logo
учебник16

Идеальный перевод: мечта о прозрачном переводчике

Размышления о переводе в западно-европейской культуре всегда прежде всего концентрировались на переводе художественных и священных текстов, поскольку повседневный, практический перевод (письменный и устный), связанный с торговлей, переговорами, путешествиями, казался деятельностью гораздо более примитивной, понятной, находящейся ближе к ремеслу, чем к искусству. О переводе писали в первую очередь мыслители, философы, богословы, поэты – и наблюдения их чаще всего относились к собственной переводческой деятельности. Переводческое предисловие можно назвать самым ранним жанром переводоведения.

Первые труды о переводе дошли до нас из античности – уже в них поднимается вопрос, который стал основной дихотомией перевода: дух или буква? форма или смысл? Что важнее, передать каждое слово оригинала или же смысл сказанного (переводчики с древности знали, что эти задачи часто не удается совместить и приходится выбирать одно из двух). Цицерон писал о своих переводах речей Эсхила и Демосфена: «… Я полагал, что читатель будет требовать от меня точности не по счету, а – если можно так выразиться – по весу <… > Их речи я решил перевести так, чтобы все их достоинства были воспроизведены в переводе, т.е. все их мысли, как по форме, так и по содержанию и чередованию, слова же лишь постольку, поскольку это дозволяют условия нашего языка». Гораций же утверждал, что основная цель переводчика заключается в том, чтобы угодить заказчику. Тем не менее, в античные времена практиковались и дословные переводы древнегреческих оригиналов.

Конфликт между духом и буквой чрезвычайно обострился в случае перевода Библии. Так случилось, что центральным текстом европейской культуры стал переводной текст, который в силу своего статуса требовал от переводчика полного подчинения и не позволял выбрать букву в ущерб духу или дух в ущерб букве. То и другое было бы святотатством. Перевод священного текста должен был быть безупречно точным – так родилась мечта об идеальном, полном переводе, об абсолютной переводимости. Может быть, ярче всего эта мечта воплотилась в легенде о том, как создавалась Септуагинта – первый перевод библии с древнееврейского на древнегреческий. Эта легенда повествует о том, как семьдесят два ученых книжника, по шесть от каждого из двенадцати колен Израилевых, взялись за перевод библии для Александрийской библиотеки по заказу царя Птолемея II (285-246 гг. до Р.X.). Эти семьдесят два мужа — каждый из которых работал в отдельной келье — закончили переводы в одно и то же время, и все полученные тексты звучали абсолютно одинаково. То есть перевод был совершенным, истинным, ни один из переводчиков не привнес ничего своего – ведь он совпал дословно у семидесяти человек! Так, конечно, быть не могло. Но эта иллюзия позволяла считать, что Септуагинта заменяет оригинал, сама становится оригиналом.

Следующим переводом Библии, который Европа стала воспринимать как оригинал, была Вульгата, перевод на латынь, сделанный Св. Иеронимом в IV веке. Его переводческое кредо - одно из самых цитируемых высказываний в переводоведении. «…В переводе с греческого, кроме Св. Писания, в котором и расположение слов есть тайна, необходимо передавать не слово в слово, а мысль в мысль». Заметьте эту оговорку: «кроме Священного Писания». Здесь нельзя поменять даже «расположение слов», но нельзя упустить и крупицу смысла. Переводчик – заложник заведомо невыполнимой задачи – мог лишь полностью положиться на свое смирение и трудолюбие.

Библейский канон во многом распространился и на перевод других текстов «повышенной важности» - художественных, философских, богословских. Автор обладал абсолютным авторитетом, переводчик же воспринимался как инструмент, зеркало (чем меньше дефектов, тем отражение точнее).

Так сформировались основные принципы западно-европейского взгляда на перевод: