§ 3. Репрезентативность на грамматическом уровне

Говоря о репрезентативности при переводе грамматических явлений с одного языка на другой, следует помнить, что ярус грамматических особенностей языка — пожалуй, один из самых «национальных» яру­сов. За этим ярусом грамматических категорий — каждая со своими значениям, конструкциями, парадигматическими сопряжениями различных словоформ и т.п. — скрывается один из механизмов, бла­годаря которым язык обретает свою особую «физиономию», делаю­щую его не похожим ни на какой другой, даже самый генетически близкородственный; это, если продолжить ряд антропологических метафор, — дактилоскопический отпечаток языка, который не позво­ляет перепутать его ни с каким другим языком.

Такая грамматическая своеобычность, естественно, не может не отразиться на процессе перевода. Она заметно усложняет поиск пере­водческих соответствий и формирование транслатем, в котором весь­ма нечасто удается обойтись без каких-либо (порой кардинальных) изменений, без тех или иных структурных перестроек. Вот почему, по­жалуй, наиболее частотны здесь переводческие трансформации, свя­занные с изменением частей речи слов ИЯ в ПЯ, а также с перестрой­кой грамматических форм оригинала в переводе.

При этом следует помнить, что грамматические формы обладают своей семантикой. Даже если изменения частей речи при переводе не происходит и, скажем, инфинитив переводится инфинитивом же, не­редко мы имеем дело с различным семантическим наполнением и статусом этих формально одинаковых грамматических явлений. Сле­довательно, неизбежны потери или добавления, т.е. изменения даже там, где, кажется, их и не было.

Кроме того, мы сталкиваемся с языковой нормой и речевым узу­сом. Наблюдения показывают, что язык и речь различаются прежде всего тем, что языковая норма отбирает те или иные единицы языка согласно принципу «правильно — неправильно», в то время как узус, т.е. речевая норма, отбирает единицы языка согласно критерию «бо­лее предпочтительно — менее предпочтительно».

Нарушение языковой нормы ведет к тому, что принято называть неграмотной, ошибочной и потому недопустимой речью, а наруше­ние речевой нормы, узуса, — к тому, что формально правильная речь фактически звучит как бы с лексико-грамматическим неестественным, иностранным, акцентом [Латышев. С. 93—94]. Причина кроется в том, что если на уровне коллигации (граммати ко-синтаксической сочетаемости) никаких нарушений нет, то на уровне коллокации (лексико-семантической сочетаемости) нарушение как раз допущено. Нарушение коллокации и есть нарушение узуса, а нарушение колли­гации — нарушение языковой нормы.

При этом следует понимать, что нарушение может происходить не только в семантике, т.е. в качественном аспекте, но и в количествен­ном. Модальные глаголы, например, гораздо более употребительны в немецком, английском языках по сравнению с русским. Естественно, это нельзя не учитывать при переводе грамматических структур с их участием.

Нередко имеет место сочетание и качественного, и количествен­ного аспектов узуса. Так, немецкий императив гораздо более частотен и в целом гораздо более силен и интенсивен по своему эмоционально­му накалу, чем русский или английский. Поэтому, например, в раз­личного рода инструкциях на русском языке повелительное наклоне­ние употребляется реже. То же оказывается верным и при сравнении императивов в немецком и английском языках.

Особенно чувствительными грамматические различия становятся при выполнении ими определенных эстетических функций [См.: Бла­гой; Якобсон]. Так, всякое истинное произведение литературы пред­ставляет собой целый комплекс художественных средств, необходи­мых художнику слова для выражения своих идей и мыслей. Одни из этих средств носят более общий характер, например композиция про­изведения, система образов, метод изображения героев, событий и т.п., что более или менее переводимо. Другие, чисто языковые худо­жественные средства, часто связаны со всякого рода языковой игрой. Когда в том или ином художественном произведении на первый план выходят они, возможность их перевода оказывается задачей очень сложной.

Вот почему любое произведение литературы может быть переведе­но на другой язык лишь до определенной степени: хотя бы какая-то часть использованных в нем языковых художественных средств ока­зывается потерянной при переводе. И в основном это как раз грамма­тические механизмы языка, использованные для создания определен­ных словесно-художественных эффектов.

В итоге наиболее выигрышные национально-языковые характери­стики творческого почерка художника слова оказываются плохо под­дающимися переводу, а потому иноязычный читатель по переводам не получает о них полного представления.

Есть писатели и поэты, чья репутация в общемировом масштабе заметно теряет по сравнению с их славой у себя на родине. Одним из таких писателей, как известно, является А.С. Пушкин. Именно в этом ключе о нем и высказался Дж. Бейли (John Bayley): «...нам труд­но понять произведения Пушкина главным образом из-за того, что они предстают перед нами на двух уровнях: они разочаровывают своей ходульностью и банальностью в переводе, но оказываются со­вершенно иными, волнующими и ни на что не похожими, когда мы знакомимся с ними на родном языке самого Пушкина» [См.: Readings in Criticism. P. 6]. Поэтому, с одной стороны, в России Пуш­кина считают гением, а с другой, иностранными деятелями литера­туры и искусства его репутация и слава постоянно подвергаются со­мнению.

P.O. Якобсон [С. 397] писал: «На склоне тридцатых годов редак­торская работа над сочинениями Пушкина в чешском переводе на­глядно показала мне, как стихи, думалось бы, тесно приближающие­ся к тексту русского подлинника, к его образам и звуковому ладу, зачастую производят сокрушающее впечатление глубокого разрыва с оригиналом в силу неумения или же невозможности воспроизвести грамматический строй переводимого стихотворения», т.е. по крайней мере одна из причин сложной судьбы произведений Пушкина за ру­бежом заключается в их «грамматической» непереводимости, т.е. не­переводимости на уровне грамматики, которая у Пушкина имеет важ­ную эстетическую функцию.

В.В. Виноградов [1980. С. 180] в одной из своих работ, посвящен­ной повести Пушкина «Пиковая дама», написал о ключевой роли, ко­торую в прозе Пушкина вообще и в этой повести в частности играют видовые различия русских глаголов. Глаголы несовершенного вида создают своеобразный фон, на котором затем с помощью глаголов уже совершенного вида писатель показывает действия героев своих произведений. Динамика произведения во многом создается именно посредством напряжения, возникающего между глаголами совершен­ного и несовершенного видов. В то же время, анализируя перевод этой повести на английский язык, где нет такой же, как в русском языке, категории вида у глагола, а есть другая — своя категория так называемого aspecfa глагола, мы ясно видим, насколько сложной ста­новится задача воспроизвести, репрезентировать этот микроуровень

оригинала.

Впрочем, переводчики иногда не совсем оправданно играют на различиях грамматических категорий в языках, что называется пере­гибая палку.

Рассмотрим, например, следующий отрывок из романа У. Стай-рона «Выбор Софи» (W. Styron. Sophie's Choice), переведенный с анг­лийского языка на русский:

— Благодарю вас, господин старший научный сотрудник от фирмы «Чарльз Пфайфер», — сказала она [Софи]. При этом я невольно подумал: «Господи, Софи, милочка, надо же кому-то научить тебя правильно гово­рить». — И благодарю вас, что вы сделали, чтобы я зацветала как роза, — через мгновение добавила она. <...>

— Не зацветала, — пояснил он, — а зацвела. Тебе надо выучить совер­шенный и несовершенный виды глаголов. А это, видишь ли, дело нелег­кое, так как в английском языке нет твердых непреложных правил. При­ходится руководствоваться инстинктом (Перев. Т. Кудрявцевой).

Поскольку речь идет о том, что польке -эмигрантке, с точки зрения героя-повествователя, следовало бы выучить английский язык, и это понятно не только из контекста — об этом говорится открыто и прямо здесь же, — то очевидно, что перевод этого эпизода все-таки неправо­мерен, или, в нашей терминологии, нерепрезентативен, поскольку на­рушает фактическую сторону оригинала (тему-содержание): в англий­ском языке нет совершенного и несовершенного видов глагола.