Время сновидений: нарратив войны в латышской политической логосфере

Заявленная тема рассматривается в русле проблем межэтнической конфликтологии. Предполагается, что ее изучение поможет ответить на вопрос о причинах многоуровнего (когнитивного, политического, культурно-языкового, коммуникативного) конфликта двух общин – титульной и русскоязычной, – живущих в Латвии.

Балтийский этнонационализм с его яростной русофобией выглядит сегодня как нечто, совершенно выпадающее из общего ритма европейской политической жизни и потому воспринимаемое как иррациональное, архаичное и абсолютно не конструктивное. Вместе с тем взгляд из латышского ментального пространства (взгляд «изнутри») позволяет увидеть свой, национальный смысл происходящего, корнями уходящий в глубокую архаику. Он зиждется на архетипической, вечной и драматичной антитезе своего и чужого, представленной в каждом фрагменте национальной истории. На временном отрезке военной (шире – советской) истории непримиримость этих двух начал проявляется с особой остротой.

Тема советской оккупации, пересмотра военной истории остается главной темой политической коммуникации в Латвии, вокруг которой сформирован и по-прежнему развивается конфликт, раскалывающий общество по этническому признаку. Ретроспективность национального дискурса детерминирована «потребностями сегодняшнего дня» и является следствием идеологизации истории ХХ века. Советское время подвергается в национальном политическом дискурсе, как институциональном, так и медийном, жесткой ревизии в целях упрочения положения status quo национального государства, оправдания существующей уже почти два десятилетия так называемой «положительной дискриминации» нетитульного населния сраны.

В силу этого областью обсуждения, преломления различных точек зрения на проблему военного прошлого Латвии в национальных СМИ становятся не реальные события, даты, персоналиии т.д., а дискурсивные образы, оценки, впечатления, т.е. ментальное отражение военной истории, рефлексия над ней. По сути, речь идет о дискурсивном и текстовом «измерении» реальной истории: наррации (рассказывании, повествовании – практике, определяемой М. Серто как «писание истории» – и о нарративе (продукте, результате повествования).

Семантика латышских нарративов войны и их прагматика определяются главным образом настоящими и будущими целями государства, стремящегося к моноэтнической структуре. Прозрачный смысл национальной политической мечты детерминирует титульное отношение к тем, кто мешает ее осуществлению. Военные нарративы, в совокупности формирующие националистический дискурс, становятся инструментом государственной политики вытеснения из Латвии русскоязычных.

Критический дискурс-анализ титульного институционального и медийного дискурсов позволяет продемонстрировать политическую ангажированность нарративов. Культурологический анализ дает возможность обнаружить корреляции современного и архаического латышского сознания. Он углубляет исследование до уровня экспликации национальных привычек сознания – мифологических ментальных схем, архетипических следов национальной мысли. (Ср. мысль В.В. Налимова: чтобы быть адекватной, наука должна стать не только логической, но и мифо-логической).

Анализ нарративов войны подтвердил исследовательскую гипотезу о том, что интерпретация всех исторических событий, в которых задействован свой этнос, подчинена интуитивной логике национальной культуры, той скрытой, иногда неартикулированной идее, реализация которой судьбой ли, природой, жизнью, Богом, или какой-либо иной сущностью, возложена на эту культуру. В латышских нарративных схемах войны с очевидностью просматривается подчинение главной идее национальной культуры – идее «самости», сохранения собственной идентичности, идентичности малого народа, веками зажатого большими, сильными и агрессивными соседними нациями, идее сохранения латышскости – не только для самих себя, но и для мира.

Заложенная в подсознание и с древности оформленная как сакральная идея сохранения «самости» в современных условиях трансформировалась в идею дерусификации Латвии. Подпитываемая мифами о российской угрозе и советской оккупации она составила основу новой идеологии Латвии, стала смысловой доминантой латышской политической мысли, идеологическим императивом этнократической власти. Вокруг идеи дерусификации формируется и разворачивается институциональный и медийный дискурс националистической направленности (дискурс ненависти). При этом используется весь арсенал маркировок ксенофобии. В собственно мифологическом поле исследования обнаруживается действие иных дискурсивных инструментов: мифологем стереотипов, архетипов национального сознания.

Идея дерусификации, оформленная как политический нарратив-сверхтекст, «обслуживается» ретроспективными событийными нарративами в медийном, институциональном и личностном президентском дискурсе, регулируя и моделируя массовое поведение латышей, прежде всего ментальное, по отношению к русскоязычному населению республики. Активная циркуляция нарративов ненависти и страдания подводит титульное сознание к состоянию ментальной готовности новой войны с населением – протагонистом.

Особое место в латышском политическом дискурсе занимают нарративы-оправдания немецкой оккупации. Сравнение нарративов фашистской и немецкой оккупаций открывают особую перспективу не только политического, но и массового латышского сознания.

Неразличение прошлого и настоящего австралийские аборигены называют временем сновидений. Очевидно, латышское сознание, прежде всего политическое, пребывает именно в таком состоянии. Каким будет пробуждение и когда? Или здесь имеет место летаргический сон?

© Самойлова К.А., 2009

Сурина А.В.

Екатеринбург, Россия