§ 1. Становление переводоведения

До недавних пор вопрос о том, является ли переводоведение самосто­ятельным научным направлением, был в высшей степени дискусси­онным. Это объяснялось по крайней мере двумя причинами. Во-пер­вых, с древнейших времен переводческая деятельность считалась больше искусством, чем профессией в ряду других профессий. Дело в том, что изначально овладение искусством перевода было доступно только людям в определенной степени исключительным. Чаще всего они оказывались в силу тех или иных обстоятельств в условиях, кото­рые позволяли им овладеть в дополнение к своему родному другим, чужим языком. К тому же нередко они были представителями немно­гочисленного социального слоя, владевшего грамотой. До относи­тельно недавнего времени переводчики были почти такими же «ис­ключительными людьми в исключительных обстоятельствах», как писатели, художники, композиторы. Они были носителями если не особого дара, то особого искусства (не ремесла!), поскольку умели, во-первых, понять недоступные для других своих соплеменников, со­отечественников и т.п. написанный текст, произнесенную речь; во-вторых — превратить непонятный набор звуков или знаков в понят­ные для сообщества, пользующегося их услугами, слова и фразы родного языка. Это воспринималось почти как чудо, а чудо, как изве­стно, не поддается никакому рациональному объяснению. Следова­тельно, вплоть до XX в. сам собой снимался вопрос о научном изучении этого чуда. Никакого научного направления для изучения пере­вода не существовало и, казалось, существовать не могло.

Второй причиной, по которой переводоведению отказывали в само­стоятельности среди других научных направлений, было следующее об­стоятельство. Когда, ближе к середине XX в., стали появляться первые научные работы по теории перевода, перевод изучали прежде всего в рус­ле лингвистических исследований. Он воспринимался как вид исключи­тельно языковой деятельности, а переводоведение — как одно из направ­лений в рамках лингвистики, прикладной лингвистики, сравнительного языкознания и т.п. .

Последствия восприятия языкознания и переводоведения как «близнецов-братьев» видны и по сей день. Так, серьезным заблуждени­ем по-прежнему является убеждение многих не только неспециалис­тов, но даже филологов в том, что знания иностранного языка вполне достаточно для того, чтобы быть переводчиком. Это заблуждение, в свою очередь, до сих пор вредит и процессу становления профессиона­лизма в практике перевода, и процессу подготовки будущих переводчи­ков, поскольку преподавание перевода нередко сводится к преподава­нию иностранного языка.

В связи с этим уместно вспомнить известное и по своей сути очень верное сравнение. Утверждение, что любой человек, знающий два язы­ка, может быть переводчиком с одного из них на другой и обратно, — равносильно утверждению, что любой человек, у которого есть обе ру­ки, может играть на фортепиано. На самом деле как для того, чтобы иг­рать на фортепиано, нужны специальные знания и специальное — многолетнее — практическое обучение владению инструментом, тре­нировка слуха, рук, пальцев и т.д., точно так же и для того, чтобы пере­водить, следует не только выучить один и другой языки, но и овладеть отнюдь не простой системой переводческих навыков, без которых про­фессиональный перевод невозможен.

Профессиональный переводчик должен знать, во-первых, языки, на которых происходит общение, во-вторых, предмет общения. При­чем языки он должен знать по-переводчески, т.е. не каждый из них в отдельности, изолированно от другого, а во взаимосвязи, соответст­вии единиц одного языка единицам другого.

Согласно академику Л.В. Щербе (1880—1944), можно выделить два типа двуязычия: «чистое» и «смешанное». Чистое двуязычие (билинг­визм) предполагает параллельное, независимое существование двух язы­ков в сознании индивида. Как правило, билингвы этого типа использу­ют два известных им языка в разных тематических сферах. Например, на одном они общаются у себя в семье, а на другом говорят на работе.

Смешанное двуязычие (билингвизм) наблюдается в тех случаях, когда два языка смешиваются в сознании использующего их человека стихийно. Какие-то понятия человеку легче выразить на одном язы­ке, какие-то — на другом. Процесс переключения с языка на язык, как правило, неконтролируем. Итак, элементы одной языковой сис­темы смешиваются с элементами другой языковой системы. Иными словами, налицо так называемая межъязыковая интерференция.

Это крайние случаи билингвизма. Исследователями описаны и другие, промежуточные, его типы. Наблюдения показывают, что та­кие билингвы — неудовлетворительные переводчики. Они либо каль­кируют выражения одного языка, говоря на другом, и затрудняют об­щение, которому должны бы способствовать, либо вовсе не могут подобрать соответствия.

Переводческий билингвизм — это особый вид билингвизма, к со­жалению еще не в достаточной степени изученный. В.Н. Комиссаров [1978] называет этот тип двуязычия «упорядоченным» билингвизмом. У обладателя упорядоченного двуязычия, переводчика-профессиона­ла, две взаимодействующие во время его переводческой деятельности языковые системы соотнесены друг с другом с помощью «взаимно эк­вивалентных единиц». Это и означает то, что переводчик знает исход­ный язык и язык перевода по-переводчески.

Кроме того, как сказано выше, чтобы быть переводчиком, нужно знать предмет общения, т.е. понимать, о чем в процессе общения идет речь.

Из этого можно сделать вывод, что, даже если человек знает два языка, без специальной подготовки переводчиком он быть не может.

Только во второй половине XX в. яснее стала осознаваться необхо­димость придания переводоведению статуса особого, самостоятель­ного научного направления, поскольку иначе невозможно было в полной мере описать и изучить этот вид человеческой деятельности.

Одним из первых слово «наука» {science) по отношению к изуче­нию перевода употребил Ю. Найда (Е. Nida), введя это слово в назва­ние одной из своих книг «Toward a Science of Translating»¹ (1964).

Нельзя отрицать тот факт, что переводоведение — молодая и еще только формирующаяся научная дисциплина, на что указывает, меж­ду прочим, и то, что у нее все еще нет единого общепринятого назва­ния. Одни называют ее, как мы, — «переводоведением» или «теорией перевода», другие — «транслатологией». В немецком, английском, французском языках также существует множество названий этой на­учной дисциплины [См.: Stolze. S. 10].

Возникают и другие терминологические трудности. Например, сле­дует учитывать, что в западноевропейских странах традиционно разгра­ничиваются перевод письменный (англ. — translating, нем. — Uberset-zung) и устный (англ. — interpreting, нем. — Dolmetschen). В русском языке такого разграничения нет. Переводом называют как устно, так и пись­менно осуществляемый тип этой деятельности. Родовое понятие «пере­вод» оказывается удобным для ее обобщенного наименования, но когда принципиальным становится различие между письменным и устным видами перевода, понятие это приходится уточнять. В русском языке го­ворят об устном или письменном переводе.

Наоборот, отсутствие родового понятия для обозначения перевод­ческой деятельности в некоторых языках, например в английском или немецком, независимо оттого, устно она осуществляется или письмен­но, заставляет ученых западноевропейских стран вводить новые терми­ны. При этом ученые вступают в полемику. Так, известный немецкий переводовед О. Каде (О. Kade) в своих работах ввел общий термин Translat, покрывающий понятия l/bersetzungn Dolmetschen. С ним согла­сились К. Райе (К. Reiss) и Г. Фермеер (Н. Vermeer), при этом они от­вергли выдвигавшееся Лейпцигской школой переводоведения¹ назва­ние Sprachmittlung (букв. — языковое посредничество). Свое несогласие с введением этого термина они справедливо аргументировали тем, что переводческая деятельность не сводится только к языковому (точнее, межъязыковому) посредничеству. Процесс перевода — это и межкуль­турное посредничество. Кроме того, переводчик — не просто посред­ник, механически повторяющий уже сказанное, хотя бы и на другом языке, — он включается в межъязыковое общение как такой же творче­ски действующий его участник, как и те, кого и для кого он переводит.