2.1. Знаковый характер дискурса

Определение дискурса как лингвистической единицы общения предполагает, что, как всякая языковая единица, он имеет признак знаковости как совокупности определенных свойств материального (формы) и идеального (содержания). Любой знак сам по себе является объектом реального мира, поэтому «его изучение невозможно в отрыве от той среды, в которой он существует» [Кравченко 2000:3]. Вербализация и объективация определенного содержания, представленная в акте речи, знаменует собой работу с информацией, когнитивный процесс, рождающийся в процессах познания и восприятия мира. «Все единицы языка служат либо выражению информации, либо ее распределению, либо, наконец, членению потока информации и при этом, делая это, они обслуживают как мыслительные процессы в голове отдельного человека, так и способствуют отражению опыта человечества в целом, фиксируя результаты восприятия и познания действительности» [Кубрякова 1997: 251].

Для интерпретации той или иной ситуации целесообразнее использовать термин «концепт». Терминологически концепт и значение строго разграничиваются как явления универсального предметного кода (концепт) и явления языка (семантика). «Лексема обладает семантикой, концепт – содержанием» [Стернин 1999: 69]. «Знание когнитивных структур, связанных с языковым знаком, предшествует дискурсу: если человек знает языковой знак, он знает и его категориальное значение, а в ситуациях, когда он создает знак, он тоже должен подвести знак под определенную категорию, ‑ вне этой операции акт номинации состояться не может. Дискурс только подтверждает, какая структура знания и в каком виде была в нем использована» [Кубрякова 1997: 183]. «…Мы условно полагаем, – писал Т.А. ван Дейк, – что значения дискурсов должны быть выражены или сигнализированы, прямо или косвенно, поверхностными структурами текста» [Дейк 1989:47]. Соответственно, анализируя «значения дискурса», мы должны уметь связывать их с сигнализирующими эти значения языковыми формами, устанавливая при этом, «прямо или косвенно» осуществляется подобная сигнализация.

Вместе с тем, очевидно, что знак без значения, вложенного в него интерпретатором, перестает быть знаком. «Знака нет вне семиотического процесса, вне деятельности интерпретатора, устанавливающего триадическое знаковое отношение. Не существует знака без воздействия на интерпретатора» [Сусов 1990: 126]. Это воздействие, названное Ч. Пирсом интерпретантой, может быть эмоционального характера, вызывать определенные эмоции (эмоциональные интерпретанты) обусловливать какое-либо действие (энергетические или динамические интерпретанты), влиять на ход мыслей или поведение (логические, нормальные или финальные интепретанты). Теория речевого взаимодействия пытается восполнить пробел лингвистической прагматики, в фокусе исследований которой находится субъект дискурса как творец высказываний, сознательно отбирающий и комбинирующий языковые знаки для целей определенного воздействия на партнера. В настоящем исследовании принимается один из постулатов современной лингвистики о том, что адресат есть роль активная, требующая от исполнителя, прежде всего, действий, как речевых, так и неречевых, как в ходе коммуникативного акта, так и за его пределами. Структурирование речевого взаимодействия с точки зрения семиотического процесса можно представить с помощью модели Ч. Морриса [Моррис 1984).

Схема 1