Типовые вопросы к экспертам-лингвистам: читаем вместе

Привлекая лиц, обладающих специальными знаниями, к судебному разбирательству, очень важно корректно сформулировать задаваемые им вопросы. Эта существенная часть лингвистической экспертизы являлась предметом неоднократного обсуждения как в филологических, так и в юридических кругах (см., например, статьи в сборниках «Юрислингвистика»).

В нашей работе рассматриваются только те аспекты, которые касаются высказываний, фигурирующих в гражданских делах о защите чести, достоинства и деловой репутации (ст. 152 ГК РФ), а также в уголовных делах по обвинению в клевете (ст. 129 УК РФ) и в оскорблении (ст. 130 УК РФ).

Наиболее часто мы сталкивались с уголовными делами, возбуждаемыми по статье 130 УК РФ («Оскорбление»). Поэтому именно на данном примере проиллюстрируем некоторые предварительные размышления, составившие первую часть данной статьи.

В последние годы заметно активизировалось обсуждение проблем инвективного функционирования языка. В научной литературе неоднократно указывалось на то, что вопрос, задаваемый лингвисту, который привлекается в качестве специалиста или эксперта к рассмотрению подобных дел, не должен быть сформулирован следующим образом: «Является ли выражение …. оскорблением?». Основание такого подхода – положение о том, что цель лингвистического анализа заключается в изучении инвективного потенциала (степени оскорбительности) высказывания, а не в его юридической квалификации. С этим трудно не согласиться. Но необходимо учитывать и то, что не всегда слово с высокой степенью оскорбительности (например, мат) используется для оскорбления. Кто должен определять намерения говорящего? На принципиальную возможность их как юридического, так и лингвистического осмысления указывает наличие соответствующих терминов/понятий в обеих областях («умысел» и «интенция»). Для ответа на данный вопрос рассмотрим возможные функции использования инвективной (потенциально оскорбительной) лексики и определим, сферой каких специальных знаний они являются.

1. Эстетическая (творческая) функция, когда инвектива является объектом языковой игры, стилизации и т.п. Именно это делает принципиально возможным использование подобных выражений в анекдотах, художественных произведениях и других сферах, где язык активно реализует свою эстетическую функцию. Представляется, что определение того, связано ли употребление инвективы с некой творческой задачей, – это прерогатива лингвиста. Сфера проявления эстетического в языке обозначается исследователями как лингвопоэтика.

2. Эмоциональная функция, когда ругательные выражения спонтанно всплывают из подсознания в ситуации, в которой повышенная эмоциональность вполне объяснима и допустима. Установление эмоциональной реакции человека и описание ее адекватности ситуации – область специальных знаний психолога. Анализ вербального оформления данной реакции, вероятно, должен осуществляться представителем вполне сформировавшейся междисциплинарной науки – психолингвистики.

3. «Паразитарная» функция, имеющая место в том случае, когда косноязычный говорящий использует обсценную лексику «для связи слов в предложении». Такое употребление инвектив говорящим обычно не осознается, инвективы не несут особой смысловой нагрузки (т.е. десемантизируются). Так как речь здесь идет о сформированности языковой способности (оценка уровня владения языковым кодом), а также необходимости учитывать тот факт, что подобное явление («паразитарное» использование инвектив) характерно для определенных групп носителей языка, вероятно, идентифицировать подобные случаи также должен лингвист, а именно – специалист в области социолингвистики.

4. «Денотативная» функция, когда инвектива служит для обозначения некоего объекта действительности. Подобное использование обсценных выражений может быть вызвано тем, что говорящий не знает других наименований денотата или не считает уместным их произнесение. Очевидно, что и в этом случае сделать вывод о функциональной характеристике инвективы должен лингвист.

Инвективы, используемые в рассмотренных выше функциях, не реализуют свой значительный оскорбительный потенциал и, следовательно, не могут считаться оскорблениями.

Каковы признаки инвективного намерения говорящего и кто должен их устанавливать? Распространено следующее понимание цели оскорбительного высказывания: провокация у слушающего немедленной отрицательной реакции, а не передача какой-либо информации. Действительно, перечисленные ранее функции неинвективного использования потенциально оскорбительной лексики не предполагают нанесения слушателю «эмоционального удара». Фактор адресата ими может учитываться (эстетическая и «денотативная» функции) или игнорироваться (эмоциональная и «паразитарная» функции). Уточнение, что при оскорблении не передается информация, следует, вероятно, понимать как указание на то, что элементы, несущие инвективу, могут быть опущены без потерь для информационной составляющей текста (т.е. являются лишними с коммуникативной точки зрения). Определение коммуникативного намерения автора текста в этом случае осуществляется лингвистом с помощью стилистического анализа.

Таким образом, функцию использования инвективных единиц определяет лингвист (в случае реализации эмоциональной функции может понадобиться консультация с психологом). Итак, эксперту-лингвисту нужно в данном случае задавать вопросы, которые могли бы помочь определить степень инвективности сказанного (т.е. могут ли определенные слова и выражения оскорбить), а также намерения говорящего. Задача юриста видится в том, чтобы установить, с учетом полученных от лингвиста данных, факт оскорбления (а именно наличие трех составляющих: высокая степень инвективности единиц, инвективное намерение говорящего, оскорбленность слушающего) и дать ему юридическое толкование.

Вторая часть нашей статьи посвящена обсуждению того, какими, с учетом изложенных выше размышлений, должны быть типовые вопросы к экспертам-лингвистам. Прекрасно осознавая, с одной стороны, что критиковать и переделывать всегда легче, чем создавать что-то, не имеющее аналогов, но, с другой стороны, принимая во внимание дискуссионность многих базовых положений юрислингвистики на настоящий момент, рискнем изложить результаты своих наблюдений над типовыми вопросами к экспертам, представленными в Части 4 А, Б «Памятки по вопросам назначения судебной лингвистической экспертизы: Для судей, следователей, дознавателей, прокуроров, экспертов, адвокатов и юрисконсультов» [Цена слова, 2002, с. 36-37]. На наш взгляд, подобные комментарии необходимы для того, чтобы специалист мог сориентироваться в том, зачем ему задаются те или иные вопросы, насколько значима их та или иная квалификация (осознать «цену слова» эксперта).

Сначала цитируется вопрос (выделен курсивом), затем с новой строки – наши размышления «по поводу».

По спорным текстам в связи с гражданскими делами о защите чести, достоинства и деловой репутации (ст. 152 УК РФ).

1. Содержится ли в статье … выпуска № …. (2003 г.) журнала «…» негативные сведения о ….(ФИО), его деятельности и о его личных, деловых и моральных качествах? В каких конкретно высказываниях содержится негативная информация?

Положительный ответ эксперта на данный вопрос позволяет перейти к постановке следующего вопроса о соответствии этих негативных сведений действительности, который находится вне сферы компетенции лингвиста. В случае положительного ответа на него сведения квалифицируются как позорящие то лицо, к которому они относятся (не влечет за собой юридической ответственности). При несоответствии действительности сведения считаются порочащими, что подразумевает юридическую ответственность распространившего такие сведения.

2. Если в вышеуказанных фразах имеются негативные сведения о …, то в какой форме они выражены: утверждения, предположения, вопроса?

С одной стороны, лингвист может по формальным признакам разграничить указанные формы выражения сведений (наличие / отсутствие вводных слов и вставных конструкций, подчеркивающих достоверность сообщаемого (известно, точно, доподлинно, без сомнения и пр.) или, напротив, неуверенность, сомнение говорящего (вероятно, думается, по-видимому, может быть и пр.), наличие/отсутствие вопросительного знака). Но он должен, с другой стороны, четко осознавать необходимость содержательной интерпретации данных формальных различий, не ограничиваться ими в ответах на вопрос судьи. Необходима координация действий специалистов при проведении экспертизы, чтобы при переходе из одной области знания в другую не происходило искажение, связанное с отсутствием общих специальных «фоновых» знаний. Приведем пример. О риторическом вопросе лингвист может просто сказать: «Да, это вопрос», что позволит юристам не рассматривать оформленное таким образом высказывание как унижение чести и достоинства. Однако для специалистов очевидно, что не всегда вопросительный знак указывает на вопрос. Он может указывать на уверенное / категоричное экспрессивное утверждение; уверенное / категоричное экспрессивно окрашенное отрицание; вопрос-уяснение; вопрос-побуждение; вопрос, выражающий эмоциональную реакцию говорящего; вопрос, имеющий целью активизировать внимание [см. Цена слова, 2002, с.216]. Именно это должно быть учтено экспертом. Вероятно, уместно уточнение: если негативные сведения выражены в форме вопроса, то с какой целью он используется?

В случае с утверждением и предположением тоже не все просто. Формально, утверждение может быть проверено юристом на соответствие действительности и далее последуют решения, описанные в 1. Особо следует упомянуть об оценочных утверждениях, которые, по складывающейся практике, чаще всего признаются, как и предположения, тем, что нельзя проверить на соответствие действительности в связи с отсутствием объективных критериев для оценки.

3. Если в представленных материалах содержится негативная информация об указанных лицах, то воспринимается ли эта информация как чернящая доброе имя, задевающая честь и достоинство … (ФИО) либо других руководителей «…», как умаляющая деловую репутацию указанных лиц?

В данном вопросе настораживают сразу несколько моментов: 1) поданное в скрытой вербальной форме утверждение о наличии у пострадавшего доброго имени и высокой (если умаляется?) деловой репутации (кем и как, заметим попутно, это может / должно быть доказано / установлено?); 2) о чьем восприятии идет речь? Если о пресловутом «среднем читателе», то лингвист, как нерядовой носитель языка, не может взять за основу собственное представление. К чему апеллировать, выводя «среднее» – абсолютно неясно. К тому же, чтобы судить о том, пострадала или нет деловая репутация, «очернилось» ли имя, нужно иметь информацию о том и о другом. Или априори считать их высокими? Степень «повреждений», причиненных чести, достоинству и деловой репутации, значения не имеет (не определяется) или не подлежит лингвистическому обсуждению?

4. Подтверждает ли лингвостилистический анализ выделенных фраз, что в них содержатся сведения в форме утверждений о нарушении г-ном… (ФИО) действующего законодательства, моральных норм и принципов, а также утверждения, позорящие его производственно-хозяйственную и общественную деятельность, умаляющие его деловую и общественную репутацию?

О чем спрашивают: только о том, в форме ли утверждений представлены выделенные фразы с установленным другими специалистами содержанием? Или также о содержании? В первом случае, вероятно, предполагается замена общих формулировок на конкретные, предварительно произведенная соответствующими специалистами (юристами, культурологами, философами?). Но и в этом случае, по сути, перед лингвистом ставится задача подвести конкретные высказывания под терминологические формулировки иной науки. Лингвист же может рассуждать здесь только как обыватель. Поэтому формулировка некорректна. Во втором случае задача и вовсе приобретает космические масштабы: нужно изучить действующее законодательство, сформулировать моральные норм и принципы (заметим, что ни библейский, ни коммунистический вариант на данный момент не являются общепризнанными, доминирующими – на что ориентироваться?!). Чтобы решить вопрос о том, являются ли сведения порочащими, необходимо знать об их ложности (не вполне лингвистическая задача!). Остальные возможные возражения уже обсуждались выше.

5. В каких фрагментах статьи «…» (название) содержится информация о деловой репутации юридического лица/общественной организации/фирмы/учреждения «…» (название)?

Вопрос, безусловно, по лингвистическому «адресу». Что за ним должно последовать? Вопросы о характере информации (нейтральная, положительная, негативная). В случае определения наличия негативной информации см. 1.

6. В каком значении употреблено слово «..» в … контексте абзаца «…» / предложения: «…» в статье, опубликованной в …?

Вопрос можно перифразировать следующим образом: «Что имел в виду говорящий, употребляя это слово?» То есть, каково было его намерение (см. выше о различных намерениях и том, кто должен их определять). Или речь о другом: «Каково значение слова в определенном контексте, если рассматривать ситуацию со стороны слушателя (читателя, реципиента)»?

7. Содержит ли предложение «…» сведения, унижающие честь и умаляющие достоинство гр-на…, задевающие, чернящие деловую репутацию истца (физического или юридического лица).

Перед нами снова вопрос о соответствии определенных фактов, изложенных вербально, действительности. Вероятно, сфера профессиональных навыков лингвиста в данной области ограничивается определением характера информации (негативная, положительная, нейтральная).

8. Каковы наиболее существенные и значимые жанровые, психолингвистические и стилистические особенности текста публикации «…»?

Сложно предположить, какую юрислингвистическую ценность может иметь подобный комплексный анализ. Здесь, с учетом «непрозрачности» интерпретации ответа эксперта, невозможно определить, на какие вопросы следствия он поможет ответить.

9. Если сведения, изложенные в статье, не соответствуют действительности, то можно ли их квалифицировать как чернящие деловую репутацию истца (гражданина, предприятия «…»)?

К вопросу о том, нужно ли знать объект («деловая репутация»), чтобы определить, нанесен ли ему определенными действиями вред. Вероятно, нужно.

10. Какова композиционная структура текста статей (статьи), какие художественные приемы использует автор и как они характеризуют героев публикации?

Художественные приемы, которые использует автор, характеризуют не героев публикации, а стиль автора. Зачем общий вопрос о структуре?

11. Являются ли сведения, изложенные в абзаце….: «…», утверждениями о фактах, если да, то каких, или мнением автора статьи (журналиста, редакции)?

В той же «Памятке…» читаем: «МНЕНИЕ (о фактах, событиях, лицах)– суждение, выражающее чью-нибудь точку зрения, отношение к кому-чему-нибудь. Мнение может выражаться: 1) в форме предположения; 2) в форме утверждения». Однако далее встречаем синонимичное употребление слов «предположение» и «мнение»: «Мнение, в отличие от утверждения, не может быть истинным или ложным, однако оно может подтверждаться или не подтверждаться фактами, событиями объективной действительности»[1, С. 28]. Вряд ли подобные неточности словоупотребления, которые, наверное, являются отражением реального употребления слова «мнение» в речи, уместны в разделе «Некоторые термины и понятия для лингвистических экспертиз».

По спорным текстам в связи с уголовными делами: по обвинению в клевете (ст. 129 УК РФ).

1. Имеются ли в тексте высказывания в форме утверждения о каких-либо конкретных фактах нарушения гражданином … действующего законодательства или моральных принципов (о совершении уголовно или административно наказуемого деяния, правонарушения, преступления, неправильном поведении в трудовом коллективе, в быту), иные сведения, квалифицируемые как порочащие производственно-хозяйственную и общественную деятельность, деловую репутацию данного гражданина?

Откуда лингвист может знать, что нарушено законодательство, моральные нормы; какова действительность (одним из условий для признания «порочащего» характера сообщаемой негативной информации является ее ложность)?

2. Имеются ли в предоставленных статьях сведения, унижающие честь и умаляющие достоинство гражданина, подрывающие его репутацию по сравнению с тем уровнем, которому (как следует из искового заявления) стремится соответствовать в обществе истец (ФИО)?

Очень важный момент – появляется ориентир для определения действий, «норма» (мнение истца). Кто и как оценивает его адекватность? А это необходимо сделать до лингвистической экспертизы, ведь если позиция истца изначально неадекватна, то работа лингвиста будет лишней.

3. Имеются ли в тексте высказывания в форме утверждения, приписывающие истцу незаконные или аморальные действия, вызывающие явное или неявное осуждение со стороны окружающих?

Снова лингвист решает, что морально и законно! А что такое «неявное осуждение»?

4. Содержатся ли в исследуемых текстах высказывания в форме утверждения о совершении гражданином (ФИО) деяний, предусмотренных УК РФ, преступлений?

Лингвист, конечно, может интерпретировать содержание текста, то есть выявить высказывания о действиях гражданина и установить их форму. Но откуда он должен знать, что из описанных действий является «деянием, предусмотренным УК РФ»?

5. Есть ли в тексте высказывания о фактах, не имевших места в действительности, но формирующих о гражданине (ФИО) ложное, не соответствующее действительности представление?

Разобьем вопрос на части. Лингвиста просят: 1) выделить факты, о которых говорится в тексте; 2) разделить их на правдивые и ложные; 3) проанализировать, какое представление о гражданине они формируют (не ясно только, у кого – у «среднего» читателя?). Первая часть понятна, вторая не относится к сфере лингвистических знаний, третья часть нуждается в дополнительном разъяснении.

6. Имеются ли высказывания, позорящие гражданина (ФИО), содержащие измышления о конкретных фактах, поддающихся проверке и касающихся именно гражданина (ФИО)?

Что такое «измышления»? Как можно определить, что поддается проверке? Какой проверке? Лингвистической?!

По обвинению в оскорблении (ст. 130 УК РФ).

1. Какие типы лексики современного русского языка относятся к оскорбительной лексике?

Вопрос из области лингвистических знаний, не раз обсуждавшийся специалистами (см. например [Цена слова, 2002, с. 330-331]). Может быть не вполне уместен только из-за высокой степени обобщенности.

2. Содержатся ли в предложении «…» слова, словосочетания или фразы, относящиеся к одному или нескольким типам оскорбительной лексики?

Более конкретный вопрос, чем предыдущий. В принципе тоже лингвистический. Главное – учитывать, что не всегда инвективная лексика используется с инвективным намерением, а без последнего нет и оскорбления.

3. Носят ли высказывания …, относящиеся к гражданину (ФИО), оскорбительный характер?

То есть инвективное ли это высказывание, может ли оно оскорбить? В принципе, инвективную функцию может выполнять практически любая единица. По отдельным единицам вопрос решается относительно просто: см. соответствующие словари, например, [Квеселевич, 2003]. Однако здесь речь о высказывании, то есть о формировании инвективы в результате взаимодействия элементов высказывания. Доказать что-либо в подобном случае проблематично. Если есть нецензурные элементы, то они вычленяются и рассматриваются как изолированные слова. Если их нет, то имеется в виду использование различных дискредитирующих тактик и стратегий, что не является «неприличной формой выражения», то есть говорить об оскорблении (уголовно наказуемом деянии) нельзя.

4. Имеется ли в высказываниях … отрицательная оценка личности гражданина (ФИО), подрывающая его престиж в глазах окружающих, наносящая ущерб уважению к самому себе?

Первая часть вопроса не вызывает возражений, вторая – о подрыве престижа, нанесении ущерба уважению к самому себе – весьма спорная. Под нее попадает любая критика и даже просто отсутствие похвалы (или ее недостаточная степень). Для оскорбления важна ведь не сама отрицательная оценка, а неприличная (не приемлемая обществом) форма ее выражения.

5. Если имеется, то выражена ли такая отрицательная оценка в циничной, неприличной форме, противоречащей правилам поведения, принятым в обществе?

В связи с этим вопросом и предыдущим комментарием представляется важной мысль о том, что типичные вопросы не должны идти общим списком, как сейчас. Есть дублирующие вопросы (на выбор), есть тесно взаимосвязанные, предполагающие друг друга. Следовательно, нужно разрабатывать формы (стратегии): в таком-то случае спрашивается то-то, в ином – другой перечень вопросов. Уточнение к формулировке вопроса: правила речевого поведения.

6. Идет ли речь в высказывании, содержащем отрицательную оценку личности в неприличной форме, несомненно и именно о гражданине (ФИО)?

Зачем уточнение: несомненно и именно? Имеются в виду случаи использования непрямых наименований (прозвищ, ярлыков, пр.)?

7. Имеется ли в тексте выраженная в неприличной форме отрицательная оценка личности гражданина (ФИО), имеющая обобщенный характер и унижающая его честь и достоинство?

Что понимается под «обобщенным характером»? Этот вопрос содержит больше признаков, чем соответствующая статья УК!

8. Имеются ли в тексте фразы, направленные на унижение личного достоинства человека (ФИО), высказанные в позорящей его, неприличной форме?

А здесь только то, что в статье УК. Может ли вопрос к лингвисту содержать по сути пересказ статьи Кодекса? Вероятно, нужен адекватный «перевод» и адаптация понятий и терминов юриспруденции и лингвистики.

Подведем предварительные итоги нашим размышлениям. Очевидно, что на данный момент ни лингвисты, ни юристы не могут эффективно решать все юрислингвистические проблемы. Во многих случаях остается «ничья земля», которую юристы, «руководящие» процессом судебного разбирательства, довольно успешно пытаются закрепить за лингвистами. И те, вероятно, обладая значительным практическим опытом в данной области, уже воспринимают это как должное (ведь типовые вопросы составляли лингвисты). Или как неизбежное? Отметим еще один факт: расхождение между типовыми вопросами, теоретическими положениями юрислингвистики и примерами лингвистических экспертиз: типовые вопросы редко задаются в примерах экспертиз (хотя, может быть, это связано с тем, что они еще не были разработаны?). В теории доля лингвистического в лингвистической экспертизе представлена крайне скупо (см. например: «Какие вопросы могут быть поставлены перед лингвистами?Для анализа текста по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации необходимо ответить как минимум на три вопроса: 1) Содержит ли текст информацию о лице? 2) Содержит ли текст негативную информацию о лице? 3) В какой форме – утверждение, предположение – дана эта информация?»[Цена слова, 2002, с. 215].

В заключение подчеркнем еще раз: разработка типовых вопросов для лингвистической экспертизы, учитывая сложность и неоднозначность решения многих ключевых положений юрислингвистики на современном этапе, представляется принципиально верным подходом. Многое в этом направлении уже сделано. Однако, учитывая серьезную ответственность, возлагаемую на специалистов, проводящих лингвистическую экспертизу, и существенную роль их выводов в принятии судебного решения, необходимо всестороннее обсуждение предлагаемых вариантов типовых вопросов, дальнейшая разработка и совершенствование рекомендаций для экспертов-лингвистов.