§ 4. Проблема переводимости/непереводимости/всепереводимости

Переводческая деятельность направлена на передачу некоего содер­жания, выраженного средствами одного языка (ИЯ), на другом языке (ПЯ). Однако история знает примеры, когда сомнению подвергалась сама возможность осуществления перевода.

Проблема переводимости обсуждается с глубокой древности. Не­переводимыми считались сакральные тексты [См.: Steiner, 1993. P. Xii; Мечковская. С. 233—234]. Затем, в эпоху Средневековья, непе­реводимыми считаются светские тексты, поскольку осознается невоз­можность достичь полной симметрии между различными семантиче­скими системами [См.: Steiner, 1998. Р. 251 sq.].

В эпоху Возрождения Данте (Dante Alighieri, 1265—1321) писал о том, что ничто из того, к чему прикоснулись музы, не может быть пе­ренесено с одного языка на другой без утраты своей прелести и гармо­ничности. Сервантес (Cervantes Saavedra, 1547—1616) говорит о том, что перевод похож на изнанку ковра.

Дю Белле (J. du Bellay, 1522—1560), французский поэт, говорил, что переводить — все равно что художнику пытаться воспроизвести душу и тело своей живой модели.

В том же духе высказывается и П.Б. Шелли (Р.В. Shelley, 1792—1822) в трактате «В защиту поэзии» (A Defence of Poetry, 1821): «Стремиться передать создания поэта с одного языка на другой — это то же самое, как если бы мы бросили в тигель фиалку с целью открыть основной прин­цип ее красок и запаха. Растение должно возникнуть вновь из собствен­ного семени, или оно не даст цвета, — в этом-то и заключается тяжесть проклятия вавилонского смешения языков» [Цит. по: Копанев. С. 252].

Можно привести еще очень много подобного рода суждений. Но обратимся к концептуальным позициям, в которых предпринимают­ся попытки не просто высказаться против перевода, но каким-то об­разом объяснить феномен непереводимости или ограниченной пере­водимости.

Крупный немецкий лингвист, философ языка и переводчик Виль­гельм фон Гумбольдт (Wilhelm von Humboldt, 1767—1835), опираясь на идеи антропологического подхода к языку, тесной связи языка, мыш­ления и «духа народа», в предисловии к своему переводу «Агамемно­на» Эсхила говорит о непереводимости уникальных произведений, подобных этой трагедии, в силу их особой, своеобычной природы («seiner eigentuemlichen Natur nach»). Суть этой особой природы со­стоит в том, что язык такого рода произведений отражает мышление и «дух» говорящего на нем народа. В этом смысле языки всего лишь «синонимичны», по мнению Гумбольдта; составляющие их слова не могут быть признаны в полной мере эквивалентными словам любого другого языка. Исключениями являются разве что слова, обозначаю­щие чисто физические объекты, а это ставит под сомнение саму воз­можность полноценного перевода. (Хотя, заметим, сам Гумбольдт бе­рется за перевод и излагает свои идеи не где-нибудь, а в предисловии к этому своему переводу!)

В письме А. Шлегелю (1796) Гумбольдт пишет: «Всякий перевод представляется мне безусловно попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо сво­его подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо сво­еобразия собственного народа за счет своего подлинника. Нечто сред­нее между тем и другим не только трудно, но и просто невозможно» [Цит, по: Копанев. С. 251—252]. Другими словами, он фактически от­рицает возможность создания такого перевода, который можно было бы назвать полноценным, т.е. сбалансированным — не вдающимся в крайности буквализма и «адаптирующего» произвола, равноудален­ным и от того, и от другого.

На русской почве идеи Гумбольдта были подхвачены выдающимся лингвистом А.А. Потебней (1835—1890). Потебня подчеркивал, что язы­ки принципиально асимметричны. Это проявляется в лексико-грамматических и эмоционально-стилистических структурах, которые могут быть выражены посредством отдельных слов или их сочетаний, что и от­личает один язык от другого. Слово одного языка не совпадает со сло­вом другого. Еще менее вероятно совпадение сочетаний разнящихся Между собой слов. В итоге исчезает, по выражению Потебни, «соль» этих слов. Поэтому непереводимы, в частности, остроты. Более того, лишен­ные своей словесной формы, «оболочки», не совпадают также мысли оригинала и его перевода. Они оказываются неравными друг другу и, стало быть, разными, хотя бы отчасти, мыслями.

В 1930-х гг. в США была разработана теория, согласно которой структура языка определяет структуру мышления и тот способ, каким человек, говорящий на данном языке, познает окружающий его внешний мир. Авторы этой теории, иначе называющейся гипотезой лингвистической относительности, Э. Сепир (Е. Sapir) и Б.Л. Уорф (ВХ. Whorf).

Гипотеза Сепира — Уорфа была подвергнута критике многими линг­вистами, этнографами, философами и психологами, поскольку факти­чески в ней провозглашается самодовлеющая сила языка, сила, которая якобы формирует мир, в то время как язык сам является результатом отражения человеком объективного мира. Различия в том, как в разных языках членится объективный мир, возникают, видимо, в период пер­вичного образования в них языковых единиц и обусловливаются ассо­циативными различиями, несоответствиями в языковом материале, унаследованном от предшествующих эпох, а также под влиянием дру­гих языков. Хотя язык и оказывает определенное регулирующее влия­ние на мышление человека, все же можно говорить о том, что его фор­ма и категории одинаковы у всех людей независимо от того, к каким этносам они принадлежат.

Все эти критические замечания являются очень важными не только с точки зрения общего языкознания, но и последствий, которые эта ги­потеза оказывает на концепцию переводимости в переводоведении. Де­ло в том, что в соответствии с этой гипотезой перевод с языка на язык в силу различия самой их природы, структуры и формируемого ими у го­ворящих на них народов мышления оказывается невозможным.

Переводимость в тех или иных ее аспектах подвергают сомнению также деконструктивисты — Ж. Деррида (J. Derrida) и др.

В то же время существует концепция всепереводимости. Коре­нится эта концепция во взглядах на языки с точки зрения языковых уни­версалий. В XVII—XVI11 вв. создавались универсальные грамматики (на­пример, известная грамматика Пор-Рояля А. Арно и К. Лансло, 1660, — La Grammaire de Port-Royal par A. Arnauid et E. Lancelot), целью которых было, в частности, установление принципов, присущих всем языкам, — того, что в современной лингвистике называют языковыми универсали­ями. Предпринимались даже попытки создать универсальный язык.

Естественным образом уже в рамках теории перевода совершается переход от теории языковых универсалий и, например, теории порождающей (генеративной) грамматики Н. Хомского (N. Chomsky) к всепе­реводимости. Ж. Мунен (G. Mounin) высказывался о возможности пе­ревода с любого языка на любой — причем с безусловным соответстви­ем означаемого (вещи) означающему (слову) и наоборот, — по крайней мере терминологии. Более того, он прогнозировал возможность пол­ной, стопроцентной автоматизации научного и технического перевода.

Эти идеи Мунена уточняются в теории Э. Кошмидера (Е. Koschmie-der), который говорит о возможности перевода с языка на язык с помо­щью нахождения общего, стоящего за знаковой оболочкой языка ориги­нала и языка перевода. Это общее он называл tertium comparationis (третьим сравнения), т.е. тем, относительно чего сравниваются оригинал и перевод (см. гл. 11). Сходные идеи высказывают В. Вилс (W. Wilss), В. Коллер (W. Koller) и другие переводоведы [См.: Stolze. S. 41—53].

Кроме того, позиции всепереводимости придерживались перевод­чики — сторонники так называемого дословного перевода (П. Вязем­ский, А. Фет, Е. Ланн), которые утверждали возможность точно вос­произвести, скопировать оригинал [См.: Денисова. С. 5].

Более сбалансированным подходом к обсуждаемому вопросу отли­чаются ученые и переводчики-практики, говорившие и говорящие о возможности принципиальной переводимости. В отечественном переводоведении A.M. Финкель, А.В. Федоров в прошлом веке на осно­вании теоретического осмысления опыта переводчиков советской пере­водческой школы говорили о принципе переводимости. Обоснова­нием такой позиции служат следующие положения. Благодаря принципиальному сходству мышления людей независимо от их нацио­нальности и этнической принадлежности, благодаря универсальности его (мышления) категорий перевод возможен, хотя, конечно, при этом переводчик вынужден идти на порой существенные потери в переводе по сравнению с оригиналом. Но, как правило, эти потери касаются плана выражения оригинала, его языковой формы, а не содержания, которое при невозможности передачи его теми же понятиями, что и в оригинале, может быть донесено до реципиента перевода описательно.

В целом во всей совокупности своих механизмов на всех ярусах языки сопоставимы, изоморфны, что позволяет осуществлять при пе­реводе различного рода компенсаторные замены: то, что не удается выразить в переводе теми же, что в оригинале, языковыми средствами, можно передать другими языковыми средствами переводящего языка.

Кроме того, от потерь при передаче формы оригинала страдают в основном тексты, относящиеся к тем функциональным стилям, кото­рые тяготеют к художественному, где форма не менее важна, чем вы­ражаемое ею содержание.

Наконец, возможность перевода подтверждает история человече­ства. Действительно, перевод появился на заре человеческой цивили­зации и реально, практически способствовал решению многих возни­кавших перед людьми вопросов. Перевод активнейшим образом осуществляется и в настоящее время. Вряд ли все это было бы воз­можно, если бы перевод был невозможен.

Вообще же, когда речь заходит о невозможности перевода, всегда вопрос стоит о невозможности передать лишь те или иные аспекты оригинала. И здесь, по сути, все сводится к вопросу о степени, в ка­кой тот или иной перевод способен репрезентировать данный ориги­нал на другом языке и в другом культурно-историческом окружении. Так, В.Г. Белинский говорил скорее о границах переводи мости. В общем высоко оценив перевод «Илиады» Гомера, осуществленный в XIX в. Н.И. Гнедичем, он, однако, писал: «Никакое колоссальное творение искусства не может быть переведено на другой язык так, чтобы, читая перевод, вы не имели нужды читать подлинник; напро­тив, не читав творения в подлиннике, нельзя иметь точного о нем по­нятия, как бы ни был превосходен перевод. К "Илиаде" особенно от­носится эта горькая истина: только греческий язык мог выразить такое греческое содержание, и на всех других языках "Илиада" — за­сушенное тропическое растение, хотя и сохранившее, по возможнос­ти, и блеск красок и ароматический запах».

В.В. Набоков, сам талантливый переводчик, в частности перевод­чик на английский язык такого трудного текста, как роман А.С. Пуш­кина «Евгений Онегин», засвидетельствовал в своем стихотворении «On Translating "Eugene Onegin"»:

What is translation? On a platter

A poet's pale and glaring head,

A parrot's screech, a monkey's chatter,

And profanation of the dead.<...>

Reflected words can only shiver

Like elongated lights that twist

In the black mirror of a river

Between the city and the mist.<...>'.

В настоящее время специалисты справедливо указывают на то, что проблема непереводимости должна рассматриваться по-разному в зависимости от того, какой объект попадает в поле зрения переводчика или критика перевода. Непередаваемость частных особенностей пе­реводимого текста компенсируется принципиальной переводимос-тью всего текста в целом [Иванов. С. 69].

В этой связи говорят также о микро- и макроконтекстах переводи­мого оригинала, имея в виду, что степень переводимости возрастает по мере расширения контекста [Топер. С. 130], т.е. перехода с уровня микроконтекста, где то или иное явление может оказаться неперево­димым, на уровень макроконтекста, где с помощью приема компен­сации, описательного перевода и т.п. удается все же донести до чита­теля требуемую эстетическую или иную информацию.

Несмотря на то что те или иные высказывания о невозможности пе­ревода — непереводимости — могут показаться если не разрушительны­ми, то малоконструктивными, следует сказать, что они внесли свой вклад в развитие переводоведческой мысли. Они как бы от обратного двигали переводоведческую мысль и сыграли свою роль в превращении спорадических и эмпирических высказываний о переводе в полноцен­ную науку о переводе — переводоведение. Прежде всего они помогли осознать, что осуществление перевода — дело отнюдь не такое простое, как может показаться на первый взгляд. Они помогли уберечь общест­венность в целом и переводчиков в частности от упрощенческого под­хода к переводу и его оценке. Они указали на некоторые аспекты пере­вода как вида деятельности, от которых раньше попросту отмахивались.

Споры по поводу переводимости / непереводимости не утихают до сих пор. Сейчас полнее осознается сложность этой проблемы: «Грани­цы "переводимости" очень неопределенны, они изменчивы и зависят от конкретной пары языков и культур, а также от личного прочтения переводчика, т.е. от его субъективного видения и восприятия» [Дени­сова. С. 73].

Вопросы и задания

1. Что такое перевод в общефилологическом и переводоведческом смысле?

2. Какова структура перевода как процесса в терминах теории коммуникации?

3. Каковы параметры перевода как текста?

4. Раскройте суть проблемы переводимости / непереводимости / всепереводимости.