1.1. Проблема автора и «авторская функция».

В 1960-70х годах впервые в литературной истории автор становится проблемой: подвергается сомнению одна из базовых посылок литературоведения, а именно то, что произведение можно понять не иначе, как через толкование замысла автора, а историю литературы можно писать не иначе, как историю писателей, организованную по периодам и жанрам. В работах Р. Барта (например, «Смерть автора», 1968) и затем М. Фуко («Что такое автор», 1969) категория авторства предстает как исторически изменчивая и дискурсивная, т.е. обусловленная и организованная коммуникативными конвенциями. Не всякого пишущего мы склонны считать автором (от лат. auctor – создатель, породитель, augere – создавать, приумножать), напоминает, в частности, Фуко. И частное письмо, и инструкция по пользованию кофемолкой, и лозунг на заборе написаны кем-то, но разве такой текст воспринимается как «авторский»? Когда мы читаем учебник по химии, нам не слишком важно, кто его написал, а когда читаем роман, - как правило, важно. Наличие у текста «авторской функции» определяет его место и роль в пространстве культуры, оно же ассоциируется с правом собственности и непротиворечивым (заданным «из первоисточника») единством смысла. Функция «автор» ни в коем случае не совпадает с эмпирической личностью писавшего, хотя, разумеется, и связана с ней, - это продукт коммуникации, дискурсивный конструкт. Можно ли сказать, что Лев Толстой «уже является» автором в детской, где обучается азам письма и впитывает важные для будущего творчества впечатления? Или он становится автором в тот в неуловимый момент, когда в голове его брезжит контур будущего романа? Или – когда ставит в рукописи последнюю точку? Ни то, ни другое, ни третье обстоятельства нельзя считать определяющими: сколько людей по разным причинам не осуществили свой писательский талант! сколько графоманов канули в безвестности, не удостоившись статуса автора! Тогда, может быть, автор рождается, когда написанное уже опубликовано в виде книги и не только опубликовано, но опознано, оценено обществом? Но превращение текста в книгу – дело не автора, а издателей и печатников, а ее судьба зависит, как правило, от других посредников (торговцев, критиков), ну и, разумеется, читателей… Это лишь подтверждает уже сказанное выше: автор – функция социокультурных отношений, которая служит закреплению за литературным текстом особого культурного статуса (во-первых) и упорядочению его смыслов – в качестве ограничивающей рамки интерпретации (во-вторых).

В рамках традиционного подхода предполагалось, что смысл формируется в голове автора-творца и подлежит восстановлению понимающим усилием: искусный в анализе литературовед может проникнуть «за» языковое выражение, в тайну авторского замысла, причем даже глубже, чем сам автор. Фуко подвергает сомнению эту посылку, а заодно и суверенность авторского сознания. Литературный текст, с этой точки зрения, - «ничья собственность»: в самом деле, разве слова, используемые автором, не все - «чужие» и всегда уже «бывшие в употреблении»? разве, будучи опубликованы, они не передаются, опять-таки, в общее пользование?Литературное слово, в каком-то смысле, - ничья собственность³⁸; оно живет не тогда, когда сохраняется под обложкой книги, а меняясь и обрастая новыми значениями в социальной среде, в безграничном пространстве коммуникации. Сходная мысль образно выражена в коротком стихотворении американской поэтессы Эмили Дикинсон:

Сказал – и все –

Мертво словцо –

О, нет! –

По мне оно

Лишь рождено

На свет (пер. А. Величанского)