Quid hoc hominis est? // Что это за человек? (этнокультурный портрет президента Латвии в. Вике-Фрейберги)

1. Исследования политической коммуникации в силу внимания к человеку как субъекту политики входят в зону притяжения языкового антропоцентризма. Несмотря на высокую степень научного поиска, в «формуле» антропоцентрической лингвистики (триаде язык – культура – человеческая личность) политической коммуникативистикой в основном разработана связь ее крайних членов. Между тем язык политики и язык политика представляют собой лучшее доказательство реальности «культуры» в смысле исторически передаваемой системы национальных представлений и установок. Предлагаемая работа – попытка показать нерасторжимую связь всех членов триады на примере создания этнокультурного портрета национального политического лидера в зеркале институционального и медийного – латышского и русского – дискурсов.

2. Каждая культура, по определению Ф. Ницше, есть самореализация человека. Политический лидер, самореализовавшийся в политике человек, не перестает быть человеком национальным. Он с неизбежностью наследует черты национальной картины мира, национальных привычек сознания и поведения. Исследование этнокультурного концепта «Политический лидер» / «Президент» открывает возможности для изучения культурноспецифичности политической мысли.

3. В качестве объекта наблюдения выбрана личность теперь уже экс-президента Латвии Вайры Вике-Фрейберги (ВВФ), человека неординарного и неоднозначно воспринимаемого как в мире политическом, так и в обыденном, «профанном». Изучение структур политической модели личности ВВФ приводит к выводу о том, что они «матрицированы» (В.Н. Топоров) архетипическими свойствами национальной культуры. Рассмотреть политический портрет президента Латвии в проекции на исконную – латышскую – модель мира является целью предлагаемой к рассмотрению работы.

4. Поскольку предстоит показать, в какой системе координат развивается политическая мысль и политическое поведение ВВФ, необходимо представить вербальный эскиз региональной картины мира и обозначить особенности титульного менталитета. Концепт «человек национальный», в данном случае – «человек латышский», определяется в качестве центра лингвофилософского концепта «Национальная картина мира». Его содержание раскрывается как совокупность сущностных признаков, характеризующих тип национальной личности: «человек латышский» манифестирует себя определенным набором ментальных и поведенческих сценариев.

5. Реставрированный «холст личности» сопоставим со «списком» составляющих массового сознания. Личностные характеристики ВВФ, спроецированные на модель «человека национального», не оставляют сомнения в том, что президенту присуща сублимированная «латышскость», которая перекрывает демонстрируемый ВВФ тип англо-саксонского поведения.

6. Доказательством «латышскости» президента становятся присваиваемые ей в латвийских – титульных и русскоязычных – СМИ образные характеристики. Выстраивание медийного портрета президента ведется в тех кодовых системах, которые в латышской картине мира обладают наиболее высоким семиотическим статусом (архетипический образ Матери, идентичный с культивируемым в тоталитарном дискурсе образом Отца; образ фольклорной Лаймы – покровительницы латышской Земли; Липы – гендерного коррелята Дуба – священного дерева латышей; девы-воительницы и др.). Актуализированные в mass media архетипические образы президента определенным образом взаимодействуют с коммуникативными типажами: матери, воспитательницы, наставницы, защитницы и мачехи (вынужденный и нежелательный для президентской идентичности образ, передающий отношение ВВФ к «чужим» детям – русскоязычному населению Латвии). Медийный дискурс, таким образом, также несет в себе отпечатки когнитивных структур, лежащих в глубинах коллективного сознания.

7. Статус «человека латышского» подтверждает и речевой портрет президента. Вербальные образы, к которым она обращается, несут в себе культурные коннотации. Сфера-источник президентских метафор соотносима с типично латышским миром, ср.: привести в порядок свой хутор – о фракциях в Сейме; поставить колодец посреди двора = выделить главное; хоть сколько украшай березовыми ветками дом, если в нем грязно, праздника не будет (опора на прецедентную ситуацию латышского праздника Лиго). Культурноспецифична метафоричность, детерминированная гендерной принадлежностью президента: обещанные пирожки со шпеком не удались; серый горох вижу, шпек – нет; хозяйственная жизнь жарится, но уже не варится.

8. Особый ракурс рассмотрения, позволяющий увидеть этнокультурный «след» в образе президента, – политическая коммуникация с русскоязычным населением страны. Она несет на себе отпечатки «архетипического» неприятия чужого: отношения (чувственная ткань), когницию (знания, хранящиеся в памяти, в том числе политические и идеологические), культурные, а также возрастные коннотации. Поведение президента с нетитульным населением Латвии открыто нарративно. Эхообразные следы ментального отторжения русского чужого прослеживаются в коммуникативных тактиках президента. Риторическая база для «диалога» с русским не исключает пейоративы и инвективы. В данном случае концепт «Президент» представляет собой модификант концепта «Власть».

9. Латышский образ президента формируется по особым канонам, в соответствии с национальной идеей государства. Желая остаться «лицом нации», президент вынужден отвечать специфическим психологическим экспектациям последней. То, каким ожиданиям своего народа отвечала ВВФ, показывает его приверженность ментальной и политической архаике.

К сожалению, политическая лингвистика не может повлиять на ситуацию многоуровнего конфликта в Латвии, но наметить, пусть очень схематично, путь межэтнического примирения, предложив «консенсусную» модель президентства в многонациональном государстве, очевидно, может и должна.

© Клочко Н.Н., 2009

Кондратьева О.Н.

Кемерово, Россия