4. 2. Этнические особенности дискурсивных типов

Немаловажную роль в организации дискурса играет знание культурологических особенностей той страны, на языке которого строится дискурс. Слово «культура» происходит из латинского языка [Дворецкий 1986: 158, 213]. Семный анализ латинского существительного cultura позволяет раскрыть его значение как: производное от глагола colo, который имеет значения: 1) «обрабатывать, возделывать»; 2) «разводить, выращивать»; 3) «обитать, жить, населять»; 4) «иметь попечение, заботиться, окружать вниманием», «охранять (или осыпать благодеяниями) землю и человеческий род» (о богах); 5) «усердно заниматься, деятельно осуществлять, насаждать или изучать» (artes et studia «искусства и учебные занятия»; justitiam «справедливость»; innocentiam «непорочную жизнь»); 6) «украшать»; 7) культ. «почитать, чтить»; 8) «почитать, уважать, оказывать внимание»; 9) (с кем-л.) «обходиться, обращаться, поступать». Исходным было, таким образом, отношение к земле, ее обработке. То же развитие семантики мы наблюдаем и в содержании существительного cultura: 1) «возделывание, обрабатывание, уход»; 2) «земледелие, сельское хозяйство»; 3) «воспитание, образование, развитие»; 4) «поклонение, почитание». Основательно проанализировав существующие энциклопедические толкования феномена «культура», А.А. Сусов дает следующее определение данного понятия: «Под культурой понимаются либо совокупность достижений человека в материальной и духовной сферах, либо определенный уровень этих достижений, либо специфический способ человеческой деятельности, позволяющий добиться этого уровня» [Сусов 2001]. «Культура возникает вместе с людьми и вместе с ними претерпевает исторические изменения. Культура общества выявляет свою двойственную природу. С одной стороны, она – окаменевшие накопленные формы деятельности, закрепленные в предметах, с другой стороны – мысленные формы деятельности, закрепленные в сознании людей» [Жеребцова 2000: 318]. В основе порождения феноменов культуры лежит коммуникативная потребность. Это объясняется тем, что любой феномен культуры является достоянием сознания людей и влияет на их мысли и поступки. «Культура диалогична по своей природе, и это проявляется с наибольшей яркостью в двух моментах: во-первых, в ее незавершенном, открытом характере, а, во-вторых, в ее «пограничности», поскольку она на имеет «своей» территории, культурный акт существует только в диалоге, на границе «инакосмысла», «отвлеченный от границ, он теряет почву, становится пустым, вырождается и умирает» [Бахтин 1995: 25].

Материальные и духовные составляющие культуры одного общества, как правило, не совпадают с элементами культур других народов. Человек и культура неразъединимы. Каждый человек принадлежит к определенной, исторически обусловленной культуре. Язык обеспечивает индивиду возможность идентифицировать себя в качестве представителя определенного этноса и определенной этнографической группы в рамках этого этноса. Культура является главным детерминантом речевого поведения личности. Ее лингвистическая коммуникативная компетенция определяется именно этим аспектом. Как совершенно справедливо отмечает Е.В. Милосердова, «вся система прагматических ценностей и норм усваивается носителем родного языка, что называется «с молоком матери», в процессе постоянного речевого общения, освоения норм и условностей, принятых в данном обществе, усваивается, можно сказать, на уровне подсознания или неосознанных реакций, но чаще всего благодаря всей атмосфере, царящей в обществе, благодаря постоянным наблюдениям за поведением окружающих, за тем, «что такое хорошо и что такое плохо» [Милосердова 1998: 46]. Инстинктивное, бессознательное усвоение прагматических сторон языка, по мнению того же автора, является причиной отсутствия сведений о них в учебниках. Примерами различий функционирования языковых форм в пособии Е.В. Милосердовой называются система обращений в русском и немецком языках, языковая специфика неинформативных речевых актов, эмоциональных речевых актов: удивления, негодования, упрека, восхищения, порицания и т.д. [Милосердова 1998].

Одним из составляющих объектов культуры является язык. Дискурс, как языковая единица представляет собой результат речевого взаимодействия двух, трех и более людей. Одной из своих сторон он обращен к ментальным факторам участников коммуникации: этнографическим, психологическим и социокультурным правилам и стратегиям, которые сопряжены с коммуникативным поведением. Под коммуникативным поведением понимают реализуемые в коммуникации правила и традиции общения той или иной лингвокультурной общности. Коммуникативное поведение, как правило, имеет ярко выраженную национальную окраску. Характер и специфика дискурсивной деятельности личности обусловлены набором морально-этнических установок, которые могут быть как универсальными, общечеловеческими, так и специфически национальными, что находит непременное отражение в языке. Социальное взаимодействие коммуникантов и их речевое поведение регулируется очень часто специфичными для данной культуры этикетными нормами. Так, например, принцип почитательности имеет общечеловеческую ценность, но его реализация в разных «семиотических группах» имеет свою национальную специфику. Поэтому в речевой деятельности представителей разных лингвокультур вежливые отношения маркируются по-разному. Так, в таджикской и узбекской этикетных нормах не допускается употребления «ты – обращения» по отношению к лицам, имеющим высокий социальный «вес». В некоторых других языках оппозиция социального «ты – Вы – отношения» не материализуется, например, в курдском [см.: Сафаров 1990: 103-104]. По мнению того же автора, зеркальное отражение социокультурных норм поведения в дискурсивной деятельности особенно четко проявляется в употреблении оценочно-экспрессивных высказываний, вокативов и аппелятивов.

Культура, как определенная форма человеческих отношений, выражается в предметах, поступках, словах. Межкультурная коммуникация является процессом непосредственного взаимодействия культур, которое реализуется в рамках разнотипной информации: прагматической, семантической, синтаксической. В результате общения происходит обмен не только информацией, но и элементами культуры, отражающими национальное коммуникативное поведение народа. «Влияние национальной специфики менталитета той или иной лингвокультурной общности на процессы и результаты межэтнического общения нельзя ни преувеличивать, ни преуменьшать. Необходима теоретическая и практическая разработка этой проблемы с целью выявления тех компонентов коммуникации, в которых влияние национальной специфики менталитета наиболее заметно и результативно» [Стернин 1998: 93].

Проблема взаимоотношения языка и культуры, нашедшая свое отражение в таких дисциплинах, как социолингвистика, этнолингвистика, контрастивная и интерязыковая прагматика, дискутируется в следующих аспектах: 1) Изучение языковых соответствий, выявление национально-культурной специфики на лексико-семантическом уровне «как наиболее быстро реагирующему на потребности означивания тех концептов, которые становятся релевантными для того или иного общества» [Милосердова 2001б: 98]. (С.Г. Воркачев, А. Вежбицкая, В.В. Воробьев, В.А. Маслова, Ю.С. Степанов, Т.Н. Снитко 1999, З.Х. Бижева, Н.А. Красавский, Т.В. Евсюкова и др.). Особо выделяется национально-культурная специфика фразеологических образований, как сфера, в которой наиболее прозрачно отражаются характерологические черты мировидения (В.Н. Телия). 2) Анализ специфических для каждой культуры аспектов грамматики, фиксирующих в грамматических категориях наиболее глубинные законы познания конкретным языком окружающего мира. 3) Изучение наличия различий структуры текстов, дискурсов в родном и иностранном языках, и если это имеет место, то являются ли различия структурных особенностей языковых образований результатом специфики национального мышления, менталитета, или традиции составления текстов, дискурсов (Л.И. Гришаева, Г.Г. Слышкин). 4) Изучение социокультурной вариативности, культурных аспектов прагматического анализа речевых норм различных языков (Л.И. Гришаева, С.С. Беркнер, М.А. Егорова, Л.В. Цурикова, H. Kotthoff и др.). 5) Изучение этнокультурных особенностей в лингвострановедческом аспекте (Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров). 6) Изучение этнокультурных особенностей в теории межкультурной коммуникации (В.В. Кабакчи, С.Г. Тер-Минасова и др.). 7) Немаловажным вопросом при обучении иностранному языку является также цель обучения: научить пользоваться языковым инвентарем чужого языка, и строить текст, дискурс по подобию текстов родного языка, или стремиться к более сложной задаче, научить мыслить и строить текст так, как это делают носители изучаемого языка. При этом отмечаются два направления в освещении связи языка и культуры: от единицы языка к единице культуры и от единицы культуры к единице языка [Слышкин 2000б: 8].

Позволим себе высказать некоторые замечания по поводу обозначенных проблем. В грамматических формах и лексике языка находят отражение сознание людей и их поведение, которые в свою очередь определяются внешними условиями жизни, материальной действительностью. В языке, как своеобразной материальной форме, закрепляется и реализуется отображенная в сознании человека «картина мира». Картина мира, складывающаяся в мышлении носителя языка, требует адекватного выражения языковыми средствами. Познание когнитивных этнических факторов может оказать неоценимую помощь в решении некоторых лингвистических задач. Так, например, спорным моментом на современном этапе является разграничение экзистенциальных и посессивных высказываний, что обусловлено, с одной стороны, сложностью определений понятий бытия и обладания, с другой стороны, фактическим языковым материалом. Так, русские предложения, репрезентирующие состояние наличия, имеют сходную структуру с пространственно-экзистенциальными конструкциями (ср.: У меня есть книга), что и дает право трактовать их как бытийные [см.: Арутюнова 1976, 1983]. При этом Н.Д. Арутюнова отмечает, что «в германских языках микромир человека изображается по «имущественному» принципу владения, принадлежности: в мире нечто существует (есть), а человек нечто имеет» [Арутюнова 1976: 257]. Ср. нем.: Ich habe ein Buch; англ.: I have a book. Соответственно можно было бы понимать под существованием расположение предмета в определенном пространственно-временном континууме, а под обладанием - нахождение предметов в системе координат личности, в определенном "личностном пространстве" [см.: Розова 1997: 40]. Однако, как показывает практический материал, посессивными конструкциями может быть представлено в германских языках и состояние наличия предмета или его части в сфере другого неодушевленного предмета. Например: Der Stuhl hat eine Lehne und vier Beine; Стул имеет спинку и четыре ножки. Вероятно, система критериев разграничения экзистенциальных и посессивных отношений опосредуется этническими ментальными процессами. В германских языках фокусируется момент обладания предметом, что, возможно, связано с более ранним формированием института собственности у германских племен, обусловившим появление и закрепление в языке конструкций Ich habe etwas; Я что-то имею. В русском языке акцентируется момент существования предмета в каком-либо пространстве, будь то внешний мир, или микромир человека [см. об этом: Григорьева 1998б]. Впрочем, этот же языковой феномен может быть обусловлен также стремлением германских народов к упорядоченности в номинациях предметов и ситуаций. Ведь бытийное, или экзистенциальное высказывание заложено изначально в глубинной структуре любого высказывания вообще. Ибо, если мы о чем-то говорим, что-то утверждаем, значит, оно существует, исключая, разумеется, фантастические явления. Посессивное предложение можно рассматривать в таком случае как производное от бытийного. Например, трансформируя вышеприведенное высказывание можно сказать, что, если я имею книгу, значит она существует: Ich habe ein Buch = Es gibt ein Buch; Ich habe es; У меня есть книга = Существует книга. Я ее имею.

Наиболее сложной и в настоящее время еще не получившей свое решение проблемой является перевод устной разговорной речи, что обусловлено отсутствием учебной и научной литературы по типологии коммуникативного поведения. Достаточно хорошо изучены особенности внутренней организации языковой системы, что позволяет более или менее адекватно осуществлять переводы текстов монологического характера, в основе которых лежат описательные и событийные фреймовые ситуации. «Неправильность» живого разговорного языка затрудняет выявление закономерностей его структурного оформления. В связи этим М.Д. Городникова и Д.О. Добровольский в созданном ими немецко-русском словаре речевого общения предлагают запоминать лексические единицы, употребляемые в той или иной прототипической ситуации, блоками. При этом авторы ссылаются на известное сравнение Людвига Витгенштейна природы естественного языка с архитектурой города, где прямые, однообразные проспекты с монотонными новостройками на современных окраинах напоминают упорядоченность грамматической, лексической, морфологической структуры языка, а центр города со сложными, лабиринтообразными проходами, запутанные кривые улочки и переулки - живой разговорный язык. Разумеется, иностранцу значительно легче ориентироваться в употреблении «правильных» моделей языка, нежели чем в лабиринте «нерегулярных» структур, характерных для межличностного общения [см.: Городникова 1999: 8-12].

В названном словаре впервые речевые клише, выражающие определенные интенции говорящего, сопровождаются небольшим описанием авербальных действий, в основном мимики и жестов, типичных для данной лингвокультурной общности в названных ситуациях. По всей видимости, «переводить» следует не только кинесические действия, но и проксемику, и коммуникативное поведение, имеющее знаковый характер. Наиболее изучены и неплохо представлены в учебниках по иностранным языкам речевые обороты, задействованные в так называемых топиковых ситуациях: «На почте», «На вокзале», «В магазине», «В аэропорту», «В гостинице» и т.п. Значительно сложнее сориентироваться в таких фреймовых ситуациях как: информировать о чем-либо, договориться, убедить, запретить, похвастаться, предупредить, успокоить, возразить и т.п. При этом следует иметь в виду, что, если интенции и речевые акты универсальны, то их речевое воплощение национально специфично. Представляется, что наиболее оптимальный путь создания типологии прагматической сферы языков – выяснение концептуальных структур и концептов при понимании исходного текста и продуцировании текста–перевода – путь, основанный на методах концептуального моделирования, элементах компонентного анализа, методах семемного и контрастивного анализа (см., например, опыт концептуального моделирования понятий нравственное/ безнравственное в деятельности человека Т.А. Фесенко) [Фесенко 1999а, 1999б]. При этом перевод рассматривается как один из видов речемыслительной деятельности.

Компонентный анализ разговорного языка позволяет установить в некоторых случаях отсутствие соответствия ментальной реальности автора и переводчика и еще раз доказывает насущнейшую необходимость изучения универсальных и идиоэтнических черт прагматических компонентов языков. Так, например, в разделе «Прощание» словарь М.Д. Городниковой и Д.О. Добровольского приводит в качестве подчеркнуто вежливой формы выражение Lebe/ leben Sie wohl! как эквивалент русского Прощай! Прощайте! Всего доброго! Семемный и концептуальный анализ приведенных высказываний позволяет выявить неидентичность их употребления в отдельных фреймовых ситуациях. Наличие семы «жизнь» в немецком варианте не позволяет использовать данное клише в ситуациях прощания с умершим субъектом, что и доказывает, например, неуместность его употребления в переводе заголовка в повести Чингиза Айтматова «Прощай, Гульсары!» –«Leb wohl, Gulsary!», где речь идет об умирающем иноходце и прощании с ним хозяина, героя повести.

Значительную трудность представляет перевод междометий, поскольку их семантика наиболее подвержена варьированию в зависимости от интенциональной установки и эмоционального состояния говорящего. Так, например, в ситуации заверения в повести Ч. Айтматова «Прощай, Гульсары!» используется междометие Ей - богу, которое передается на немецкий язык Лео Хорнунгом как Glaub mir. Русское междометие помимо призыва верить говорящему содержит также сему клятвы богом, отсутствующую в варианте перевода. Ср. также перевод эмоциональных высказываний недовольства, гнева. Когда иноходец остановился, замотался из стороны в сторону, Танабай подошел к коню и тихо выругался: Эх, будь ты неладен. В немецком варианте мы находим: Bei dir stimmt’s wohl nicht!, что переводится, согласно словарю В.Д. Девкина, как Ты что, не в своем уме? Немецкое высказывание выражает бóльшую силу гнева и требование изменить ситуацию, когда как русское идиоматическое выражение репрезентирует скорее состояние смиренности с ситуацией.

Что касается организации текстов, дискурсов, то отмечаются не только различия в структуре их построения, например, аргументативных текстов в немецком, русском и английском языках (W. Klein), но и наличие различных текстовых и дискурсивных типов в разных языках. Так, например, в китайском языке нет различия между текстом-сообщением (Bericht) и текстом-рассказом (Erzählung) [см.: Lehker, 1997]. Контрастивные исследования, начинавшиеся на микролингвистическом уровне, привели к возникновению контрастивной риторики. В опубликованной в 1966 г. работе «Cultural thought patterns in intercultural education» Р. Каплан отмечает, что национальность студентов, изучающих английский язык, можно установить по структуре продуцируемых ими текстов. В результате проведенных анализов Р. Каплан выделяет 5 типичных способов построения текстов в зависимости от языковых групп: 1) английская, 2) семитская, 3) восточная, 4) романская и 5) русская [Kaplan 1966, 1972]. К первой группе относится не только британский, но и австралийский, индийский и американский английский языки. Ко второй группе – арабские и еврейский тексты, к восточной – китайский и корейский. Представителями романской группы являются французы и говорящие на испанском языке. Эти пять структурных типов представлены графически. В их основу положен баланс между мыслями и их языковым выражением.

Схема 12