Проблемы категориального обоснования и описания инвективности

Общеизвестно, что в последние десятилетия наблюдается смена подходов к отечественным языковым исследованиям, во многом обусловленная реформированием тенденций развития теоретической и прикладной лингвистики. Существует точка зрения, что в новой теории языка центральную позицию занимает человек с присущими ему качествами, позволяющими производить и принимать тексты [Гайда, 1999]. При этом тексты как компоненты социального взаимодействия могут различаться степенью структурно-языковой сложности, глубиной и точностью отображения мира, а также вариативностью интенциональной ориентации. Важность изучения аспектов коммуникативного взаимодействия, возникающего в социуме, продиктована рядом факторов, определяющих феномен современной языковой ситуации. Формирующей базой данной ситуации является, в частности, неоднозначность аксиологических параметров функционирования языка в структуре социального взаимодействия, ведь «язык может стать источником «социальных конфликтов, которые возникают при использовании его носителями в острых, социально значимых ситуациях» [Голев, 2000, с.9]. Для современной лингвистики важно соотнесение функционирования естественного языка с принципами правового урегулирования случаев его употребления, и потому лингвистическое описание конфликтообразующей стороны естественного языка является основополагающим параметром адекватной оценки явлений, возникающих на стыке языка и права.

В.З. Демьянков, отмечая тенденции последних десятилетий, подчеркивает, что «примечательной особенностью современной теоретической лингвистики является ее ярко выраженный интерес к металингвистическим построениям и, в частности, к созданию такого аппарата терминов и понятий, которые помогли бы адекватно отразить ее собственную историю и ситуацию, сложившуюся к сегодняшнему дню» [Демьянков, 1995, с. 157]. Нехватка адекватной терминологизации и трактовки понятий наблюдается в юрислингвистике и инвективологии.¹В связи с этим актуализируется проблема разработки унифицированного инструментария, позволяющего объективно описать феномен потенциальной инвективности языка. Немаловажным для понимания функциональной сущности инвективности как свойства естественного языка является ее рассмотрение в аспекте традиционно выделяемых функций языка и речи.

По мнению В.А.Аврорина, «развитие языка не представляет собой единого, однонаправленного процесса, а идет по двум относительно самостоятельным линиям: структурной и функциональной» [Аврорин, 1975, с. 14]. Элементы языка выполняют свою особую функцию, в которой поливариативно проявляется его сущность через особые компоненты структурной реализации в речи.

Признавая антиномический характер выражения структурно-функциональных форм, дисгармонизирующих общение, закономерно выделяется регулярно реализующаяся функция, предполагающая использование языка в целях оскорбления – инвективная функция языка. Н.Д. Голев считает, что «любой язык содержит огромный массив специальных средств (лексических, фразеологических, интонационных), в любом языке выработаны инвективные модели поведения, тем не менее, в лингвистической теории (по крайне мере, в отечественной) не выделено инвективной функции языка» [5, с. 174-198]. Под инвективной функцией языка мы понимаем собственно оскорбительную функцию, представляющую канал реализации вербальной агрессии. Инвективная функция – специальная и специфическая функция, имеющая свои средства выражения наряду с риторической, эмотивной, эстетической, фатической, номинативной и другими функциями языка. С точки зрения проявленности инвективного значения, можно выделить некоторые средства выражения инвективной функции:

1) собственно инвективные лексемы и словосочетания, относящиеся как к литературной, так и к внелитературной лексике (обсценная, жаргоны, диалекты):

*литературная: скотина, стерва,гнида, сволочь, гадина;

*внелитературная: дерьмо, лахудра, засранец, чайник, бухать, падла.

2) потенциально инвективные лексемы и словосочетания, эвфемизмы: женщина легкого поведения, фиг, хрен.

3) лексемы любых семантических групп, классификация которых, ввиду слабой Вери фицируемости и явной поливариативности употребления, затруднена: босяк, балаболка, балбес, оболтус.

При терминологических разграничениях лексико-семантического поля «инвектива» многие исследователи опираются на функциональный подход, позволяющий оценить обозначаемое явление с точки зрения проявления динамической функции в языке и речи. Функциональную сторону инвективы, перешедшую в ее сущностное наполнение, довольно подробно описал В.И. Жельвис. Он предложил выделять инвективу в «узком» и «широком» смыслах: «Инвективу в узком смысле слова можно определить как способ существования словесной агрессии, воспринимаемый в данной социальной подгруппе как резкий или табуированный. В несколько ином ракурсе инвективой можно назвать нарушение этического табу, осуществленное некодифицированными (запрещенными) средствами» [Жельвис, 2000, с. 225]. Б.Я. Шарифуллин предлагает под инвективностью (языковой) понимать «языковое явление или категорию, обусловленную реальным существованием инвективной функции языка, а также свойство соответствующего типа языковых единиц, а под инвективой (речевой) – скорее, средства, реализующие данную категорию и, соответственно, функцию в речи» [Шарифуллин, 2005, с. 166].

Диалектическая амбивалентность как онтологический признак инвективы определяет структуру общественных функций: наиболее соотносима инвективная функция языка со средствами (совокупностью средств) реализации оскорбительного потенциала в речи. Соответственно, группа языковых элементов, детерминирующая модель инвективной ситуации, и когерентная структура ее непосредственной реализации позволяют говорить о целесообразности обращения к структурно-функциональному описанию инвективы в рамках языковой категории.

Под языковой категорией, в широком смысле, подразумевается группа языковых элементов, выделяемая на основании какого-либо общего свойства. Критерием для выделения функционально-семантических категорий, по мнению А.В.Бондарко, является общность семантической функции взаимодействия элементов разных уровней, наличие известного семантического инварианта и дифференциальных семантических признаков этих элементов [Бондарко, 1967]. В рамках рассмотрения языковых категорий в общем и функционально-семантических в частности, возникает вопрос о возможности универсализации категориального членения семантического континуума. Однако существование универсального набора функционально-семантических категорий исключается самой непрерывностью функциональной семантики, наряду с семиотичностью ее частного проявления. Описание инвективности как одной из функционально-семантических категорий направлено на формирование некоторых классификационных параметров, которые позволят проследить организацию и осуществление процесса инвективного функционирования языка.

Мы считаем, что инвективность как функционально-семантическая категория отражает, прежде всего, инвективную функцию языка, поэтому ядерный компонент, структурируемый системой лексико-грамматических форм, представляется собственно инвективной лексикой, предназначением которой является функционирование в качестве оскорбления. Например, такие слова, как блядь, сволочь, ублюдок, гад являются собственно инвективными, денотативный компонент в данном случае во многом утрачивается или деформируется.

Как отмечает Б.А. Успенский, «форма матерного выражения не является канонической, обнаруживая определенную вариативность (как правило, в пределах словоизменения) притом, что набор лексем, входящих в состав этого выражения, оказывается более / менее стабильным» [Успенский, 1991, с. 101]. Однако иначе обстоят дела с полифункциональным употреблением инвектив в речи, где находит практическую реализацию теоретическая безграничность производности инвектив, когда носителями языка используются определенные, относительно устойчивые «формулы оскорбительности», стереотипные сигналы «нападения» и «реакции». Эти сигналы могут быть определены как сигналы стереотипизации действительности, руководящие членением семантического (инвективного) континуума. Именно на таком уровне существует семантический ряд некоторых инвектив. Функционально-семантическая категория инвективности маркируется на разных уровнях системы языка и речевой реализации в слове, предложении, тексте.

Представленная в слове, категория инвективности идентифицируется с точки зрения рассмотрения инвективного инварианта: ядерный компонент может иметь как эксплицитное, так и имплицитное выражение. Эксплицитное выражение предполагает наличие у слова внутреннего потенциала оскорбительности. Например, слова сволочь, гнида, мразь являют собой эксплицитное отражение категории инвективности в слове. Они составляют часть «оскорбительного фонда» русского языка и классифицируются всеми носителями языка как оскорбительные. Семантический план представленных слов трансформируется в функционально-семантическую сферу, т.е. подобным словам нельзя дать логически выверенного, универсального определения по принципу «сволочь - это…». Вероятно, в сознании носителей языка данные слова дифференцированны по «степени инвективности» и семантизированы на стереотипическом уровне.

Категория инвективности, выраженная в слове имплицитно, может проявляться непосредственно в функционировании, например, в зависимости от сферы употребления, состава аудитории (*Петух, козели т.д.). В словосочетании и предложении категория инвективности проявляется как структурная цепочка взаимных связей. Выражение инвективного пафоса в структуре словосочетания и предложения может проявляться за счет:

-собственно инвективной (в т.ч. обсценной) лексики;

-структурации лексем, порождающей инвективный смысл (основной проблемой при правовой идентификации инвективности является возможность множественного толкования смыслов различными личностями);

-детерминации сверхфразовых единств (в частности, интонации).

* Из интервью с рок-музыкантом: «Наша музыка просто помогает в какие-то моменты выжить, хлопнуть шапкой об пол и сказать: «Е..ный в рот»…

В этом предложении инвективность выражается, прежде всего, ядерной лексемой « е..ный» и словосочетанием «е..ный в рот», носящим, междометный (безотносительный) характер с одной стороны и потенциальный отрицательно-коннотативный (контекстный) с другой.

В рамках текста инвективность может выражаться либо его структурными компонентами, либо единством смысла. Именно целостный текст (статья, заметка в газете) зачастую становится предметом судебных разбирательств, касающихся защиты чести и достоинства граждан, а потому актуальной является «разработка типологии инвектогенных текстов на основе их структуры, семантики, прагматики и других признаков с выделением ядерных и периферийных типов и правового комментария к этим типам» [Сыпченко, 2002, с. 248]. По степени проявления инвективности С.В. Сыпченко выделяет три типа текстов:

-тексты, которые являются инвективными вне зависимости от интенции говорящего (употребление инвективной лексики, а также нейтральной лексики, которая в отрицательно-оценочных суждениях, относящихся к личности, делает текст инвектогенным);

- тексты двусмысленные, выражающие инвективный смысл косвенно;

- тексты, инвективность которых лингвистически недоказуема.

Степень выраженности инвективного значения, служащая основанием данной классификации в каждом из текстов проявляется по-своему и служит отправной точкой фиксации смыслов. Наряду со словом и предложением, в тексте категория инвективности может иметь эксплицитно-имплицитную структуру, потому следует учитывать индивидуально-ситуативный фактор при поиске оснований оценки инвективности текста.

Таким образом, можно предположить, что инвективность - процессуальное свойство, качественно детерминирующее некоторые единицы естественного языка, реализующееся в структурных компонентах речевой системы. Категория инвективности - одна из разновидностей категорий, являющаяся отражением инвективной функции языка и потенциально размещаемая на его уровнях.