2.1. Проблема речевых жанров

Теория речевых жанров развивалась Михаилом Бахтиным в России почти в то же время, когда теория речевых актов формулировалась Джоном Остином в Англии и Америке. Эти ученые исходили из очень разных интеллектуальных традиций, различны и способы выражения мысли, к которым тот и другой тяготеет: случись им сойтись в очной дискуссии, возможно, они не опознали бы друг в друге единомышленников. И все же векторы развития их концепция в 1950-60х годах допускают сближение²³.

Подобно тому, как господин Журден у Мольера говорил прозой, мы все, по Бахтину, «говорим разнообразными жанрами, не подозревая об их существовании». Речевой жанр - «типическая форма высказывания», которую характеризуют устойчивость, нормативность (соответствие определенной норме) и целостность. Целостность и своеобразие целого обусловлены четырьмя факторами: (1) наличием у говорящего особой интенции (коммуникативной направленности, намерения), (2) привязкой (хотя не жесткой) общения к определенной сфере деятельности или наличием тематической доминанты, (3) наличием специфической экспрессивности (что может получить оформление в стилистическом и композиционном единстве) и (4) способностью «быть действием» по отношению к адресату, т.е. особым образом учитывать и формировать его роль, позицию, реакцию.

Мы видим, т.о., что жанровое единство задается как внутри-, так и вне-текстовыми, ситуативными факторами, к котроым относятся: (1) участники общения; (2) условия общения - сфера, среда, опорные знания и пресуппозиции; (3) организацию общения мотивы, цели, отвечающие им стратегии; (4) способы общения - канал, тональность,стиль. Типическая форма высказывания - это одновременно и типическая форма коммуникативного взаимодействия.

В речевом взаимодействии, как и в речевом действии, важен, с одной стороны, фактор субъекта (интенция, притом не одна, а две или больше, по числу участвующих в речевой ситуации), а с другой, - относительно объективный фактор (конвенция, - устойчивое и общепринятое соглашение). Об относительной объективности приходится говорить потому, что конвенции не происходят «из чьей-то головы», но в то же время и не существуют сами по себе, как «природный факт», - они формируются, поддерживаются, иногда и переформируются или расформировываются в процессах социального взаимодействия. Жанровые конвенции, т.е. правила, рамки (фреймы), шаблоны, матрицы, организующие наше общение, могут быть «прописаны пером» - в виде кодексов или руководств - или, чаще, невидимы и даже слабо осознаваемы, - поэтому мы их используем, «не подозревая об их существовании». Эти рамки или правила могут быть жестко привязаны к месту/времени, т.е. ситуации, предполагая четкое распределение ролей, - или, чаще, мягки, реализуемы независимо от ситуативной привязки, в зависимости скорее от индивидуальных инициатив участников общения. Примеры речевого взаимодействия с опорой на жесткую жанровую конвенцию: школьный урок или экзамен, защита дипломной работы или сама дипломная/курсовая работа (как письменный жанр), свидетельствование в суде. Обычно нам кто-то сообщает о правилах поведения в рамках жанра или мы сами их угадываем, приглядываясь к поведению других людей. В случае сбоя нас могут поправить: например, подросткам, неуместно весело и громко болтающим в музейном зале, скорее всего, будет сказано: «Тише! Вы же в музее!». – Подразумевается, что «музейный разговор» должен осуществляться тихим голосом, в серьезном тоне, на соответствующие темы, т.е. у него своя рамка, «работающая» именно в пределах музейного зала. То же относится к экзаменационному собеседованию: в нем важно, что оно имеет характер вопросов и ответов, подразумевает четкую иерархию ролей спрашивающего и отвечающего, происходит обычно в формальной, даже торжественной обстановке. Пример речевого взаимодействия с опорой на мягкую жанровую конвенцию - бытовой разговор, который может включать в себя даже не один, а ряд разных разговорных жанров с текучим или, наоборот, драматическим переключением из одного в другой. Рассмотрим такой пример разговора двух подруг:

А : Ты слышала, что с Настей-то? Вот ужас!..

Б : Да ладно, будто тебе не все равно!..

А : Ну знаешь! как ты вообще можешь так говорить?!

Внутри последовательности из трех коротких фраз жанр взаимодействия меняется. Первая реплика о Насте как предполагаемом объекте дружеского сочувствия задает общению определенное русло - «доверительного разговора», но собеседница не поддерживает эту инициативу, иронически подвергает сомнению подлинность проявленного сочувствия (ответная реплика звучит как косвенное обвинение в неискренности); третья реплика уже заключает в себе явную обиду и встречное обвинение. «Душевный дружеский разговор», едва начавшись, грозит обернуться ссорой, сварой. Таких примеров «скольжения» жанра можно привести сколько угодно: приятельская пикировка может перерасти в ссору, шутка – неожиданно превратиться в драму.

Спектр речевых жанров как его видел сам Бахтин широк, к тому же жанры очень разнородны по объему и степени сложности: от однословной реплики («Молодец!», «Стыдно!») до романа или ученого трактата. «В промежутке» - почти все, что угодно: беседа, спор, флирт, похвальба, брань, угроза, упрек, укор, извинение, прощение, капризничание, объяснение в любви, письмо, школьное сочинение, спортивный репортаж, хозяйственный отчет... Усилия как-то организовать это пестрое множество предпринимались и предпринимаются.

Принципов различения и классификации речевых жанров много – разных (как и классификации речевых актов, они все небесполезны и все условны). Например, их можно различать по цели или теме (разговор о политике, о погоде, о спорте, о ценах; международная информация и информация по стране на ТВ и т.д.), по внешним обстоятельствам и по местуобщения (разговор в гостях, на пляже, в спортивной раздевалке, в поезде), по статусам или по ролям партнеров (женский разговор, мужской разговор, разговоры с животными, беседа врача с больным, адвоката с клиентом и т.п.), по межличностным отношениям партнеров (дружеская беседа, интимный разговор) и т.д.

Среди наиболее распространенных и принятых видов классификации стоит упомянуть восходящее к Бахтину различение ритуальных и бытовых речевых жанров, тяготеющих, соответственно, к полюсам предельной жесткости и мягкости. Впрочем, реально и по большей части мы встречаемся с соединением того и другого. Нельзя не заметить того, что сфера неукоснительно выдерживаемого церемониала в современной культуре сужается: конечно, судья не будет выносить приговор, а солдат рапортовать офицеру «своими словами», но… речь президента может содержать в себе анекдот, проповедь священника – комментарий к распространяемой в интернете актуальной новости, - то и другое сегодня уже никого не удивит, хотя и будет замечено.

Другой способ деления, предложенный Бахтиным (и считавшийся им самим «принципиальным»), - деление на первичные (простые) и вторичные (сложные) речевые жанры²⁴. Первичные просто исполняются, вторичные «вбирают в себя» первичные, и их «перерабатывают», используют, разыгрывают, трансформируют, при этом часто переосмысливая, подвергаяпереакцентировке: : мы присваиваем (частично) чужое слово, заставляем его служить новым задачам. Бахтин считал, что первичные РЖ складываются и преобладают в «непосредственном речевом общении», а вторичные характерны для «высокоразвитого и организованного культурного общения» (примеры – роман, драма, научный трактат). И эта граница, на первый взгляд очевидная, при ближайшем рассмотрении оказывается совсем не очевидной.Нет никакого сомнения в том, что в наши дни, благодаря всепроникающему действию медиа, «непосредственное речевое общение», буквально, как губка, впитывает опыт «высокоразвитого и организованного культурного общения», а заодно и ту степень сложности, социальной действенности и влияния, которые раньше ассоциировались только с последним.

Наш жанровый репертуар может быть беден или богат, в его использовании мы можем быть пассивны или изобретательны, робки или отважны. «Мы говорим жарами», - открыл нам Бахтин, - т.е., говоря, мы подчиняемся жанровым правилам, но также и владеем жанровыми правилами (т.е. умеем их уместрно применять). Мера владения речевым жанром, по Бахтину, - мера выражения нашей человеческой индивидуальности и свободы, - иначе говоря, тот факт, что мы «говорим жанрами» означает, что наша речь всегда открыта творчеству. Творческие виды речевой компетенции – тонкие, требовательные, но это не значит, что они доступны исключительно «особым людям», гениям. «Весь мир – театр, и люди в нем актеры», - сказано у Шекспира. Все люди – актеры и все всегда «играют», сознательно или бессознательно, выступая в тех или иных социальных ролях. Нет такой коммуникативной ситуации, самой что ни на есть бытовой, заурядной, которая не могла бы быть увидена в рамках драматической метафоры.

Разберем небольшой диалог из повести И. Грековой «Кафедра». Контекст речевого события таков: преподаватель Маркин выходит с заседания кафедры, где долго обсуждалась культура речи, у дверей его подстерегает студентка, мечтающая пересдать экзамен.

- «Матлогика… - сказала она еле слышно. – Какой предмет? – спросил Маркин. – Матлогика… Да-да, я и забыл. По поводу этой матлогики у нас на кафедре была дискуссия. Большинство считает, что надо говорить «математическая логика». – Математическая логика, - покорно повторила девушка. На полголовы выше Маркина, она глядела на него, как кролик на льва. – Кстати, на дворе крещение, - сказал Маркин. – Я хочу задать вам классический вопрос. Как Ваше имя? – Люда… - Этого мало. Фамилия?! – Величко. – Отлично. Люда Величко. – Он вынул записную книжку. – Буду иметь честь. Вторник, в два часа пополудни. Устраивает это Вас? – Устраивает, Спасибо. До свидания, - поспешно сказала Люда»… Люда шла домой, утирая слезы варежкой. Чувствовала себя без вины оскорбленной, оплеванной. Ну поставь двойку, если уж очень нужно тебе, но зачем издеваться?»

Что, собственно, происходит в этой ситуации? С одной стороны, нехитрый, даже банальный жанр информационного обмена, с другой и попутно – игра. Утомленный (что явствует из предшествующей сцены) бесплодным воспитательным словопрением на кафедре, преподаватель позволяет себе на уровне речи кокетливый нарциссизм: украшает ее «высоким штилем», вплоть до включения цитаты из V главы «Евгения Онегина». Тем самым он осуществляет речевое действие, дополнительное к информационному обмену, а по результату – даже более значительное. Есть ли при этом у говорящего отчетливый умысел? Сознает ли он его сам? Едва ли. Жанр, в котором он «выступает», можно определить как кокетливую рисовку, - использование доступных языковых средств для самолюбования, игривого самоутверждения, в общем, довольно невинного, но … неожиданным образом оскорбительного для собеседницы. Почему? Партнерша Маркина по диалогу прекрасно чувствует игровой посыл, но адекватно ответить не может в силу разницы статусов. Для нее «игра» сводится к «издевательскому» напоминанию о ее зависимом положении, жанр разговора интерпретируется как «игра льва с кроликом», забава сильного над слабым. Если описывать это коммуникативное событие в рамках информационно кодовой модели, - оно безупречно успешно. На запрос об информации получен внятный ответ (Как зовут? - Люда Величко. Когда экзамен? – во вторник в два часа дня). Но в то же время происходит взаимодействие двух субъектов, и в нем имеет место болезненный для одной из сторон сбой. Как же определить, что перед нами в итоге - коммуникативная удача или неудача? Очевидно, что однозначно на этот вопрос ответить невозможно.