Нужна ли образность в научных выступлениях?

Выразительные средства языка в процессе изложения научных сообщений используются эпизодически, робко и неуверенно. Такое положение явилось, в значительной степени, следствием недооценки роли искусства и литературы как дополнительного средства познания мира, которое расширяет научную оценку фактов действительности, способствует более полному и убедительному раскрытию сущности окружающих нас явлений. Неоправданный скептицизм в этой области «подкрепляется» таким аргументом: точные науки оперируют абстракциями, отвлеченными понятиями и категориями, чтобы глубже раскрыть внутренние глубинные связи и отношения познаваемого, изучаемого предмета. Сферой же искусства языка являются конкретно-чувственные образы, поэтому красноречие, в лучшем случае, может дать лишь материал для наглядной иллюстрации, но не может служить средством научного анализа.

Конечно, художественные средства не могут быть ни аналогом, ни заменителем логического анализа научных проблем. Следовательно, художественное отражение нельзя отождествлять с научным, но нельзя и противопоставлять их друг другу. <…>

Искусство не просто копирует факты действительности, а глубоко, образно раскрывает существенные стороны жизненных отношений, поэтому его познавательное значение не может быть сведено к простой информации или картинной иллюстрации тех или иных выводов и заключений. Здесь художественное обобщение органически вплетается в ткань научного анализа. Образные формы обобщения выполняют при этом вспомогательную роль и подчиняются научному, а не художественному смыслу. Стало быть, использование образов искусства диктуется интересами раскрытия научной истины, а не отвлеченными эстетическими соображениями.

Давайте обратимся к некоторым примерам использования художественных средств выразительности в процессе изучения точных наук.

Разве можно было не запомнить слушателям сущности явления преломления света после того, как замечательный русский физик, профессор Н.А. Умов, объясняя его закон, наглядно сравнивал фронт волны света в однородной среде с фронтом эскадрона, скачущего по гладкому полю. Когда же поле пересекалось под углом к движению эскадрона вспаханной полосой, всадникам приходилось из-за плохой почвы двигаться медленнее и изгибать линию фронта. Так изгибается фронт волны при явлениях преломления света, – говорил ученый. Раскрывая сущность магнитного поля Максвелла, Умов сравнивал его с работой художника, разбившего вазу с изящным рисунком и из ее черепков построившего … новую.

– Получился новый рисунок, – подчеркивал лектор, – но, составленный из элементов старого.

С большим нетерпением и неподдельным интересом ожидали студенты очередного выступления профессора Н.А. Умова, ибо каждое их них было значительным явлением. Зримую образную форму принимала мысль и потому не только убеждала, но и увлекала слушателей, выступая своеобразным гимном научному творчеству.

Слушавший в юности лекции Умова на физико-математическом факультете Андрей Белый вспоминал: «Ход физической мысли делался в изображении Умова … воочию зримым. Формулы вылеплялись и выгранивались, как почти произведения искусства… Огромная область физики была им высечена перед нами, как художественное произведение…».

Разнообразие против смыкающихся глаз – вот принцип борьбы с убаюкивающим эффектом монотонного научного выступления, который всегда интересовал лучших представителей отечественной лекторской школы. Успех «Фейнмановских лекций по физике» обусловлен не только глубиной содержания, но и стремлением автора перенести сухой язык научного понятия в наглядные образы и дать аудитории почувствовать, что наука не только важна и полезна, но и увлекательна. Поэтому, анализируя сложнейшие явления, он попытается перевести их на образный язык, вызывающих реальные ощущения и восприятия. Например, говоря о размере атома, он рекомендует представить себе яблоко, увеличенное до размеров земли, тогда атомы в нем будут величиной с яблоко. Раскрывая же один из важнейших законов физики – закон сохранения энергии, автор сравнивает его со слоном на черном шахматном поле: как бы ни поворачивались на доске события, какие бы ходы не делались, слон все равно окажется на черном поле.

Размышления оратора по тому или иному вопросу должны приносить слушателям удовлетворение, побуждать у них интерес к затрагиваемой теме и активизировать их мышление. Именно этим требованиям отвечали выступления Климента Аркадьевича Тимирязева, великолепно владевшего искусством словесной наглядности в речи. Первыми же словами (фразами), ярким неожиданным введением он мог приковать внимание слушателей и повести их за собой в сложном научном рассуждении, оживляемом личными воспоминаниями или литературными представлениями.

«Когда Гулливер в первый раз осматривал академию в Пагадо,– начал К.А. Тимирязев свою лекцию «Космическая роль растений», прочитанную в Лондонском королевском обществе, –ему, прежде всего, бросился в глаза человек сухопутного вида, сидевший, уставив глаза на огурец, запаянный в стеклянном сосуде. На вопрос Гулливера диковинный человек пояснил ему, что вот уже восемь лет, как он погружен в созерцание этого предмета в надежде разрешить задачу улавливания солнечных лучей и их дальнейшего применения.

Для первого знакомства я должен признаться, что перед вами именно такой чудак. Более тридцати лет провел я, уставившись, если не на зеленый огурец, закупоренный в стеклянную посуду, то на нечто вполне равнозначащее – на зеленый лист в стеклянной трубке, ломая себе голову над разрешением вопроса о запасании впрок солнечных лучей».

Английская аудитория по достоинству оценила не только эрудицию известного ученого, но и мастерство оратора, сумевшего привлечь внимание слушателей обращением к национальному любимцу – Гулливеру и даже представить при его помощи себя и тему своего выступления. <…>

Отточенное языковое мастерство позволяло великому ученому-естествоиспытателю не только просто и легко излагать важные научные мысли, пропагандировать их, но и страстно убеждать и вести за собой самых равнодушных и даже скептически настроенных слушателей. В подтверждении к сказанному, рассмотрим отрывок одной из публичных лекций «Растение как источник силы», прочитанной в Петербурге в 1875 году:

«Когда-то, где-то на землю упал луч солнца, но он упал не на бесплодную почву, он упал на зеленую былинку пшеничного ростка, или лучше сказать, на хлорофилловое зерно. Ударяясь о него, он потух, перестал быть светом, но не исчез. Он только затратился на внутреннюю работу, он рассек, разорвал связь между частицами углерода и кислорода, соединенными в углекислоте. Освобожденный углевод, соединяясь с водой, образовал крахмал. Этот крахмал, превратясь в растворимый сахар, после долгих странствий по растению отложился, наконец, в зерне в виде крахмала или в виде клейковины. В той или другой форме он вошел в состав хлеба, который послужил нам пищей. Он преобразовался в наши мускулы, в наши нервы. И вот теперь атомы углерода стремятся в наших организмах вновь соединиться с кислородом, который кровь разносит во все концы нашего тела. При этом луч солнца, таившийся в них в виде химического напряжения, вновь принимает форму явной силы, может, в эту минуту он играет в нашем мозгу … Пища служит источником силы в нашем организме потому только, что она – не что иное, как консерв солнечных лучей».

Давайте зададимся вопросом, что можно увидеть за словами текста. Здесь оратор много использует глаголов, раскрывая активный действенный процесс, легко представляемый нами. За каждым произнесенным словом угадывается событие, хорошо известное нам по собственному жизненному опыту. Нарисованная словами картина становится зримой, физически ощутимой для аудитории, вызывает реальные жизненные воспоминания и представления, а потому легко запоминается слушателями. Ученый смело вводит знакомое понятие, устройство, связанное в нашем сознании с определенной областью – «консервы», но наполняет его новым содержанием:пища – консерв солнечных лучей!Необычный, смелый, яркий образ служит хорошей логической эмоциональной концовкой развертываемого рассуждения и легко запоминается.

Включить аудиторию в процесс совместного размышления, заинтересовав его яркими, увлекательными, образными картинками и неожиданными сравнениями – такую важную учебную задачу всегда ставил перед собой Перт Францевич Лесгафт.

Слушатели, посещавшие занятия Лесгафта, отмечали, что им не приходилось слышать второго такого оратора, который умел бы при строгом логическом развитии основной идеи быть столь же ярким и изобразительным в подборе жизненных иллюстраций к глубокому научному размышлению. Под влиянием лекций Лесгафта слушатели начинали пристально вглядываться в окружающую их жизнь, жадно впитывать впечатления, стремились проникнуть в сущность явлений, по внешним признакам составить впечатление об их внутреннем содержании.

Например, анализируя механизм ходьбы, профессор рекомендовал слушателям обратить внимание на следы, оставленные человеком на свежевыпавшем снегу. Следы одного человека отчетливо и точно отпечатались на снегу, а за другим тянется длинный, неясный хвост: это – так называемая, неряшливая походка. Очевидно, заключал ученый, этот человек и в других проявлениях нетороплив и неряшлив.

Студенты, возвращаясь с занятий Лесгафта, начинали невольно не только внимательно приглядываться к отпечаткам, оставленным проходящими, но, беспокойно оглядываясь, рассматривали и собственные следы, проверяя, не осталось ли за ними предательски неряшливого хвоста, и старались аккуратно и более четко шагать.

Аудитории не нужна управляемая компьютером и лишенная всяких эмоций «говорящая машина». Она желает видеть личность оратора. <…> Стало быть, осуществление в выступлении единства логического и эмоционального посредством использования выразительных средств искусства, преследует цель – «слияние» мысли и чувства и на этой основе привести в действие все компоненты сознания, пробудить все стороны человеческой психики. Только в этом случае оратор с наибольшей полнотой может выразить творческое восприятие излагаемого материала со стороны слушателей.

При этом нужно всегда учитывать Павловскую классификацию людей в зависимости от характера вышей нервной деятельности на мыслительный, художественный и средний типы. Слушатель мыслительного стиля мало придает значение эмоциональной окраске изложения и применению образных средств, а сосредоточивает внимание лишь на системе логической аргументации. Слушатели художественного стиля отдают предпочтение яркому, образному, увлекательному изложению научных истин. Высшим выражением ораторского мастерства говорящего считается стиль среднего типа, объединяющий в себе черты логической обоснованности и образной выразительности. <…> В общении же с аудиторией следует помнить, что деление (слушателей, людей) на типы является условным, что каждый слушатель обладает в определенной степени как мыслительными, так и художественными способностями, что аудитория в целом ждет от выступающего всего арсенала средств рационального и эмоционального воздействия.