Когнитивные стратегии дискурса в русском «языковом фильме мира» н. В. Бардина

Одесский национальный университет им. И. И. Мечникова, Украина

когнитивная славистика, лингвоментальность, дискурс, стратегии языкового поведения

Summary. The report treats discourse as temporal objectivation of personality consciousness that reflects cognitive-social system. Discourse strategies are treated here as the choice of narration, selection of episodes, the linguo-mental positioning of the speaker (i. e. the opposition «I — the other one», the verbalization of the reflexivity, the accentuation of consciousness upon one the ontological categories of «the thing», «the property», «the relation». Experimental investigation of English speech of Russian and Ukrainian information sources showed that transition into a foreign language system limits considerably the forming of discourse, first of all in relation to inter-discourse, the level of reflexivity and communication memory.

Современное познание, вернувшееся на новом витке к синтезу наук и философии, закономерно обратилось к многомерному лингвоментальному существованию че­ло­века, — тому объективированному синтезу индивидуального и надсубъектного сознания, пространства и вре­мени, воображения и стандарта, за которым постепенно все однозначнее закрепляется название «дискурс».

И хотя термин дискурс имеет различные толкования, полагаем, что диалектически их можно примирить, пред­ставив дискурс как когнитивное движение, языковую энергейу, категорию времени, охватывающую и этнокультурное пространство, которое формирует надсубъектные слои сознания личности, и актуальное разворачивание речевого потока, «текущее окошко» идеального конструирования. Таким образом, с одной стороны, дискурс противопоставляется тексту как энтелехейе, с другой, — рисуется как реализуемые тенденции и преконструкты — стратегии и тактики, которые с точки зрения создателя дискурса не достигают цели полностью, так как включаются в пространство семиозиса, постоянно взаимодействуют с рефлексирующей деятельностью говорящего и прогнозированием понимания. Активность субъекта при этом, как нам представляется, есть переменная величина, зависящая от этнокультурных, социальных и биосоциальных факторов. Она колеблется от нуля до высшей личностной дискурсной формации — языковой объективируемой рефлексии.

Стратегиями разворачивания дискурса, следовательно, целесообразно считать не склад знаний (наподобие банка данных), а все установки личности, которые формируют особый тип включаемости в мир. Эти установки не осознаются наивными носителями языка, но могут быть обнаруженными путем тренированной интроспекции при переходе на иностранный язык и в результате систематизированного сопоставительного изучения дис­курсивного погружения в иную лингвоментальность. Для иллюстрации некоторых аспектов выдвинутого по­ложения предлагаются результаты сопоставительного ана­лиза спонтанной русской и украинской речи в естест­вен­ной языковой среде и в диаспоре, а также психолингвистического эксперимента, в ходе которого информанты с родным русским и украинским языком (группы по 15 человек) спонтанно пересказывали повесть «Муму» И. С. Тургенева на английском языке. Удалось выявить несколько сохраняемых дискурсных стратегий.

1) Психофизиологическую настроенность (при осознании этой стратегии ее с успехом можно использовать как прием создания этнокультурного имиджа).

2) Лингвоментальное позиционирование — занятие определенной позиции в процессе коммуникации. Среди них можно выделить: а) оппозицию «Я — другой (куль­тура — слушающий)». Для европейской ментальности, например, характерна релятивная толерантность, для русской — апеллятивный эгоцентризм; б) степень вербализации рефлексивности, обнаружения хода упорядочения сознания, которая различна в различных этнокультурах; в) определение границ взаимопонимания. Этот параметр определяет интердискурсность, т. е. вклю­чен­ность в собственный дискурс прецедентных текстов, «чу­жих речений», которые при различной ориентации сознания говорящих или слабом владении языком могут быть неуместными. Интересно, что, вероятно, билингвы могут утратить историческую перспективу одного из языков, отождествляя код и преконструкт.

3) Фокусировку сознания на одной из онтологических категорий «вещи», «свойства» или «отношение». Русские информанты чаще акцентировали безотносительную типизацию «вещей» и безотносительную оценку, а для украинцев важнее было расположение по отношению к другим предметам, выяснение материала изготовления, расцветки и т. д. Такая противопоставленность предметности — акциональности в речевом сознании отражается, кроме того, в стереотипных ситуациях (ср., например: «Остановку, пожалуйста» — «Зупиніться, будь ласка»), в типичных зачинах русских и украинских народних песен: «Ой, мороз, мороз…», «Ах, вы сени, мои сени…» — «Тече вода з-під Явора…», «По садочку ходжу…», «В кiнцi греблi шумлять верби…» и т. п. «Вещная» ориентация дискурса определяла ошиб­ки в английском пересказе «Муму» русскими и украинскими информантами, проявившими полное безразличие к глагольным формам. К этой стратегии можно отнести принцип акциональной когнитивной конденсации, разграничивание сущностей: большое количество оценочной лексики у русских, противопоставленность украинских любити — кохати, отримати — одержати (при русских любить, получать) и т. п. При переходе на иной код в дискурсе проявляется стремление разделить сущности или объединить их, как это наблюдается в родном языке. Отсюда возникают многочисленные слу­чаи лексической сверхдифференциации или недодифференциации.

4) Отбор эпизодов и дискурсных слов. В пересказе «Муму» русские информанты при слабом владении английским языком стремились сразу оформить финал: «The dog was died…» У украинских информантов более частотным было стремление передать эмоциональное содержание повести: «It’s terrible story…», «It’s history is very-very sad…», «It’s very-very hard…» Союзы и дискурсные слова относятся к самым глубинным слоям сознания. Поэтому в иноязычных дискурсах они часто сохранялись в варианте того кода, которым информант лучше владеет.

Тактики дискурса более осознаваемы. К ним — с известной долей огрубленности — можно отнести: а) референциальный выбор, б) способы синтагматической развертки (порядок слов, челночные повторы, обеспечение референционной связности), в) осознанное подчеркивание прецедентных текстов, г) ироническое интонирование.

Основное различие между стратегиями и тактиками с точки зрения использующего иноязычный код заключается в том, что тактикам можно научиться, а стратегии — только почувствовать, понять и принять. Осознанно воспринятая при интроспекции стратегия становится тактикой и при этом всегда более ярко выражена, чем воспитанная с детства.

Знания иностранного языкового кода могут колебаться и даже превосходить знания кода родного языка на уровне фонетики, грамматики, но базовыми при построении дискурса остаются те стратегии, которые типичны для культуры, вызывающей наиболее положительные эмоции у языковой личности, ощущение психологической близости. Дискурс — это специфическая форма включения субъекта в этнокультурный континуум. Ставшее популярным в последнее время описание «языковых картин мира» опускает самое главное — стратегии дискурса как принципы языкового движения в этнокультурных координатах. Включение их в общую систему представления лингвоментальности даст возможность перейти от «картин мира» к «фильмам мира», придав жизненность лингвистическим выводам.