Вступительное слово председателя оргкомитета самоопределение юридической лингвистики в россии

Позвольте мне приветствовать всех участников и гостей нашей конференции – Первой в России конференции по юридической лингвистике (сокращенно - юрислингвистики), проходящей под названием «Русский язык и современное российское право». В сфере пересечения законов и закономерностей языка и права накопилось немало актуальных зон (социальных, научных, образовательных), требующих выхода в область научных исследований как фундаментального, так и прикладного характера. Такого рода накопление происходило стихийно, и конференция призвана сделать определенные шаги по переходу от стихийного этапа развития юридической лингвистики к более консолидированному и целенаправленному. Мы вправе рассматривать нашу конференцию как некоторый мониторинг юридико-лингвистических и лингво-юридических проблем и как «смотр» возможностей и готовности российской науки, власти и общественности их решать. Уже простейший, визуальный, мониторинг заявок позволяет сделать однозначный вывод – потребность и интерес к развитию юрислингвистики в России и в мире очень велик, широк и разнообразен. Заявили свое желание участвовать в работе конференции около 100 человек со всех регионов России: от Владивостока до Санкт-Петербурга, из ближнего и дальнего зарубежья. Среди участников - филологи и юристы, представители науки и высшей школы, административных органов и журналистики, специалисты-практики и академические работники, маститые ученые и начинающие исследователи. Все это позволяет нам рассчитывать на успешную работу конференции. Соответственно на это ориентирована и ее организационная структура.

Состав секций и круглых столов отражает основную проблематику отечественной юрислингвистики. На это же ориентирован и подбор докладов на пленарном заседании, который мы формировали не по регалиям докладчиков и не по географическому признаку, а по тематическому принципу: чтобы на пленарном заседании была представлена вся проблематика, были поставлены главные вопросы, которые далее бы обсуждались по секциям. На круглые столы вынесены две проблемы: «Проблемы экспертизы конфликтных текстов СМИ» и «Русский язык как феномен правовой коммуникации», которые завершат работы соответствующих секций.

***

Содержательная часть доклада председателя оргкомитета по определению должна выполнять организующую функцию. Я вижу ее, во-первых, в обосновании самого предназначения конференции, для чего несколько слов об ее предыстории. Во-вторых, в выделении ключевых вопросов, которые задавали бы центростремительные тенденции нашей работе. В-третьих, в некотором знакомстве нас друг с другом и характеристике нашей дальнейшей работы.

Я начал свое вступительное слово с определения нашей конференции как первой в России. Это неудивительно, так как у юридической лингвистики (или – сокращенно – юрислингвистики) как самостоятельной отрасли знания небольшой возраст. Термину «юрислингвистика» всего 8 лет. Но было бы совершенно невежественно утверждать, что именно 8 лет назад началась ее история. Более того - в определеленном смысле это древнейшая дисциплина. Вообще говоря, у сюжета с романтическими отношениями филологии и права давняя история, поскольку обе науки зарождались совместно, если вспомнить, что филология возникала из практической потребности толковать религиозные тексты, а также тексты законов. И те и другие были к тому времени часто уже столь архаизированными и условными, что не поддавались прямому пониманию, таким образом, можно утверждать, что и юридическая, и филологическая разновидности герменевтики зародились из одного корня, и трудно сказать, какой из них следует квалифицировать как первичный. С большим удовлетворением я познакомился недавно с работой украинского коллеги Зархиной Стелы Эдуардовны «Античные истоки философской юрислингвистики». (Проблеми законності: Респ. міжвідом. наук. зб./ (Нац. юрид. акад. України. Відп. ред. В.Я.Тацій. Харків, 2003. Вип. 66. – С. 204-209). И далее можно много говорить о разнообразных пересечениях в истории философии гуманитарных наук, но по большому счету эта истории еще не написана, и, говоря о постановке проблем и перспектив, можно с уверенностью сказать, что история юрислингвистики – одна из таких магистральных проблем, вне которой ей трудно рассчитывать в будущем на полноценное самоопределение. Такое самоопределение юрислингвистики идет сейчас во многих странах: мы в нашем сборнике и на сайте опубликовали статьи о юрислингвистике в Германии и Австрии, Украине (украинцы вообще активны в этих вопросах), Казахстане. Сейчас пришла статья из Китая, и на пленарном заседании должен быть доклад Доу Кэюнь о китайской юрислингвистике (мы может познакомиться с ним на сайте конференции или в сборнике материалов). К сожалению, сама Доу Кэюнь не смогла приехать. Я не располагаю достаточным материалом для анализа мировых процессов в юридико-лингвистической области и буду говорить только о проблемах российской юрислингвистики.

Зададимся вопросом, почему, несмотря на определенный интерес и в общем-то немалые наработки (особенно в теории и философии права), только сейчас встал на повестку дня вопрос о самостоятельной отрасли знания (я избегаю здесь термина «наука», считая его преждевременным), достойной специального выделенного термина. Реплика в сторону о терминах: в последнее время активно испытываются разные термины с разным объемом и содержанием: юридическая лингвистика, юрислингвистика, лингвоюристика, правовая лингвистика, судебная лингвистика (этот термин активен на Западе), лингвокриминалистика, судебное речеведение, грамматика права и др. Этими терминами ярко заявляется необходимость выделения науки, объектом которой является стык языка и права, и объективируется стремление сделать его легитимным в науке. Одновременно их обилие говорит о начальном этапе становления данной научной дисциплины. Будет интересно посмотреть хотя бы через 10 лет, какой термин закрепится для ее обозначения.

Мы полагаем, что предпосылки выделения и самоопределения российской юрислингвистики вытекают из уникальной ситуации, созданной комбинацией внешних и внутренних факторов.

Начнем с внешнихпричин.

Либерализация российского общества, открывшиеся шлюзы частного предпринимательства, обсуждение проблем правового государства (был такой термин на заре перестройки) и гражданского общества (а это понятие активизировалось чуть позже), снятие идеологического занавеса вовлекли в правовую деятельность широкие массы людей, сделав их ее активными субъектами. Рядовой законопослушный гражданин становится присяжным заседателем, депутатом, участником различного рода договорных актов, он субъект и объект предвыборных игр, он все чаще и чаще защищает свои права через суд и т.д. И всякий раз он активно включается в пользование юридическим языком, в котором воплощено российское право. Огромное количество юридико-лингвистических конфликтов оказалось актуализированным в этот сложный и противоречивый период российской жизни. Назовем важнейшие:

1. Защита чести и достоинства (оскорбление, клевета, распространение порочащих сведений, неуважение к суду т. д.);

2. Толкование текстов закона, спорных документов (договоров);

3. Речевое хулиганство (брань, нецензурные выражения);

4. Разжигание межнациональной и религиозной розни; экстремистские призывы;

5. Лингвокриминалистика (идентификация личности по языковым признакам, идентификация документов);

6. Речевое манипулирование (реклама, предвыборные технологии, «околомедицинские» практики);

7. Защита авторских прав;

8. Конституционное право на имя;

9. Конфликты, связанные с русским (или другим) языком как государственным;

10. Конфликты межъязыкового перевода.

Проиллюстрируем это одним примером. Мне пришлось прочитать одну работу 60-х годов, которая была посвящена обобщению дел, связанных с оскорблением. Ее автор утверждал, что статья «оскорбление» у нас употребляется в большинстве случаев применительно к бытовым конфликтам; оскорбления со стороны прессы исключительны, поскольку публикации в прессе проходят профессиональную цензуру.

Нетрудно проследить, как социальный заказ трансформируется в научную мысль, причем, хочу это подчеркнуть, речь идет не только и не столько о прикладной науке, но и (сколько) о науке фундаментальной. Характерно, что первую книгу в этой области написали известные лингвисты во главе с А.А. Леонтьевым «Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности», которая вышла в 1997 году под эгидой Фонда защиты гласности. В ней была сделана попытка проанализировать важнейшие понятия из языковой парадигмы, используемые в лингво-экспертной практике; было убедительно доказано, что эти понятия (честь, достоинство, оскорбление, мнение, сведение, порочащие сведения) хотя и используются в тексте закона, не являются строгими терминами, и это обстоятельство существенно затрудняет судебное разбирательство и обслуживающую его экспертную деятельность. Если проследить далее короткую историю юрислингвистики в данном аспекте, то можно заметить, как постепенно (разумеется, очень медленно) реализуется задача выработки единых правил и критериев судебно-экспертной деятельности. Наиболее значительные вехи на этом пути: появление коллективов лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС, ЛЕКСИС), причем ЛЕКСИС - один из организаторов нашей конференции - ставит перед собой именно научные задачи, он становится российским центром, аккумулирующим юрислингвистическую и лингвоюридическую научную и практическую деятельность в их единстве, чем ей придается центростремительный потенциал. В активе ЛЕКСИС - сборник научных статей, трансформирующийся в ежегодный журнал – «Юрислингвистика», первые диссертации (О.Н. Матвеева). Несомненно, вехами развития юрислингвистики в России являются книги и диссертации Е.И. Галяшиной, Н.В.Муравьевой, В.С. Третьяковой, Г.В. Кусова. Отмечу и вклад кемеровской науки – книгу «Правовой самоконтроль оратора», написанную М.А. Осадчим. Говоря о фундаментальной науке, выделю в первую очередь факт влияния лингво-экспертной деятельности, именно они повлияли на серьезное продвижение такой особой отрасли лингвистики, как лингвоконфликтология и инвективология как ее части. Работы В.И. Жельвиса, В.С. Третьяковой, В.Н. Муравьевой И.А. Кудряшова, диссертация О.В. Саржиной позволяют с полным основанием говорить о конфликтном функционировании языка как естественной и закономерной форме его бытия. Секция 5 нашей конференции посвящена проблемам речевой агрессии и инвективы. Для усиления «проблемности» ее работы выскажем тезис. Юридизация речевых конфликтов приводит к особому виду языкового существования - юридическому функционированию языка. В его рамках, как нам представляется, возможно говорить об особой единице – «лингвоюридеме», которая соотносится с различными нарушениями, регулирумыми российским правом, в их числе - словесное оскорбление (унижение чести и достоинства), речевое воровство (плагиат), речевое хулиганство (сквернословие), речевое убийство, языковое мошенничество, речевые проявления экстремизма и способы разжигания розни – все эти и другие понятия детерминируют особый лингвистический ракурс, позволяющий выделить специфические свойства языка как носителя потенциала конфликтного функционирования.

Все большее значение приобретает манипулятивное функционирование языка. Я как редактор сборника и председатель оргкомитета это хорошо ощущаю. Разделы сборников и секции конференций, посвященные речевой манипуляции, становятся все крупнее по объему. Дело в том, что манипулятивное использование языка все больше трансформируется в сильнейшее средство борьбы за власть (предвыборные технологии) и за деньги (реклама), они все больше являются посягательством на права личности (тонкие дискредитации оппонентов и конкурентов). В настоящее время проблема не юридизирована в достаточной мере, и дела, связанные с манипуляцией, если иногда и возбуждаются, идут трудно и не всегда убеждают проигрывающую сторону. Во многом это возникает из-за крайней сложности квалификации и проведения черты между просто речевым воздействием, без которого нет и не может быть естественного общения людей (любой речевой акт суггестивен) и манипуляцией. Например, центральной дискуссией на летней Лингвистической школе в КемГУ в 2006 году была дискуссия о понимании термина «манипуляция». Она показывает, что на повестку дня встает выделение такой аспектуальной отрасли лингвистики, как «лингвоэтика», которая еще не получила лингвистического статуса, хотя понятия типа «лингвистика лжи» (подмены, умолчания, полуправды) все более востребованы и все более активно используются. Пока эти вопросы обсуждаются более на уровне философии теоретической логики, но и лингвистические их аспекты заметно актуализируются в последнее время.

Внутренниепричины – это смена научной парадигмы в мире, о которой много говорят в последнее время. Она касается и специальных наук (лингвистики и юриспруденции), и наук более общих (философия, методология).

Начнем с последних. Можно говорить в глобальных масштабах об определенном кризисе традиционного мышления, восходящего к аристотелевской логике и рационализме. В сущности, юридическое мышление, восприняв ментальность римского права, представляет собой образец построения на основе правильной логики (например, таково судебное доказательство истины), верой в возможность рационализации социальных отношений (такова законотворческая деятельность). Можно говорить, что юридическое мышление в этих проявлениях картезианское, исходящее из веры в способности сознания гармонизировать мир. Общий пафос: есть единственная истина, которую необходимо найти. Применительно к российской действительности можно говорить и о тоталитарном мышлении, и здесь, может быть, уместно вспомнить знаменитое выражение - «Учение Маркса всесильно, ибо оно единственно верно»….Нет никакой необходимости иронизировать по этому поводу хотя бы потому, что такого рода вера – эта вера миллиардов людей в течение тысячелетий. Ученых людей также.

Тем не менее в настоящее время все большее понимание находит представление о гораздо более сложном устройстве мира и его познании. Не вместо старого, а вместе с ним новые принципы познания сопряжены (по принципу дополнительности) с аристотелевской логикой. Вероятностная логика (логика возможных миров) завоевыает все большие позиции в современной науке. Принципы рационализма, связанные с верой в гармонию мира, сопрягаются с представлением о ценности хаоса (синергетика); пафос единственности истины – с постмодернистским представлением о множественности интерпретации, которая трактуется не как недостаток познания, а именно законный естественный способ познания мира, способ существования истины; теорема Геделя как методологический принцип (данный тезис особо значим для юридической герменевтики); формальная логика – с логикой диалектической (антиномической) и принципом дополнительности, как раз и предполагающим правомерность существования моделей мира, строящихся на различных, в том числе взаимоисключающих основаниях. У меня нет возможности разворачивать здесь эти тезисы, но одно важное следствие считаю необходимым подчеркнуть. Юридическая техника имеет внутренний пафос, согласно которому она есть единственный способ разрешения главной антиномии юридического языка и понятийного аппарата. Мы имеем в виду антиномию двух предназначений юридических текстов: для профессионалов, владеющих особым типом мышления (юридическим) и особым языком (юридическим), и для рядовых законопослушных граждан, которые не могут понимать юридические тексты иначе, чем на основе единиц и механизмов естественного русского языка. Этой теме посвящен наш доклад на секционном заседании. Данные идеи актуализируются в области лингвоюристики, связанной с изучением лингвистических аспектов права. В связи с этим подчеркнем, что заметными явлениями в последнее время стали книги А.С. Александрова (Нижний Новгород) и А.В. Полякова (Санкт-Петербург), в которых раскрываются коммуникативные основания юридической деятельности и подчеркивается значительно более высокая роль языка в ней, чем было принято думать ранее. Секция 6, на которой будут ставиться такого рода вопросы, обещает быть весьма насыщенной и интересной. Не сомневаюсь, что и работы других секций будут такими же.

Оргкомитет конференции желает всем заседаниям нашей конференции интересной и плодотворной работы!

Председатель оргкомитета конференции,

проф., зав. лабораторией юрислингвистики

и документоведения КемГУ Голев Н.Д.