТ, которые характерны для референциального подуровня СЭ. Отметим, прежде всего, то, что трансформации, которые характеризуются теми или иными модификациями семантической структуры высказывания, распадаются на два основных типа: лексические и лексико-синтаксические (ЛТ; ЛСТ).

ЛТ отличаются тем, что модификациям в них подвергаются отдельные ЛЕ.

ЛСТ требуют одновременных модификаций в лексико-семантической и синтаксической структурах высказывания.

Оба типа довольно подробно et paint'открытым’; в украинском - предупредительная надпись ‘Цуе 0000проанализированы в книге А.Д. Швейцера ‘Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты’ [Швейцер, 1988, 129-144].

Прежде чем начать рассмотрение указанных типов ПТ, характерных для референциального подуровня семантической эквивалентности, напомним об условности термина ‘трансформация’ применительно к переводу. Мы также отмечали, что речь фактически идёт об определённых отношениях между исходными формами. Поэтому для дифференциации различных видов семантических трансформаций мы воспользуемся традиционной схемой семантических отношений, которая принята в семасиологии – гипонимические и гиперонимические, метафорические и метонимические отношения.

1 Начнём с семантических трансформаций, затрагивающих отдельные ЛЕ, i.e. ЛТ

1.1 В основе ЛТ, построенных на гипонимических и гиперонимических отношениях, лежит семантическая закономерность, согласно которой для именования одного и того же объекта могут быть использованы единицы более узкого, конкретного значения (гипонимы) и единицы более широкого, абстрактного значения (гиперонимы), e.g. Старого воробья на мякине не проведёшь – Old birds are not to be caught with chaff. Такие трансформации различаются по направлению. В приведённом примере происходит замена гипонима гиперонимом, и такая ЛТ может быть названа гиперонимической, ЛТ противоположного направления (от гиперонима к гипониму) можем назвать гипонимической, cf: as the tree, so the fruit – ‘яблоко от яблони недалеко падает’.

В переводческой литературе гипонимическая ЛТ называется также ‘сужение’, ‘конкретизация’. Гиперонимическая и гипонимическая ЛТ относится к ‘вертикальным’ направлениям. Наряду с ними в пределах гиперо-гипонимической группы возможны трансформации и в горизонтальном направлении – от одного гипонима к другому, i.e. интергипонимические, или смещение, когда наблюдается переход от одного видового понятия (А) к другому (В) внутри общего родового понятия [Гак, 1977, 31], cf: морской волк – sea-dog.

Довольно часто причиной гипонимических и гиперонимических трансформаций является наличие в одном из контактирующих в процессе перевода языков слов с широким, недифференцированным значением. Как правило, они имеют целый ряд иноязычных соответствий, обозначающих частные, более конкретные понятия. В современном английском языке, например, важную роль в смысловой структуре высказывания играют ‘широкозначные’ [Швейцер, 1988, 130] глаголы to get, to take, to give, to have, to do, to make. В работе ‘Экзистенциальность и посессивность в языке и речи’ О.Н. Селиверстова определяет общее широкое значение, которое объединяет глаголы иметь, с одной стороны, и брать, получать, давать, принимать – с другой, как объединение признаков пространственности и посессивности или ‘включения у в сферу посессивности х’. Отмечая различия между английскими и русскими глаголами, объединёнными этим общим признаком, О.Н. Селиверстова выделяет различия, связанные с диапазоном употребления, и ограничения в сочетаемости, с одной стороны, и различия в принятом в данном языковом коллективе осмыслении денотативных ситуаций – с другой [Селиверстова, 1982, 30-33]. Например, глаголы to have, to take, to take, to get, to give в значениях ‘принимать/давать еду или питьё’ в переводах заменяются глаголами более конкретного значения, i.e. подвергаются гипонимической трансформации. Выбор конкретного глагола при этом в русском языке определяется правилами семантического согласования, e.g.: ‘Give me a little wine if you please, my dear Miss Briggs, and let us be friends (Thackeray) – ‘Пожалуйста, налейте мне немного вина, дорогая мисс Бригс, и давайте будем друзьями’. ‘Get me some coffee’. (Hemingway) – ‘Свари мне кофе’. Здесь выбор глагола мотивирован прямым дополнением: вино - налить, кофе – сварить.

Бывают случаи, когда, например, дополнение выражено местоимением, недостаточно точно указывающим на характер денотата, и для нахождения соответствия широкозначному глаголу необходим более широкий контекст e.g.:

‘Are you hungry?’ I asked him.

‘No’, he said. ‘You know I couldn’t eat, Harry!’

‘All right’, I told him. ‘You can have one’

(Hamingway) –

“Ты голоден? – спросил я его.

- Нет, - сказал он, – ты же знаешь, что я так не могу есть,

Гарри.

- Ладно, – сказал я ему. – Глотни разок”.

Встречаются случаи, когда переводчик предлагает два варианта конкретизации смысла широкозначного глагола, e.g.: ‘Will you like to take anything?’ (Thackeray) – ‘Не угодно ли чего-нибудь выпить или закусить?’ Похожие закономерности наблюдаются при переводе на русский язык глаголов to make, to do, e.g. ‘Are you writing a new book?’ – Yes. About half done’ (Idem) – ‘А вы пишете новую книгу? – Да, наполовину уже написал’. В ряде случаев техника гипонимических и гиперонимических трансформацией сводится к добавлению или опущению дифференциальной семы, i.e. компонента значения, отличающего значение исходной ЛЕ от её иноязычного эквивалента. При добавлении семы происходит конкретизация значения /сужение, при опущении – генерализация /расширение.

Гиперонимические трансформации используются при переводе высказываний, включающих приставочные глаголы, e.g. ‘Наконец, с хор загремела мазурка’ (Лермонтов) – ‘Finally the mazurka started.’ Глаголы ‘загреметь’ и ‘to start’ включают КЗ ‘начинать’. В русском глаголе этот КЗ сочетается с КЗ ‘производить громкий звук’, ‘грохотать’. В переводе сохраняется только КЗ ‘начинать’, как наиболее существенный для данного контекста.

Иногда сохранение всех КЗ, содержащихся в исходной единице, при переводе может оказаться ненужным, так как широкий контекст делает его избыточным.

Интергипонимические трансформации часто оказываются обусловленными ассоциативными связями ЛЕ в данной культуре. Нередко они находят своё проявление в этнических стереотипах, получающих своё воплощение во фразеологии, cf: Dutch treat – ‘угощение, оплаченное каждым участником, складчина’ – русск. ‘немецкий счёт’; to take French leave – фр. partir à l’anglaise (‘уйти по-английски’).

Иногда интергипонимические отношения возникают на основе контекстуальных связей, cf: русск. мокрая курица (‘безвольный, бесхарактерный человек’) и англ. goose (‘глупый, простофиля’).

1.2 Метонимические ЛТ

Прежде чем мы начнём рассматривать эту группу ЛТ, напомним, что метонимия – это троп, суть которого в том, что вместо названия одного предмета даётся название другого, находящегося с первым в отношении ‘ассоциация по смежности’ i.e. в отношении процесс – результат, материал – изделие из него, etc. Именно эта ассоциация отличается при метонимических трансформациях между исходной и конечной единицами, e.g.:

‘If I took her to the Rectory, she would grow angry with us all and fly …’ (Thackeray) – ‘Если я приведу её к себе домой, она со всеми нами переругается и сбежит’. Здесь английская фраза she would grow angry with us дана в переводе – ‘она со всеми нами переругается’. Тесная каузальная связь между ними делает эти фразы взаимозаменяемыми в этой ситуации.

‘В воду или под нож! – проговорил тот, наконец’^) – ‘By drowning or the knife’,said Ragozhin at last’. В этом примере drowning является следствием действия, обозначаемого сочетанием в воду (‘броситься в воду’, ‘утонуть’).

Иногда причина и следствие ‘меняются’ местами, и в качестве следствия выступает исходная форма, в качестве причины – конечная.

Среди многочисленных метонимических трансформаций ‘причина – следствие’ значительное место занимают те, в которых исходная и конечная формы объединены отношением ‘процесс – результат’. Такие трансформации часто применяются, когда действие обозначает переход в качественно или количественно новое состояние, e.g.: ‘The air raids came at dusk, and one by one the towns were blacked out as air raid sirens wailed and anti-aircraft guns went into action’. – ‘Воздушные налёты начались с наступлением темноты, и города один за другим погружались в темноту под вой сирен воздушной тревоги и грохот зенитных орудий’. Как видно в этом преобразовании активная форма ‘погружались в темноту’ переходит в пассивную were blacked out’.^)

Отмечаются случаи, когда метонимическая связь между исходным и конечным выражениями сводится к отношению между описывающими одну и ту же предметную ситуацию действием и признаком, cf: - англ. to be late, фр. être en retard.

Нередко признак, выражаемый в английском языке связочным предикатом состояния (e.g. to be jealous, to be nervous, etc.) передаётся в переводе на русский язык глагольным предикатом, означающим проявление этого признака. То же отмечается и в переводе на украинский язык: ревновать, ревнувати; нервничать, нервуватися.

Есть случаи, когда выражаемому в английском тексте признаку в русском соответствует действие, описываемое с помощью десемантизированного каузативного глагола и наименования действия (Vt + N), e.g.: don’t be melodramatic – не устраивай мелодраму; I’m through with you^) признак-состояние трансформируется в наступающее в результате этого состояния действие – ‘Я ухожу от тебя’. Связь между исходной и конечной формами носит одновременно и каузальный, и временной характер: I’m through и я ухожу – это по существу две фазы одного и того же процесса, следующие друг за другом.

Иногда метонимический сдвиг, на котором основана семантическая трансформация, строится на связи временных и пространственных отношений: ‘She then walked through the front door of Impy and Smithers; quickly down the stairs and out into the day (Gordon) – ‘Затем вышла через входную дверь “Импи энд Смизерс”, стремительно спустилась по лестнице и оказалась на улице’. В этом примере метонимическая замена возможна благодаря ассоциативным связям. She walked …out into the day означает, что героиня рассказа вышла из тёмного подъезда на залитую ярким дневным светом улицу. И временнóе понятие day оказывается взаимозаменяемым с пространственным понятием улица.

Ещё один тип метонимических трансформаций основан на связи ‘место (‘пространство’) – ‘лицо, связанное с этим местом’, e.g.: … but I’m a broken old man – ruined by this damned scoundrel and a parcel of swindling thieves in this country’. (Thackeray) – ‘Но я разбитый старик, разорённый этим проклятым негодяем и шайкой воров и мошенников … наших же англичан’. В результате этой трансформации фраза, в исходном тексте означающая пространство – in this country, заменяется фразой, означающей людей, находящихся в этом пространстве – ‘наших же англичан’. В основе некоторых метонимических трансформаций лежат отношения ‘предмет – вещество, из которого этот предмет состоит’ А.Д. Швейцер приводит пример ‘вода – river’: ‘Да не было бы меня, она бы давно уже в воду кинулась’ (Достоевский) – ‘Why, if I wasn’t here, she’d have thrown herself into the river long ago.

Теперь обратимся к особому типу ЛТ – синекдохической. Отметим, что имеется в виду синекдоха языковая, i.e. способ номинации, когда название части заменяется названием целого или название целого заменяется названием его части, cf: ‘И тогда в груди моей родилось отчаяние – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние’ (Лермонтов) – It was then that despair was born in my breast – not the despair that is cured with a pistol but a cold impotent desperation’: дуло пистолета – pistol.

К этому же типу трансформации относятся довольно распространённые случаи, когда в одном из языков официальное лицо, организация, учреждение именуется по названию улицы /здания, где они находятся, в другом же – требуют прямой номинации. Например, ‘Fleet Street can make or break a politician’ (Longman). – ‘Английская пресса’ может сделать карьеру политическому деятелю или испортить её’. ‘What does Downing Street think (Longman). – ‘О чём думает английское правительство?’

1.3 Метафорические трансформации

Метафорические трансформации занимают важное место среди семантических преобразований. В их основе – отношения аналогии, сходства. В этом типе трансформаций можно выделить несколько разновидностей.

1.3.1 Широко распространена замена неметафорического выражения метафорическим, e.g.: ‘Старая и жалкая шутка! (Лермонтов) - ‘A threadbare witticism’ Здесь идёт речь о стёртых / лексических метафорах, которые не нарушают экспрессивной эквивалентности исходного и конечного высказываний: threadbare – изношенный, потрёпанный – регулярно используется в переносном значении ‘старый’, ‘избитый’: threadbare joke – приевшаяся / избитая шутка [БАРС]

1.3.2 Метафоризация нередко сопровождается фразеологизацией исходного высказывания, его превращением во ФЕ. Как отмечает А.Д. Швейцер, обычно это фразеологическое единство. А.Д. Швейцер довольно подробно рассматривает мотивы этих трансформаций, среди которых особое внимание уделяет безэквивалентным формам, передача которых часто влечёт за собой фразеологизацию. В связи с этим рассматривается также передача русских приставочных глаголов с экспрессивной коннотацией.

Иногда причиной фразеологизации становится отсутствие ФЕ в исходном языке (‘фразеологическая лакуна’), где данный смысл выражается экспрессивно окрашенным переменным словосочетанием [Швейцер, 1988].

1.3.3 Другой тип метафорической трансформации – замена одной метафоры другой, или реметафоризация. Реметафоризация часто оказывается также связанной с фразеологизацией. Но в отличие от метафоризации, когда обычно ЛЕ или свободное словосочетание заменяются ФЕ, реметафоризация предполагает замену ФЕ в исходном тексте ФЕ в тексте перевода, e.g.: ‘ I’m not the man to stand in my girl’s light’. (Dreiser) – ‘Не такой я человек, чтобы становиться своей дочке поперёк дороги’. Здесь ФЕ to stand in somebody’s light заменяется её фразеологическим эквивалентом в русском языке – стоять на чьей-либо дороге, что связано с заменой метафор (лежащих в их основе образов – cf: ‘заслонять кому-либо свет’ – ‘быть препятствием кому-либо’).

Реметафоризация и связанная с ней смена образов применяются часто при переводе пословиц: ‘fine words butter no parsnips’ – ‘баснями соловья не кормят’.

Следует подчеркнуть, что перевод ФЕ отнюдь не всегда сопровождается реметафоризацией. Довольно часто метафора и образ, лежащий в её основе, сохраняются. Особенно часто это имеет место при переводе фразеологии, которая существует во многих языках и восходит к общему источнику – Библии, античной мифологии, др., i.e. речь идёт об интернациональной фразеологии [Кунин, 1984; Кунин 1986, 182-206, Швейцер, 1988].

1.3.4 ‘Деметафоризация’

Сущность этого типа в том, что метафорическое выражение в исходном тексте заменяется неметафорическим в тексте перевода. Неметафорическое выражение может показывать самые различные отношения к метафорическому (см.: метонимические трансформации), e.g.: ‘состояние – действие’:

‘She stared out of the window, a world away’. (Gordon) – ‘Она смотрела в окно, думая о своём’. А.Д. Швейцер отмечает, что чаще всего используется интерпретационный перевод, который раскрывает смысл метафоры в данном контексте [Швейцер, 1988, 139]. Русский фразеологизм ‘в чужом пиру похмелье’ – неприятность из-за других, из-за чего-либо постороннего’ и англ. to get mixed up in this относятся друг к другу как ‘следствие – причина’. Подобные явления обнаруживаются в переводе и тогда, когда объектом преобразования становятся компаративные ФЕ. В своей работе А.Д. Швейцер анализирует рефразеологизацию и связанную с ней замену образа, сопряжённые с заменой одного стёртого, привычного сравнения другим: ‘Ваш характер я считаю совершенно сходным с моим и очень рада: как две капли воды’ (Достоевский) – ‘I consider that you have the same kind of nature as I have – we’re as like as two peas (перевод Ю.М. Катцера) – I think your character is exactly as mine, and I’m glad of it – like two drops of water (перевод Д.Магаршака). Попытку сохранить тот же образ, предпринятую Д.Магаршаком, А.Д. Швейцер называет несостоятельной. Её можно было бы считать оправданной только при наличии в английском языке ‘фразеологической лакуны’. На самом же деле английская ФЕ as like as two peas вполне адекватно передаёт смысл исходного выражения [Швейцер, 1988, 139-140].

Мы рассмотрели лексико-семантические трансформации в чистом виде. Существуют также комплексные трансформации, которые предусматривают одновременные модификации лексико-семантической и синтаксической структур – это антонимические, конверсивные трансформации и различные их комбинации. Начнём с ‘антонимического перевода’.

‘Антонимический перевод’ в теории перевода охватывает довольно широкий круг явлений. Термин ‘антоним’ в Словаре лингвистических терминов определяется О.С. Ахмановой как 1 – слова, имеющие в своём значении качественный признак и потому способные противопоставляться друг другу как противоположные по значению, и 2) слова, противопоставленные друг другу как противоположно направленное действие [Ахманова, 1966, 50] – cf: антонимы – слова одной части речи, имеющие противоположные значения…

1) А., выражающие качественную противоположность… 2) А., выражающие дополнительность (комплементарность). Шкала противопоставления представлена двумя противоположными членами, дополняющими друг друга до целого, так что отрицание одного даёт значение другого … ‘соблюдать’ – ‘нарушать’ … 3) А., выражающие противоположную направленность действий …‘зажигать’ – ‘гасить’… [ЛЭС, 1990]. В теории перевода ‘антонимический перевод’ основан на определении антонима, данного в словаре О.С. Ахмановой.

Антонимический перевод в первом значении называется собственно антонимическим, во втором - конверсивным.

2.1 Собственно антонимический перевод основан на логическом правиле, когда отрицание какого-либо понятия может быть приравнено к утверждению семантически противопоставленного ему (противоположного) понятия. На внутриязыковом антонимическом переводе основаны такие словарные эквиваленты, как недалёкий – близкий, ‘неверный’ – ошибочный’. Чаще всего антонимический перевод реализуется как замена языкового выражения (ЛЕ, сл/соч) его антонимом с одновременной заменой утвердительной конструкции отрицательной и наоборот. Комбинация лексико-семантической и синтаксической операций придаёт этому виду переводческой трансформации комплексный характер: Wie bald hat man hier den Wunsch, jemanden bei sich zu haben – How quickly do you get the wish not to be yourself [Швейцер, 1988] – здесь немецкая фраза jemanden bei sich zu haben (иметь кого-либо рядом с собой) семантически противопоставлена английской – to be by yourself (быть одиноким).

Иногда антонимический перевод необходим при переводе ФЕ, e.g.: to carry / keep a stiff upper lip в словаре А.В. Кунина переводится как ‘не терять мужества’, ‘не падать духом’, ‘не вешать носа’. Наряду с этими вариантами приводятся ‘утвердительные’ – ‘сохранять присутствие духа’, ‘проявлять выдержку’. [Кунин, 1984, 464]. Выбор варианта определяется семантическими и стилистическими факторами. При антонимическом переводе для противопоставляемых ‘антонимов’ иногда характерна не столько полярная противоположность признаков, сколько противопоставление наличия данного признака его отсутствию. А.Д. Швейцер предлагает следующий пример: ‘Not now, Mr. Sedley, said Rebecca with a sigh (Thackeray) – ‘В другой раз, мистер Седли, - сказала Ребекка со вздохом’^). В данной ситуации now и в другой раз противостоят друг другу как контекстуально обусловленные ‘окказиональные антонимы’, один из которых отрицает признак, выражаемый другим. Not now как ответ на предложение / приглашение может означать любой неопределённый момент в будущем. И выбор варианта в другой раз, возможно, мотивирован речевым этикетом, i.e. в русском языке это вежливый отказ.

Антонимический перевод может иногда применяться при передаче ‘синтаксических штампов’, e.g.: it was not until … - лишь после того, как … и др.

2.2 Конверсивные трансформации также характеризуются семантической противопоставленностью признаков. Здесь, как правило, противопоставляются разнонаправленные действия (соблюдать – нарушать). В результате такой замены субъект действия/ актант, от которого это действие исходит, превращается в актанта, на которого это действие направлено (i.e. в его объект) или в обстоятельство, и наоборот (cf: давать - получать). Таким образом, как и в собственно антонимическом переводе, лексико-семантическая трансформация сопровождается синтаксической (пример А.Д. Швейцера): ‘Я не хотел с вами знакомиться, - продолжал я, - потому что вас окружает слишком густая толпа поклонников, и я боялся в ней исчезнуть совершенно (Лермонтов) – ‘I did not wish to meet you’, I continued, ‘because you are surrounded by too great a crowd of admirers and I was afraid it might engulf me completely’. Здесь исходное выражение, где глагол ‘исчезнуть’, обозначающий действие, субъектом которого является лицо, ведущее повествование, заменяется противоположно направленным действием engulf (V+O 1 To engulf sth means to completely cover and hide it … 2 If a feeling or emotion engulfs you, you are so affected by it that you cannot feel or think about anything else – CC), объектом которого является то же лицо.

Один из наиболее частых мотивов, заставляющих переводчика прибегать к конверсивным трансформациям - различия в языковой реализации коммуникативной структуры (актуального членения высказывания).

Степень жёсткости порядка слов зависит от наличия / отсутствия в данном языке развитой системы падежных флексий (окончаний). Так, в русском, украинском языках, в германских языках флективно-синтетического строя (e.g. в немецком) при обычном развёртывании коммуникативной структуры высказывания – от темы к реме часто используется инвертированный порядок слов (VS) с вынесением на первое место с вынесением на первое место второстепенного члена предложения (дополнения, обстоятельства) в позицию темы: OVS, Adv, VS cf:

В Москву прибыла делегация японских парламентариев. Интересный вывод сделал из этого один из наблюдателей – Einen zweiten Schwerpunkt bildet die Suche nach Wegen … Auf der Grundlage der bisherigen Darleg – ungen können wir den Kommunikationsprozess etwa folgendermassen bescherben … [Швейцер, 1988, 142].

Среди синтаксических средств, демонстрирующих соотношение между темой и ремой высказывания, важнейшая роль принадлежит порядку следования его смысловых компонентов. Л.А. Черняховская в одной из своих работ отмечает, что с точки зрения коммуникативной организации высказывания существенным является не столько его грамматическое оформление, сколько линейная последовательность его компонентов. Она образует матрицу, которая может заполняться разными формальными элементами предложения. Отсюда возникают синонимические отношения между высказываниями, имеющими различную синтаксическую структуру, но сохраняющими один и тот же порядок развёртывания компонентов коммуникативной структуры [Черняховская, 1976, 24-38; Швейцер, 1988; Guchman, 1976].

Другое дело – в языках аналитического строя, в частности, в английском, где фиксированный порядок слов выполняет грамматическую функцию, аналогичную функции падежных флексий в языках синтетического строя, и где возможности инверсии намного ограниченнее. Но в английском языке существует ‘компенсационный механизм’, который позволяет шире использовать прямой порядок слов, при котором тема совпадает с подлежащим, а рема – с глаголом-сказуемым. При этом семантический диапазон глаголов, сочетающихся с подлежащим (i.e. агенсом) шире, чем у языков с относительно свободным порядком слов и разветвлённой системой морфологических маркеров падежных отношений. Довольно часто в процессе перевода наблюдается смысловой сдвиг – ‘персонификация’, когда подлежащему-существительному со значением неодушевлённого предмета передаётся роль источника действия, обычно ассоциирующегося с одушевлённым предметом. В английском в качестве подлежащего-агенса при глаголе со значением активного действия, каузирующего определённое состояние, могут выступать существительные со значением состояния, события, места, времени, процесса, а само предикативное ядро высказывания может выражать каузальные, темпоральные, пространственные и др. отношения. Для перевода таких высказываний применяются конверсивные трансформации, когда глагол заменяется его конверсивом, а подлежащее – агенс- обстоятельством времени, места, причины и т.п. Однако порядок развёртывания коммуникативной структуры от темы к реме не изменяется:

(1) The fog stopped the traffic – Из-за тумана остановилось движение транспорта.

(2) Bad weather brought Concorde – 002 down on a sudden visit to London’s Heathrow. Airport yesterday. – Вчера из-за нелётной погоды самолёт ‘Конкорд-002’ внезапно совершил посадку в лондонском аэропорту Хитроу.

(3) The editorial says … - В передовой статье отмечается ...

Конечно, приведённые примеры перевода допускают определённое варьирование.

Если рассматривать отношение между двумя моделями коммуникативной организации высказывания с занимающим начальное положение второстепенным членом предложения, выражающим тему, и с подлежащим в аналогичной функции, то немецкий язык с более развитой системой падежных флексий, чем английский, но с менее развитой, чем русский, занимает как бы промежуточное положение между ними. Как отмечает А.Д. Швейцер, в большинстве случаев в немецком используется модель, сходная с русской с той лишь разницей, что для выражения разнонаправленности действия в нём как правило, используется противопоставление действительного и страдательного залогов, cf: перевод (2) Die Concorde -002 wurde gestern durch Unwetter zu einer plötzlichen Zwischenlandung in London – Heathrow gezwungen^)

Трансформации на референциальном подуровне семантической эквивалентности далеко не всегда встречаются в чистом виде. Сочетания различных типов трансформаций часто встречаются в рамках одного и того же предложения.

В заключение отметим, что среди причин трансформаций на референциальном подуровне особо выделяются избирательность языка по отношению к явлениям внеязыкового мира; расхождения в структуре семантических полей, в семантической интерпретации одних и тех же сегментов внеязыковой действительности, в сочетаемости языковых единиц, в способах выражения коммуникативной структуры высказывания; стилистические факторы.

Основные трансформации на референциальном подуровне можно отнести к следующим типам:

гиперонимические (частное-общее);

гипонимические (общее-частное);

интергипонимические – замена одного частного понятия другим в пределах одного общего понятия;

синекдохические (часть-целое);

метонимические (причина – следствие, действие – результат, действие – признак, временной признак – пространственный и др.);

метафорические ;

антонимические - собственно антонимические

- конверсивные

различные комбинации перечисленных типов семантических и структурных трансформаций.