Язык — мышление: экспериментальные данные

Эксперименты доказали, что мысль и языковой конструкт могут сосущестовать без всякой связи: машинистки, печатая/ набирая текст, могут слушать радио, болтать и при этом не испытывать каких-либо проблем. Даже если текст являет собой абсолютную бессмыслицу (Многое из такого в данный момент и позже муравьи в латунных сапожках обнаруживали неоднократно; при этом они становились совсем белыми). Но! Если текст был деформирован грамматически (синтаксически и морфологически), машинистки начинали испытывать серьезные затруднения и вынуждены были отвлекаться от дополнительных «раздражающих факторов» и сосредоточиваться только на тексте (Многая из такое и позже также или вот из латуни муравьиные сапога пошел скоро потому что он стала совсе-мочки белая). Эксперимент позволил утверждать, что помехой в последнем случае служила не семантика текста, а его поверхностная вербальная структура, которая была нарушена.

Еще один эксперимент, проведенный в конце 70-х. Во время лекций преподаватели диктовали своим студентам для точной записи следующий фрагмент: «На одном из ан-

тилъских островов была в прошлом году обнаружена популяция птиц, которые переговаривались друг с другом при помощи азбуки Морзе, а в свободное время умели приготовлять вкусное печенье по рецептам кулинарных книг». Результат был таков: подавляющее большинство первокурсников, которые не привыкли осмысленно записывать слушаемый текст, старательно записали этот формально правильный текст и, только перечитав его по просьбе лектора, поняли, что они записали.

Серии экспериментов доказали, что если испытуемому приходится одновременно воспринимать два вербальных текста (устный и письменный), то либо один исчезает из памяти (доминирует только один текст), либо ни один не сохраняется в памяти (при старательном желании запомнить оба текста). (Кстати, как говорят специалисты по НЛП, если человеку в наушники давать разные тексты, т. е. в правый один текст, а в левый другой, то человек впадает в состояние транса.) Психологи дают следующее объяснение: участки коры, отвечающие за зрительное и слуховое восприятие, работали нормально, но информация поступала в один общий центр семантической обработки. В результате произошла интерференция мозгового декодирования сигналов одной и той же речевой природы. Следовательно, феномен Юлия Цезаря — всего лишь миф. Предположительно Цезарь умел распределять внимание во временных «зазорах» между исполнениями текстов. И Юрия Горного, который одновременно левой рукой играет на фортепиано, правой что-то пишет, при этом одновременно производит в голове сложнейшие вычисления и запоминает ряды цифр, можно называть, как это делают журналисты, «современным Цезарем» только с оговорками.

Но! Если испытуемым предлагался текст в вербальном «исполнении» и текст в виде серии из 6 картинок (X. Бидструпа), то принимавшие участие в эксперименте не испытывали затруднений в воспроизведении обоих текстов.

Почему? Потому что образное содержание рисунков практически не надо перекодировать в аппарате мозга, а вербальный текст надо было все равно расшифровывать в центре обработки смыслов, пока он расшифровывался, рисунок уже был усвоен.

Выводы из эксперимента: 1) национально-языковой материал понимается потому, что проходит его перекодировка в особый код мозга, который ответствен за построение смысла и представляет собой информационную систему; этот код универсален, независим от национальных языков — УПК по Жинкину; 2) картинка (любая: ситуация, схема, шахматная позиция) зависит от знаний смысла, а не знаний языка. Это по своей сущности совпадает или близко к единицам УПК, следовательно, рисунок понимают представители практически любых языков, если они знают соответствующие общекультурные объекты, которые не являются этноспецифическими символами. (Вспомним, что отправили в космос американцы — пластину с математическими формулами, рисунками, схемами.) Однако здесь тоже может крыться опасность. Известен случай, когда одна фармацевтическая фирма рекламировала свои таблетки при помощи серии рисунков: на первом был изображен очень грустный человечек, на втором, правее, тот же человечек принимал таблетку, а на третьем, самом правом, тот же человечек изображал безумную радость и безудержное веселье по поводу собственного здоровья. Во многих странах эта реклама полностью оправдывала возложенные на нее надежды. До тех пор,'пока ее не разместили в одной из арабских стран. Там эффект был прямо противоположным. Почему? А давайте вспомним, как читают арабы. Конечно! Справа налево! А теперь представьте, что прочитал в этой рекламе носитель арабского языка. Как Вы думаете, будет он после этого покупать столь радикальное средство (во всяком случае для себя)? Однако случаи такого рода входят в сферу этнопсихолингвистики, и говорить об этом

мы будем в соответствующем курсе. А сейчас вернемся к обсуждаемым проблемам.

Понимание языковых текстов и серии рисунков безусловно осмысленно, при этом чтение — процесс вербальный, а восприятие рисунков — невербальный (если признать, что не происходит проговаривания; кстати, на курсах скорочтения отучают именно от проговаривания читаемых про себя текстов). Мышление связано не только с порождением, но и с восприятием. Значит, если я могу одновременно воспринимать тексты, поступающие по разным каналам и в разной форме, то у меня работают разные «каналы» мышления. Далее, существует возможность, а для некоторых профессий и необходимость (машинистки, например) перерабатывать (некоторым образом) вербальную информацию без проникновения в смысл читаемого или набираемого текста. Реализация этой способности свидетельствует о том, что связь между процессом мышления и вербальной поверхностной структурой текста может быть нулевой, отсутствующей.

В середине 60-х известный психолог А. Н. Соколов провел серию опытов, чтобы выяснить, существует ли взаимозависимость языка и мышления. Для этого необходимо было выяснить, является ли национальный язык «базаль-ным компонентом» мыслительного процесса. Многочисленным испытуемым, носителям различных языков, давались задания, выполнение которых исключало автоматизм и требовало осмысления, например, требовалось прочитать незнакомый текст, мысленно воспроизвести известное стихотворение и т. д., т. е. была необходима опора на язык. Другая часть заданий не предполагала использования языка: задания состояли с том, чтобы собрать целостный рисунок из фрагментов, изучить рисунки с аналогичными деталями, решить лабиринтные, шахматные и подобные задачи и т. д. На речевом аппарате ии. крепились специальные датчики, импульсы от которых записывались точ-

ными приборами. Получаемые рисунки назывались элект-ромиограммами (ЭМГ). В результате экспериментов исследователи доказали на практике, что органы артикуляции у всех ии. находились в движении, проявляли «латентную» (скрытую) активность. Был сделан вывод: латентная активность органов артикуляции в моменты решения мыслительных задач свидетельствует о том, что «национальный язык является базальным компонентом мышления».

При обсуждении результатов экспериментов был задан целый ряд вопросов, на которые были получены следующие ответы.

1. Снимались ли ЭМГ с каких-либо домашних животных? Ответ был отрицательным. Но если бы животные показали аналогичные латентные движения, то это значило бы, что речь идет не о латентной артикуляции, а о чем-то совсем другом.

2. Известно, что дети, старательно выполняя какую-либо работу, часто высовывают язык, поджимаю губы, закусывают губу и т. п. При этом не требуется, конечно, какое-либо серьезное осмысление при выполнении задания, но активность органов артикуляции явно имеет место. С другой стороны, также хорошо известно, что органы артикуляции задействуются не только при речевой деятельности (например, при приеме пищи). Следовательно, можно ли утверждать, что зафиксированная активность органов артикуляции является именно артикуляцией, а не активностью, с речью никак не связанной? Ответа дано не было.

3. Были ли найдены общие фрагменты ЭМГ носителей разных языков? Были ли зафиксированы ЭМГ носителей одного языка, читающих один стихотворный текст, и если да, то отличаются ли их ЭМГ от аналогичных ЭМГ носителей другого языка? Ответ: многие ЭМГ содержали сходные и несходные между собой фрагменты, но идентифицировать по ним общие или несходные языки не удавалось.

Некоторые результаты еще одного эксперимента. Латентные микродвижения соответствуют способности произносить текст на национальном языке, но они более крат-ковременны: их скорость примерно в 3 раза выше скорости артикулирования звуковой речи. Скорость звуковой речи — 8 слогов в секунду, максимальная латентная скорость — 24 слога в секунду. Проведем опыт: раздадим ии. репродукции ранее неизвестной сюжетной картинки. По сигналу картинки нужно перевернуть «лицом вверх» и в течение 2-х секунд рассматривать ее. Потом закрыть их. Ии. должны записать то, что запомнили, на листке бумаги. Задание — описать как можно лаконичнее, перечисляя предметы, их расположение, цвет, объем, и коротко сформулировать смысл изображения. При обработке полученных данных тексты сокращаются: слова по возможности заменяются более короткими синонимами, убираются избыточные слова (вместо «изображенная ваза» — просто «ваза»), убираются заголовки, в тексте оставляется только то, что содержит квинтэссенцию полученного представления. В оставшемся тексте подсчитывается число слогов. В реальных опытах число слогов было в среднем равно 250. Образ увиденного в течение некоторого времени сохраняется в оперативной памяти, следовательно, ии. может как бы видеть картинку, реально уже не видя ее (явление эйдетизма). Поэтому из 250 вычитаем 100 — след «эйдетизма». Оставшееся число — 150 — делим на максимальную скорость латентной артикуляции — 24 слога в секунду. Получается около 6 секунд. А теперь вспомним, что картинка изучалась всего 2 секунды, т. е. в течение времени, в 3 раза меньшем. Следовательно, нельзя ли сделать вывод, что при осмыслении картинки не было языковых операций, т. е. латентная артикуляция оказалась ненужной? Кроме того, скорость латентной артикуляции реально превышает скорость артикуляции в звуковом потоке только вдвое, а не втрое, как мы считали, беря максимальные цифры.

И тем не менее можно утверждать, что всякое осмысление требует языковой базы. Нормально человек мыслит, когда говорит о чем-либо. Но это не значит, что человек, мысля, обязательно, при этом «скрытно говорит». Вспомним Н. И. Жинкина, который считал, что «человек мыслит не на каком-либо национальном языке, а средствами универсально-предметного кода мозга, кода с надъязыковы-ми свойствами».