Значение орфографии и пунктуации в тексте нормативного правового акта

Как известно, нормативные правовые акты создаются на государственном языке страны. Норма права как таковая, как правило поведения, представление о должном, не может существовать вне выражения посредством определенной знаковой системы; чаще всего такой знаковой системой выступает естественный язык. Как отмечал Н. И. Грязин, «…то, что юристами впоследствии применяется, критикуется, изменяется, есть, строго говоря, не сама норма права, а ее образ, отражение» [Грязин, 1981, с. 22].

Столь важное значение языка для существования права обусловливает особое внимание к языку нормативных правовых актов. В юриспруденции сформулированы различные требования к такому языку, и часть этих требований носит языковой характер. В качестве примера можно привести требования излагать нормативный акт ясно, экономично, выразительно, просто, точно, литературным языком, придерживаться официального стиля, верно использовать терминологию и т.п. [Алексеев, 1999, с. 17; Законодательный процесс, 2000, с. 91–114; Керимов, 2000, с. 63-69; Лейст,2002, с. 147 и след.; Покровский, 1998, с. 89; Язык закона, 1990, с. 18]. Очевидным требованием является также соблюдение правил русской орфографии и пунктуации, без чего невозможно добиться точности, ясности, определенности языка нормативного акта. Соблюдение правил русского языка можно рассматривать как базовое требование к языку нормативных правовых актов, основу для дальнейшего совершенствования текстов нормативных правовых актов.

Правила орфографии и пунктуации должны строго соблюдаться в процессе правотворчества. Нарушение правил неизбежно делает текст неточным, непонятным для носителя языка и потому является недопустимым. Осознавая важность использования грамматически правильных текстов, законодатель предусмотрел официальное утверждение требований к орфографии и пунктуации. Нормативный акт должен разрабатываться с учетом положений «Правил русской орфографии и пунктуации», утвержденных Академией Наук СССР, Министерством высшего образования СССР и Министерством просвещения РСФСР, введенных в действие Приказом Министра просвещения РСФСР от 23.03.1956 № 94. Понимание необходимости соблюдения правил русского языка отразилось в ряде иных нормативных актов (например, п. 36 Положения о нормативных правовых актах ГТК России, утвержденного Приказом ГТК России от 14.12.2000 № 1155).

Правила русского языка важны и на стадии правоприменения. Именно на основании языка акта правоприменители уясняют для себя содержание нормы. В юриспруденции отдельно выделяется такой способ толкования, как грамматическое толкование - уяснение и (или) разъяснение смысла нормы права, исходя из того, какое словесное оформление получила эта норма (какие слова использованы, как они связаны между собой). Данный способ толкования имеет приоритетное значение – иные способы (логический, исторический, телеологический и т.п.) должны использоваться лишь тогда, когда грамматическое толкование не дает результата (приводит к абсурдному, противоречивому результату). Приоритет обусловлен тем, что правотворческий орган выражает свою волю через текст нормативного акта, следовательно, именно исходя из текста и нужно уяснять содержание этой воли (то есть содержание нормы права). Обращение к иным источникам (истории создания акта, логике и т.п.) чревато искажением смысла нормы, неоправданным расширением усмотрения, волюнтаризмом правоприменителя. Указанный приоритет основывается на презумпции грамматически правильного выражения своей воли правотворческим органом. Презюмируется, что нормативные акты пишутся на русском языке в соответствии с Правилами русской орфографии и пунктуации, а следовательно, и толковаться они должны в соответствии с такими правилами.

Приоритет грамматического толкования влечет необходимость уделять большое внимание языковому оформлению норм права. Малейшая неточность, отсутствие запятой, неверный падеж, не тот вид глагола могут существенно исказить смысл нормативного акта, привести к тому, что акт будет пониматься и применяться совершенно не так, как рассчитывал правотворческий орган. То, насколько важна языковая формулировка нормы для ее понимания и применения, многократно подтверждалось практикой. Можно привести множество примеров применения грамматического толкования.

Значимым в России видом правовых актов являются постановления Конституционного Суда РФ, в частности, по делам о толковании Конституции РФ. В них ярко отражается внимание Суда к лингвистическому анализу текста Конституции. Например, в Постановлении от 11.12.1998 № 28-П было дано толкование части 4 статьи 111 Конституции (предоставляет Президенту РФ право «после трехкратного отклонения представленных кандидатур Председателя Правительства» назначить Председателя, распустить Думу и назначить новые выборы). Возник вопрос, должен ли Президент предлагать каждый раз новую кандидатуру или может трижды предлагать одну и ту же. Суд указал: «По буквальному смыслу части 4 статьи 111 … словосочетание трехкратное отклонение представленных кандидатурможет означать и трехкратное отклонение кандидатуры на должность, и трехкратное отклонение представленных лиц, предлагаемых на должность. Отсюда следует, что текст статьи 111 … сам по себе не исключает ни одного из двух названных вариантов». Исходя из этого было принято решение о возможности трижды представлять одну кандидатуру. С таким решением согласились не все судьи, и их аргументы также основывались на грамматическом толковании приведенной фразы. В.И. Олейник отмечал: « Статья 111 <…> не содержит прямого ответа на вопрос <…> о том, распускается ли <…> Дума только после отклонения трех разных кандидатур. <…> Дума распускается "после трехкратного отклонения представленных кандидатур", а не "после отклонения трех представленных кандидатур". Из смысла положений статьи 111 <…> не следует также, что Президент <…> может трижды представлять одну кандидатуру <...> .В противном случае <…> было бы определено, что <…> Дума распускается "после трехкратного отклонения представленной кандидатуры или кандидатур". Грамматическое толкование части 4 статьи 111 <…> позволяет сделать вывод, что использование в ней формы множественного числа -кандидатур- означает, что подразумеваются две или более кандидатуры». В.И. Олейник процитировал заключение лингвистов о том, что «филологическое толкование пункта 4 статьи 111 <…> (без некоторого насилия над семантикой русской речи) не позволяет говорить о том, что в нем идет речь об одной кандидатуре, трижды представляемой на рассмотрение Государственной Думы».

Часто причиной спора становится семантика того или иного термина. Например, в постановлении от 31.07.2002 № 132пв-02 Президиум Верховного Суда РФ отменил решение о признании недействительной утвержденной Приказом Центрального банка РФ от 29.06.1992 № 02-104А инструкции, указав, что нижестоящие инстанции неверно истолковали термин «порядок» (приравняв его по значению к «процедуре»), что не соответствует значению соответствующих слов в русском языке.

Можно привести пример, когда основанием решения послужило синтаксическое строение предложений нормативного акта. В решении Верховного Суда РФ от 14.10.1999 № ГКПИ 99-731 рассматривалось, как верно истолковать п. 6 ст. 3 Закона РФ «О подоходном налоге с физических лиц», в частности, фразу: «совокупный доход <…> уменьшается на: <...> суммы, направленные физическими лицами <…> на новое строительство либо приобретение жилого дома <…> в пределах пятитысячекратного размера <…> минимального размера оплаты труда <…>, а также суммы, направленные на погашение кредитов и процентов по ним, полученных <…> на эти цели». Министерство по налогам и сборам ограничило применение налоговой льготы по суммам, направленным на погашение кредита, 5000-кратным размером. Суд же указал: «Часть предложения - "совокупный доход <…> уменьшается на: <...> суммы, направленные на погашение кредитов и процентов по ним…" является самостоятельной правовой нормой... Уяснение данной правовой нормы <…> не дает оснований для вывода о том, что размер указанной налоговой льготы ограничен законодателем какими-либо пределами. Такое ограничение <…> установлено законодателем не для сумм, направленных на погашение кредитов и процентов по ним, <…> а для сумм, направленных физическими лицами <…> на новое строительство либо приобретение жилого дома…».

В решении же Верховного Суда РФ от 05.08.1998 № ГКПИ 98-356 и заявление, и решение по делу основаны на лингвистической трактовке положений ст. 161 ГК РФ. В данной статье сказано, что «должны совершаться в простой письменной форме, за исключением сделок, требующих нотариального удостоверения: 1) сделки юридических лиц между собой и с гражданами; 2) сделки граждан между собой на сумму, превышающую …». Суд отметил, что «заключение кандидата филологических наук ... о том, что после двоеточия в ч. 1 ст. 161 … перечислены исключения, когда сделки не могут совершаться в простой письменной форме, обоснованным быть признано не может потому, что и п. 1, и п. 2 ст. 161 … грамматически связаны с фразой "должны совершаться в простой письменной форме", а не с фразой "за исключением сделок, требующих нотариального удостоверения". Слово сделкив этом бессоюзном сложном предложении является подлежащим и соотносится с глаголомдолжны, который вместе с глаголомсовершатьсяявляется в этом предложении сказуемым. Таким образом, грамматическое толкование текста ч. 1 ст. 161 Гражданского кодекса Российской Федерации приводит к выводу о том, что в <…> п. 1 <…> указаны случаи, когда сделки должны совершаться в простой письменной форме».

Значимость языкового выражения содержания нормы проявляется не только в судебной практике. НАпример, в письме от 22.11.2004 № 21-12/7958 Федеральная таможенная служба РФ так разъяснила определение таможенной ревизии из ст. 376 Таможенного кодекса РФ: «Учитывая использованную законодателем грамматическую конструкцию "а также" и причастие несовершенного вида "представляемых", грамматическое толкование данной нормы позволяет сделать вывод о том, что таможенная ревизия в части проверки достоверности сведений, указанных в таможенной декларации и иных документах, может проводиться вне зависимости от факта выпуска товаров».

Анализ языковой формы норм права не редок также и в доктринальных источниках. Например, ст. 661 ГК РФ установила, что «на арендатора возлагаются расходы, связанные с эксплуатацией арендованного предприятия, если иное не предусмотрено договором, а также с уплатой платежей по страхованию арендованного имущества». Авторы комментария к ГК РФ [Коркунов, 1907] с сожалением отмечали, что грамматическая конструкция обособления придает норме императивный характер (по их мнению, вопрос с уплатой страховых платежей разумнее было бы решить иначе). Закон РФ «О несостоятельности (банкротстве) предприятий» от 19.11.1992 № 3929-1 ст. 27 устанавливал: «Конкурсный управляющий <…> анализирует все обязательства <…>, составляет список признанных и отклоненных претензий <…> и в течение двух месяцев направляет этот список кредиторам». Вопрос о том, относился ли срок только к направлению списка, или также составлению и анализу, стоял достаточно остро. По этому поводу отмечалось: «Первый абзац <…> нормы представляет собой простое предложение с тремя однородными сказуемыми. <…>. Сочетание "в течение двух месяцев" представляет собой обстоятельство времени <…>. Обстоятельство времени обычно предшествует глаголу – сказуемому <…>. Всякое отступление от грамматической нормы используется в стилистических целях <…>, такая свобода в обращении с конструкциями недопустима для <…> официального <…> стиля <...>. Итак, согласно грамматической норме <…>, сочетание "в течение двух месяцев" относится к глагольному сказуемому "направляет". Если бы оно относилось к глаголу "анализирует", то стояло бы перед ним. Возможен и другой вариант, когда обстоятельство времени <…> распространяется на все три однородных сказуемых <...>. В этом случае оно должно находиться строго в начале предложения»[Москалева, 1998].

Вышеизложенное свидетельствует о важности соблюдения правил орфографии и пунктуации в тексте нормативного акта. Однако, к сожалению, в нормативных актах встречаются многочисленные ошибки и опечатки, в юриспруденции именуемые грамматическими ошибками [Сырых, 1995, с.390-395]. Изучение таких ошибок важно для правильного понимания значения орфографии и пунктуации в тексте нормативного акта. Рассмотрим, какого рода ошибки можно встретить в текстах актов.

Часто в предложении пропускается слово. Например, в Инструкции о порядке открытия и ведения органами Федерального казначейства Министерства финансов РФ лицевых счетов для учета операций по исполнению расходов федерального бюджета, утвержденной Приказом Минфина РФ от 31.12.2002 № 142Н, в п. 9 говорилось о случаях, когда «лицевые счета в органах федерального открыты заказчикам-застройщикам». Пропуск слова «казначейства» очевиден. Столь же очевиден пропуск предлога в описании рапорта: «с отметкой дежурного его регистрации», - содержащегося в п. 13.18 Наставления по работе дорожно-патрульной службы ГИБДД МВД РФ, утвержденного Приказом МВД РФ от 21.06.1999 № 453.

Встречаются избыточные слова. Например, в Законе РФ «О недрах» от 21.02.92 № 2395-1 в ст. 3 указано, что «к полномочиям федеральных органов государственной власти органов государственной власти в сфере регулирования отношений недропользования относятся: ...». В данном случае очевидна тавтология.

Иногда одно слово используется вместо другого. Например, ст. 107 Воздушного кодекса РФ предусматривает такую ситуацию, как отказ «пассажира воздушного груза» оплатить провоз багажа. Понятно, что речь идет о пассажире воздушного судна. П. 1 ст. 239 НК РФ упоминал «заработанную плату» вместо заработной платы, нарушая лексическую сочетаемость слов. Часто неверно используются причастия. В п. 4 ст. 149 НК РФ говорилось об «операциях, освобождающихся от налогообложения». Впоследствии причастие было заменено на «освобождаемых». Более серьезной является ошибка ст. 4 Федерального закона «О дополнительном социальном обеспечении членов летных экипажей и воздушных судов гражданской авиации» от 27.11.2001 № 155-ФЗ, которая говорила об «ответственности работодателей за своевременное перечисление средств». То есть, буквальный смысл текста предполагает установление ответственности за своевременное выполнение своих обязанностей.

Часто нарушаются правила лексико-грамматической связи между словами, особенно в случае управления и согласования, когда необходим правильный выбор формы зависимого слова. Например, в п. 1 ст. 158 НК РФ говорилось, что налоговая база определялась «отдельно по каждому из виду активов предприятия». В Положении по бухгалтерскому учету 5/98, утвержденном Приказом Министерства финансов РФ от 15.06.98 № 25н, говорилось о лимите, утвержденном организацией «в пределах не более 100-кратного минимальных размеров оплаты труда».

Подобные ошибки могут исказить связь между словами, а тем самым и смысл нормы. В п. 6 ст. 171 НК РФ говорилось, что «вычетам подлежат суммы налога, предъявленные налогоплательщику подрядными организациями <…> при проведении ими капитального строительства…». Исходя из формы местоимения, проводить капитальное строительство должны были подрядные организации. Однако проводить его в действительности должен был налогоплательщик. «Ими» было ошибкой, и впоследствии было заменено на «им». Хрестоматийной стала ошибка, допущенная в статье 790 Гражданского кодекса РФ: «в случаях, когда <…> установлены льготы или преимущества по провозной плате <…>, понесенные в связи с этим расходы возмещаются транспортной организацией за счет средств соответствующего бюджета». Конечно же, речь идет о том, что расходы возмещаются не организацией, а организации.

Достаточно часто можно встретить пунктуационные ошибки. Например, в п. 4 ст. 157 НК РФ говорилось: «В случае возврата пассажирами проездных документов в пути следования в связи с прекращением поездки в подлежащую возврату сумму включается сумма налога...». Пропущенная запятая была позже внесена в текст закона.

Пунктуационные ошибки часто влияют на смысл нормы. В качестве примера можно привести Конвенцию об охране интересов производителей фонограмм от незаконного воспроизводства их фонограмм (составлена и подписана на четырех языках, включая русский). П. 3 ст. 7 в русском варианте текста гласит: «Ни одно государство - участник не обязано выполнять положения настоящей Конвенции в отношении фонограмм, записанных до вступления в силу настоящей Конвенции на территории данного государства». Приведем квалифицированное мнение о данной норме: «Необходимо определить, к чему грамматически относятся слова "на территории данного государства". Эти слова могут относиться либо к факту записи фонограммы, либо к факту вступления Конвенции в силу <…> (обоснование нелогичности обоих вариантов опущено) <…>. Единственное логично обоснованное толкование <…> состоит в том, что слова <…> относятся к обязательству "выполнять положения <...> Конвенции"<…>. Такое толкование <…> прямо вытекает из текстов Конвенции на английском, испанском и французском языке». При этом отмечено, что препятствует верному толкованию «отсутствие запятой перед словами "на территории данного государства". Действительно, если эти слова относятся к обязанности государства выполнять положения Конвенции и не относятся ни к факту записи фонограмм, ни к факту вступления в силу Конвенции, то перед этими словами в соответствии с российской грамматикой должна была стоять запятая» [Гаврилов]. В данном случае велика вероятность, что лицо, не являющееся крупным специалистом в вопросах международного права, истолкует Конвенцию одним из двух способов, которые не соответствуют значению установленной нормы.

Можно привести иные примеры ошибок в текстах нормативных правовых актов, однако это излишне для целей данной работы. Важнее рассмотреть вопрос о том, как должна расцениваться ошибка в тексте нормативного акта (как должен применяться акт с ошибкой). Для ответа на этот вопрос необходимо дать классификацию грамматических ошибок с точки зрения юриспруденции, а не лингвистики. В этом случае не столь важно, какое конкретно правило русского языка нарушено: допущена ли орфографическая или пунктуационная ошибка, какого рода эта ошибка и т.п. Важно то, насколько ошибка влияет на понимание текста нормативного акта, искажает значение текста. С этой точки зрения можно выделить такие виды ошибок.

1. Ошибки, не влияющие на смысл текста. Это ошибки, которые очевидны – текст акта обретает смысл только в случае, если признать, что в нем присутствует ошибка. Если же придерживаться официальной орфографии и пунктуации текста, текст бессмыслен с лингвистической точки зрения. Примером могут служить приведенные выше пропуски слов, неверное согласование и управление. Данные ошибки сравнительно безвредны, поскольку не могут повлиять на понимание текста акта.

2. Ошибки, искажающие смысл текста до абсурдного. В данном случае с лингвистической точки зрения текст нормативного акта правилен. Однако, если вникнуть в смысл текста, обнаружится его абсурдность. Примером может служить приведенное выше установление ответственности за своевременные действия, компенсация организацией своих же расходов. Данные ошибки не наносят существенного вреда. Конечно, они придают акту иное значение, чем то, в котором он должен пониматься и применяться. Однако понять акт ошибочно (не увидеть ошибки в тексте и истолковать текст в соответствии с буквальным значением) может только тот, кто не имеет никакого представления о предмете регулирования акта. Если же читающий имеет хотя бы минимальные знания о регулируемой области, абсурдность значения сразу будет замечена. Соответственно, сразу будет определено, какая ошибка допущена в тексте и как в действительности надо понимать текст.

3. Ошибки, искажающие смысл текста. Такого рода ошибками можно назвать те, которые искажают смысл текста, однако не столь сильно, чтобы значение текста с ошибкой было абсурдно. Ошибка придает тексту новое значение, допустимое в рамках данной правовой системы. Примером может служить приведенная выше запятая из Конвенции. Это наиболее опасные ошибки. Для того чтобы выявить их, требуются глубокие специальные знания по предмету регулирования нормативного акта. Такими знаниями обладает далеко не каждый юрист; соответственно, вероятность того, что будет усвоено и реализовано неверное значение нормы, очень велика. Данные ошибки требуют обязательного скорейшего устранения.

Исходя из такой классификации, можно было решить вопрос о последствиях орфографической или пунктуационной ошибки в тексте акта следующим образом.

Если речь идет об ошибке первого вида, акт реализуется так, как будто ошибка не была допущена. Такой подход представляется правильным, так как ошибка очевидна и иначе было бы невозможно применить акт. Если речь идет об ошибке второго вида, подход остается в целом таким же – применение нормы в соответствии с ее реальным значением. Однако в этом случае есть варианты – применить акт в соответствии с его точным текстуальным значением или же в соответствии со значением, которое он имел бы без ошибки. Поэтому нужно обосновать, почему буквальное значение текста проигнорировано, на основании чего решено, что правотворческий орган допустил ошибку в тексте (а не хотел урегулировать отношения так, как это вытекает из буквального значения). Сделать это несложно, так как буквальное значение в подобных случаях приводит к абсурдным, противоречивым результатам.

Для ошибок же третьего вида вопрос решается значительно сложнее, поскольку появляется несколько вероятных (хотя и необязательно равно логичных, согласующихся с иными нормами, разумных) толкований нормы. Одно основано на буквальном смысле текста, иное (иные) – на предположении, что нормотворческий орган допустил ошибку и в результате выразил в тексте не ту мысль, которую намеревался выразить. Принять подобное (подобные) толкование – значит проигнорировать текст, который прямо выражает волю правотворческого органа, и начать «угадывать» его волю на основании критериев логичности, разумности, непротиворечивости (во многом на основании правосознания правоприменителя). Это может привести к неоправданному расширению усмотрения правоприменителя и может быть опасно для правовой системы. С другой стороны, нормативный акт должен применяться в соответствии со своим действительным содержанием: если в тексте допущена ошибка, применить норму в значении, обусловленном ошибкой, значило бы проигнорировать волю правотворческого органа. Как отмечал М.Н. Коркунов, «закон служит настолько источником права, насколько он выражает волю законодателя… законом должно считаться только то, что составляло действительную волю законодателя... ошибка или неправильность языка не может служить источником права… Предположение, что законодатель соблюдал при выражении своей воли правила логики и грамматики, есть не более как предположение. Поэтому, если мы каким-либо путем убедимся, что в данном случае законодателем допущена <...> грамматическая <…> ошибка, предположение это теряет свою силу, и мы не можем принять толкование, которое обусловливается им». В этом случае надо выяснить, «как в действительности, согласно с волею законодателя, и, может быть, вопреки грамматическим … правилам, должно быть понимаемо сказанное в законе» [Коркунов, 1907, с.342]. Поэтому применение акта в соответствии с его буквальным значением будет неверным.

В подобной ситуации решение о том, что в тексте допущена ошибка, должно основываться на очень и очень веских доказательствах, исключающих ситуацию, когда ошибка «находится» в интересах правоприменителя. Оптимальным было бы получить аутентичное толкование нормы, однако это не всегда возможно. «Исправляя» в процессе правоприменения такую ошибку, надо проявлять большую внимательность и осмотрительность, так как шансы исказить значение акта очень велики.

Таким образом, соблюдение правил современного русского языка в процессе нормотворчества и толкование нормативных актов в соответствии с такими правилами – одни из важных принципов правотворчества и правоприменения. Если правила орфографии или пунктуации были нарушены, нормативный акт должен применяться в соответствии с тем значением, которое закладывал в него правотворческий орган, поскольку лингвистическая ошибка не должна признаваться источником права. Однако в ряде случаев может быть сложно решить, идет ли речь об ошибке или же правотворческий орган действительно вкладывал в текст такое значение. Поэтому некоторые ошибки могут исказить смысл акта, затруднить правоприменение. Именно по этой причине представляется необходимым проведение обязательной тщательной лингвистической экспертизы проектов нормативных правовых актов.