6.3. Гипотеза языковой относительности

Мысль о существовании особого языкового мировидения сформулировал В.Гумбольдт. Он утверждал, что каждый язык описывает вокруг народа, носителя данного языка, круг, выйти из которого можно только, войдя в другой круг, изучив другой язык.

Язык определенным образом организует знания человека о мире, закрепляет эти знания и передает их последующим поколениям. На этом строится так называемая гипотеза языковой относительности. Ее сторонники Эдвард Сепир и Бенджамен Уорф полагают, что не только язык, но и само «видение мира» различно у разных народов. Каждый народ видит мир сквозь призму своего языка, а поэтому и мыслит, и действует иначе, чем другие народы. Ученые пришли к такому выводу, наблюдая за жизнью и поведением американских индейцев.

Для всех представителей этой гипотезы характерно преувеличение роли языка в вопросе соотношения языка и мышления. В зависимость от структурных особенностей языка ставится даже логический строй мысли: якобы с различными языками связаны различные типы логик.

Однако, известно, что законы, по которым протекает мышление людей, являются общечеловеческими, универсальными. Не может быть какого-то русского способа формирования понятий, обобщений и т.п., значит, не может быть и «русской логики» мышления.

Но инвентарь понятий, осознанных коллективным сознанием носителей языка и закрепленных в значениях слов, в семантике языка, во многом отличается от языка к языку и в истории одного языка от эпохи к эпохе. Одно и то же явление мира по-разному оценивается, интерпретируется носителями разных языков. То, что видят одинаково глаза всех людей мира (например, цвета), различные языки фиксируют по-разному.

В венгерском языке нет слов со значением ‘брат’, ‘сестра’, а есть слова со значениями: ‘старший брат’, ‘младший брат’ и т.д. В малайском языке для обозначения братьев и сестер есть только одно слово.

В русском языке живность, нечто живое, обозначается словами зверь, птица, насекомое, а в мансийском языке этому понятию соответствует один элемент – уй: сали-уй ‘волк’, мань-уй ‘мошкара’ и др.

В океанийских языках нет слова для родового понятия «растение», есть слова, обозначающие виды растений; нет слова хвост для обозначения хвоста вообще, т.е. хвоста любого животного. Для обозначения хвоста каждого животного используется специальное название.

В языке индейцев хопи есть существительное, которое может относиться к любому летающему предмету или существу, за исключением птиц. Птицы же обозначаются другим существительным. Первое существительное обозначает класс «летающие минус птицы». Хопи называют одним словом и насекомое, и самолет, и летчика.

В языках североамериканских индейцев есть названия для обозначения конкретных трудовых процессов. Например, для обозначения процесса резания используются разные слова в зависимости от того, что режут или чем производят процесс резания.

У ацтеков есть одно слово, которое обозначает ‘снег, холод, лед’. В русском языке за каждым из этих значений закреплена отдельная лексема. А в эскимосском языке есть более десятка наименований того явления, которое русские называют словом снег: ‘снег, лежащий на земле’, ‘снег в воздухе’, ‘снег смерзшийся’, ‘снег талый’, ‘снег, как лед’ и др.

Большинство европейцев разделяет мир как бы на две области: предметы и процессы. В нашем языковом представлении молния, волна, пульсация – «предметы», а не процессы. Но возможна и другая классификация. В языке индейцев хопи эти слова не существительные, а глаголы. В языке нутка (о.Ванкувер) нет деления на «предмет» и «действие», а существует единый взгляд на природу, который и порождает один класс слов. О доме в языке нутка можно сказать, что он стоит, и можно сказать, что он «домит» (существует). С помощью суффиксов можно обозначить различные оттенки длительности существования предмета: ‘давно существующий дом’; ‘то, что раньше было домом’; ‘то, что начало быть домом’ и др.

В различных языках фиксируются неодинаковые временные и пространственные представления. Нам кажется невероятным иное представление времени, кроме протяженности: прошедшее – настоящее – будущее. А у индейцев хопи действие в прошлом обозначается следующим образом «сообщаю о его приходе», а в будущем – «высказываю предположение о его приходе».

Существительные в языке хопи обозначают только настоящие предметы, физические тела. Поэтому в этом языке немыслимо измерять время словами типа день, год и т.д. Вместо нашего прошло три дня индеец сказал бы «в третий раз светает» («третьеразно светает»).

Итак, окружающий мир по-разному фиксируется в разных языках. Даже такие, казалось бы, извечные и всеобщие представления, как пространство, время, восприятие цвета получают разное языковое преломление. Это неопровержимые факты, но они получают различное истолкование.

Инвентарь понятий, осознанных коллективом и закрепленных в значениях слов, может отличаться не только от языка к языку, но и в одном языке от эпохи к эпохе. Один и тот же язык делит мир по-разному в разные периоды своего развития. Сравним, например, обозначения животных в древненемецком и современном немецком языке. Немецкое слово Tier обозначает всех животных. Прежде оно обозначало только четвероногих диких зверей, в противоположность домашним животным. Древненемецкое слово Wurm означало и червя, и змею, и дракона, и паука. В современном немецком языке для каждого из них имеется свое собственное наименование. Древнее слово Fogel охватывало и птиц (современное немецкое Vogel), и пчел, и бабочек, и мух. Таким образом, древний немец делил животных на диких и домашних. Последние делились по способу передвижения на бегающих (Tier), летающих (Fogel), ползающих (Wurm) и плавающих (Fisch). Древний язык давал как бы особую картину мира.

Смысловые блоки одного языка не эквивалентны смысловым блокам другого языка. Объемы значений слов в двуязычных словарях не совпадают.

Рассмотренные выше различия в обозначениях объясняются различиями в общественной практике людей, в культурно-историческом опыте народов, возможностью различного преломления в мышлении и в языке фактов объективной действительности, в проявлении действия различных ассоциаций.

Э.Сепир и Б. Уорф, рассматривая различия в лексике языков, делали вывод о различии мышления народов. Так как, согласно Сепиру и Уорфу, люди видят мир и членят его сквозь призму своего языка, то только относительно сходные языки могут дать относительно сходные картины мира. (Именно поэтому гипотеза получила название «гипотеза лингвистической (языковой) относительности»). Люди членят мир, организуют его в понятия и распределяют значения так, а не иначе, поскольку являются участниками некоторого соглашения, имеющего силу лишь для этого языка. Язык по-своему «деля» мир, автоматически навязывает носителям языка систему восприятия, своего рода «мирочленение». Люди живут не только в окружающем «вещественном» мире, не только в мире общественной деятельности, но и в мире своего родного языка – таков основной тезис гипотезы Уорфа.

Б.Уорф полагал, что каждый язык имеет свою метафизику, и если бы И. Ньютон говорил и думал не по-английски, а на языке индейцев хопи, то и картина мироздания была бы в его физике иной.

Представитель западноевропейского неогумбольдтианства Л. Вайсгербер полагал, что языковые содержания и сам язык зависят от особого «видения мира» (Weltsicht), присущего данному народу, от свойственной ему системы понятий, при помощи которой он воспринимает действительность. Каждая этническая общность, согласно Вайсгерберу, по-своему преобразует внешний мир, создает картину мира (Weltbild). Внешний мир входит в язык только через призму национального видения. Содержание таких слов, как Obst, Unkraut, как считал Вайсгербер, коренится не в природе и внешнем мире, а в связанной с языком «промежуточной духовной сфере». Только человек на основании своего опыта «делает» определенные растения сорными. Такие слова являются результатом особого «ославливания мира» (die Wortung der Welt ).

Для неогумбольдтианства характерна фетишизация языка,преувеличение роли языка в процессах мышления и познания.Язык, согласно этой точке зрения, определяет тип мышлениячеловека и процесс познания в целом, а через него культуру и общественное поведение людей, мировоззрение и целостную картину мира, возникающую в сознании. Люди, говорящие на разных языках, создают различные картины мира. Отношение к предметам целиком обусловлено языком. В языке заложено свое мировоззрение. Люди находятся под влиянием того конкретного языка, который является средством общения данного общества. Реальный мир строится в значительной степени бессознательно на основе языковых норм данной группы. Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения.

Характер познания действительности, согласно неогумбольдтианцам, зависит от того, на каких языках мыслят познающие субъекты. Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Расчленение мира закреплено в системе моделей языка. Сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем.

Л.Вайсгербер считал язык промежуточным миром между объективной действительностью и мышлением, сознанием. Каждый народ тогда должен иметь специфическую картину мира, характер которой определяется тем языком, носителем которого он является.

Континуум объективного мира, действительно, может осмысливаться и члениться по-разному и может получить различное языковое выражение у разных народов. Относительность языкового содержания зависит от уровня знаний, от степени развития духовной и практической деятельности людей.

Язык не представляет собой самодовлеющей силы, творящей мир, а является результатом отражения человеком окружающего мира. Различия в способах членения возникают в период первичного означивания и могут быть обусловлены ассоциативными различиями, несходством языкового материала, сохранившегося от прежних эпох, влиянием других языков и т.д. Выражаемое с помощью языка содержание не равно сумме значений лексических единиц. Путем сочетания языковых средств можно выразить то содержание, которое не соотносится с какой-либо отдельной лексемой. Язык оказывает известное регулирующее, не решающее влияние на процесс мышления, язык влияет на технику мышления, а не на его существо.

В семантической сфере языка закреплены итоги познавательной деятельности людей. Разные человеческие коллективы могли по-разному группировать данные опыта и закреплять эту группировку в значениях слов. Своеобразие семантического преломления зависит от ряда факторов. Способ моделирования действительности зависит в первую очередь от потребностей людей, связан с условиями их существования, и с потребностями коммуникации. Немаловажную роль играет и активный характер отражения мира человеком, включение оценочного компонента, действие ассоциативного механизма и проч. Языки отличаются не столько тем, что в них можно выразить, столько тем, что в них легче выразить.

В онтогенезе, в становлении понятийного мышления индивида заметна роль языка. Каждый новый член общества и каждое новое поколение, вступая в жизнь, усваивает знание о мире при посредстве языка и поэтому в значительной мере, действительно, сквозь призму родного языка.

Каждый человек овладевает знаниями о мире, о внешней действительности в очень большой степени не непосредственно, а «через» язык. Язык выступает в качестве готового орудия для того или иного структурирования действительности. Тот или иной способ восприятия действительности в определенной степени «навязывается» конкретному индивиду его языком, который представляет собой кристаллизованный социальный опыт данного коллектива, народа.

Несмотря на определенное влияние языка в процессе восприятия действительности, не следует полагать, что человек вообще не способен познать то, чему нет обозначения в языке или не сможет скорректировать то, что язык искажает.

Язык не деспотически сковывает наше мышление. Мы можем выразить понятие отдельным словом, а можем выразить описательно. В принципе все переводимо с любого языка на любой другой, и каждая мысль может быть так или иначе выражена на любом языке.