§ 45. Влияние идеалистической философии на грамматическое учение о формах времени

      Традиционное учение о трех основных временах русского глагола — настоящем, прошедшем и будущем — сложилось на почве античной грамматики¹ . Курциус (279) так формулировал различие в функциях основных глагольных форм времени: "Различие между настоящим, прошедшим и будущим временем покоится только на отношении действия к говорящему" (т. е. к моменту речи). Временные различия Курциус противопоставлял видовым оттенкам, которыми определялись своеобразия течения действия внутри его самого (280).

      Учение о формах времени как о субъективной категории человеческого сознания обострило интерес к вопросу о субъективных перемещениях временной перспективы действия. В грамматиках стала особенно подчеркиваться субъективность форм времени.

      Такое понимание форм времени характерно уже для грамматической традиции первой половины XIX в. Так, И. И. Давыдов в "Опыте общесравнительной грамматики" пишет: "Настоящее время употребляем, когда представляем сказуемое совпадающим с моментом, в который говорим. Прошедшее время поставляется, когда действие изображается совершившимся прежде момента речи... Будущее время употребляется, когда действие представляется имеющим совершиться после речи" (281).

      Такое понимание форм времени характерно уже для грамматической традиции первой половины XIX в. Так, И. И. Давыдов в "Опыте общесравнительной грамматики" пишет: "Настоящее время употребляем, когда представляем сказуемое совпадающим с моментом, в который говорим. Прошедшее время поставляется, когда действие изображается совершившимся прежде момента речи... Будущее время употребляется, когда действие представляется имеющим совершиться после речи" (281).

      В таком общем виде — без учета соотношения объективного времени с приемами его субъективного представления — объяснялись грамматические формы глагольного времени в большей части русских грамматик. Субъективность категории времени была положена в основу грамматического объяснения.

      "Категория времени обозначает... — пишет А. М. Пешковский, — отношение времени действия ко времени речи (или обратно: времени речи ко времени действия). Но что такое здесь "время речи"? Это прежде всего момент речевого сознания. Ведь говорящий при помощи категории времени определяет отношение времени действия ко времени своей собственной речи, а это время не может представляться ему только объективно..." В основе форм времени лежат, по Пешковскому, "субъективные соотношения речевого сознания и мыслимого действия", "субъективное представление о соотношении момента речи и момента мыслимого действия". Конечно, Пешковский предупреждает, что "эта субъективность, как и всякая речевая субъективность, может протекать только в абсолютно-объективных рамках, потому что каждый говорящий при помощи категории времени может выражать те же соотношения" (282).

      На почве такого субъективно-психологического представления о формах времени сложилась абстрактная схема трех времен русского глагола — настоящего, прошедшего и будущего. В этой схеме не принимались в расчет ни различия грамматического выражения каждого из этих трех времен, ни синтаксические функции форм времени. Лишь значение "законченности", результативности, предельности, свойственное формам совершенного вида, ломало параллелизм трех времен в рамках каждого вида.

      Совершенный вид, собственно, не имеет форм настоящего времени (283). Понятие настоящего времени в плоскости совершенного вида представляется лишь точкой раздела между прошлым и будущим. Между тем в области несовершенного вида настоящее время — это параллельная психологическим планам прошлого и будущего сфера течения обычного или наличного действия² .

      Таким образом, в грамматической традиции чаще всего речь идет не столько о языковых формах глагольного времени и их значениях, сколько о психологических планах времени, об абстрактных линиях и точках времени³ . Система живых форм времени русского глагола в их основных значениях и в их сложном грамматическом взаимоотношении с другими глагольными формами почти никем из русских лингвистов последнего времени (кроме акад. А. А. Шахматова) не осмыслялась (286). На этой почве складывается убеждение: время русского глагола психологично и субъективно. Оно не вполне "грамматикализовано". Оно определяется больше психологически, чем грамматически (287).

      Учение современной грамматики о формах времени русского глагола является отчасти бледным и искаженным видоизменением старой теории "вневременности" русского глагола, отчасти воспроизведением упрощенных грамматических схем русского глагола, предназначавшихся для иностранцев и возникших еще в XVII в.