1.2. Поворот к читателю

Читатель в литературной истории традиционно был невидимкой, его предназначение виделось в том, чтобы подчиняться творческой инициативе автора и/или следовать авторитетным критическим толкованиям текстов. В контексте коммуникативной озабоченности, характеризующей современную гуманитарную науку, происходит «поворот к читателю»: его фигура выходит из тени и становится предметом внимания.

Что значит читать? Большинство из нас учится грамоте, т.е. технике декодирования графических знаков, письменных слов, в раннем детстве. Это - важный порог в становлении культурной личности, хотя с точки зрения литературного чтения он не очень интересен. По выражению Р. Барта, «умение читать поддается описанию и проверке на начальной своей стадии, но очень скоро у него не оказывается ни дна, ни ступеней, ни правил, ни пределов». Соответственно, возрастает и сложность аналитического описания этого «умения», простого только на первый взгляд. В широком понимании чтение – совокупность видов деятельности, которые связаны с интерпретацией знаков, установлением значений и конструированием реальности. В широком же понимании (по мысли того же Барта) «положение читателя – это положение человеческого субъекта вообще».

История и теория чтения – бурно развивающаяся в последние десятилетия сфера междисциплинарных исследований. В них раскрывается богатейшее культурное разнообразие этой, на первый взгляд, универсальной практики. В целом историю чтения можно представить как эволюционный процесс - все более широкого распространения грамотности (ее элементарных и сложных видов) и все более широкого вхождения текстовых практик в повседневную жизнь. Имели место и радикальные сдвиги, - обусловленные, с одной стороны, с технологическими революциями, обновлением способов производства и воспроизводства текстов (например, сдвиг от свитка к кодексу или от кодекса к современной электронной книге) или связанные, с другой стороны, с революциями культурными, обновлением способов и навыков чтения (например, сдвиг от чтения, предполагавшего непременное озвучение текста, к «немому», интериоризированному чтению). Каждый такой сдвиг означал, помимо прочего, изменение способов производства смысла в акте чтения.

В описании историков чтения литературная история принимает непривычный вид – предстает как процесс, по ходу которого «новые читатели создают новые тексты, новые смыслы которых напрямую зависят от их новых форм» (Д. Ф. Макензи)³⁹. В этой формуле все перевернуто «с ног на голову» сравнительно с привычным порядком вещей: разве форма не производна от смысла? и разве текст не дан читателю уже готовым? Все так, но на их отношения можно, оказывается, смотреть и иначе: будучи понята как коммуникативный медиум-посредник, форма не только о-формляет готовый смысл, но и производит, генерирует его при активном, даже решающем участии читателя-реципиента, - т.о. именно он предстает центральной фигурой литературного процесса. Чтение открывается анализу как «вторичное производство, спрятанное в процессе пользования» (М. Серто)⁴⁰.