Правда истории

И в пору появления ВИМ (1867-1869гг.), и позднее историческая ее сторона вызывала разноречивые суждения. «Все исторические описания 12-го года действительно являются какой-то ложью в сравнении с живою картиною ВИМ», - утверждал Н.Н.Страхов. В 1868 г. в журнале «Неделя» А.Пятковский напечатал статью «Историческая эпоха в романе гр.Л.Н.Толстого», где писал: «Не поймав главной характеристической черты Александровского времени, не оценив значения важнейших исторических лиц, гр. Т., естественно, не мог сконцентрировать своего романа и разбросался в мелочах и деталях, не связанных никакою общею идеею». И.С.Тургенев высоко оценил ВИМ: «Здесь есть исторические лица (как Кутузов, Растопчин идр.), чьи черты установлены навеки; это - непреходящее».

Работая над романом, Т. изучил множество источников: исторических сочинений, воспоминаний очевидцев, подлинных документов эпохи. «Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, - писал Т., - я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека».

О войне 1812 г., о наполеоновских войнах исторических материалов было множество. Т. нашел, что почти везде события описаны «совершенно навыворот тому, что было». По мнению Т., исключение составили лишь записки Д.Давыдова, который «первый дал тон правды». Но они касались лишь некоторых сторон – преимущественно партизанской войны.

К исторической правде Т. шел собственным путем.

«Историю прекрасных чувств и слов разных генералов» он заменил «историей событий», «историей человеков». «Я старался писать историю народа», - с полным основанием утверждал Т., заканчивая свой роман.

Предметом ВИМ была жизнь всей Европы в напряженные моменты ее развития. Но каждый исторический факт Т. стремился «объяснить человечески», вскрывать его живой смысл, проникая во все детали внутренней, душевной и внешней, общественной жизни. Он не подменял историю романтическими вымыслами о ней, а исследовал ход самой истории, исследовал художественно и потому открывал взаимосвязь истории и человеческого бытия.

Частный человек, в представлении Т., включен в историю не только тогда, когда он непосредственно участвует в событиях (пр, в сражениях). Всей своей жизнью он бессознательно, но постоянно творит историю.

Для исторического повествования Т. одинаково важны и война, и мир, и грандиозные сражения, и такие бытовые картины, как именинный обед, ряженые, святочное катанье. Охота Н.Ростова показана более подробно, чем атака павлоградских гусар под Островной, в которой он участвует. Пожалуй, из всех 20 сражений, изображенных в романе, лишь Бородинское показано столь же детально, как эта охота. И величайшее сражение, и охота одинаково раскрывают исторические и национальные черты русского характера.

Именно Т., как никто до него, прославил героический подвиг русского народа. Развенчав ложную, он открыл подлинную героику, представил войну как будничное дело и одновременно как испытание всех душевных сил человека в момент их наивысшего напряжения. И неизбежно случилось так, что носителями подлинного героизма явились рядовые, скромные люди (капитан Тушин или Тимохин, забытые историей генералы Дохтуров и Коновницын, никогда не говоривший о своих подвигах Кутузов).

Открывая в своем романе психологическую, социальную, нравственную правду истории, Т. не имел задачей дать исчерпывающие исторические характеристики.

Даже в широко развернутой панораме Бородинской битвы нет и не могло быть исчерпывающей картины. Но зато есть то, что было в этом сражении исчерпывающим для художника: столкновение нравственно правого, сильного духом, защищающего свою землю и национальное достоинство народа – с преступным, а потому бессильным завоевателем. В иных случаях художник сосредотачивает свое внимание на совсем частных, казалось бы, моментах. Его как будто совсем не интересует, чем закончилось сражение, в котором участвовал Н.Ростов (т.е. именно то, что важно с исторической точки зрения); для него существенно иное – психологические механизмы войны, человеческого взаимоотношения. Ростову, как и многим другим участникам войны, стала ясна вся бесчеловечность убийства в азарте боя, когда он увидел «самое простое комнатное лицо» врага, «с дырочкой на подбородке и голубыми глазами». Так весь эпизод гусарской атаки под Островной, бывший определенным звеном военной истории, переключен в другую плоскость – историю психологическую.

Представляя события с человеческой, нравственной стороны, писатель нередко проникал в их подлинную историческую сущность.

Рассказать правду о войне, замечал сам Т., очень трудно. Его блестящее новаторство в это области связано не только с тем, что он показал человека в условиях войны, но главным образом с тем, что он раскрыл психологию масс, войска. Это сделано впервые в ВИМ с поразительной точностью и лаконизмом. Там, где историку понадобились бы пространные и все равно не достигающие цели описания, художнику довольно несколько верно найденных деталей.

Растерянность русской армии под Аустерлицем прямо ощущается читателем – оттого, что движущиеся и бегущие войска названы несколько раз «толпой» и, как рефрен, повторяется упоминание о тумане. В описании Тарутинского боя «веселая» атака казаков резко контрастирует с «отчаянным, испуганным» криком француза – эти несколько слов сразу определяют соотношение сил. Рассказывая про смоленский пожар, Т. упоминает «оживленно-радостные и измученные лица людей». И опять 2 слова, казалось бы, несовместимых эпитета, передают и тяжесть надвинувшейся беды, и живую, радостную готовность противостоять ей.

В иных случаях это уже не деталь, а напротив – обобщение. Оно обозначает настроение всей армии, дух войска и всего народа в день Бородинского сражения.