logo search
прагматика и медиа дискурс / Теория языка (Бюлер) книга

7. Психологическая редукция

А теперь уместно вспомнить, что даже самые удачные образы, до поры до времени неизбежные, весьма полезные в науке, должны в конечном счете заменяться понятиями. Притча о Магомете и горе предоставила нашему описанию удобный образ, образным является также наше рассуждение о мысленных «перенесениях». Можно ли отказаться от этих образов и заменить их понятиями? Я думаю, да. Вернемся к тому факту, что центр (Origo) направлений взгляда — наглядное «здесь» — передвигается вместе с осязательным образом тела. Пешеход, всадник или водитель ориентирован на местности обычно так, что данное направление движения является решающим фактором, определяющим, что такое «вперед». Уже эта ориентация, если присмотреться внимательнее, содержит решающее освобождение от сиюминутного положения тела и при известных условиях требует перемещения в фиктивное положение, когда движущийся должен указать те «справа и слева», на которые разделяется местность по отношению к направлению его движения. Подобные установки ясно осознаются, когда в рассказе идет речь, например, о правом или левом береге Рейна или Сены. Все знают, что подобные указания доставляют иногда трудности читателю. Читателю приходится порой припоминать и специально внутренне настраиваться и перестраиваться, чтобы правильно выполнить эти указания, и существует не один прием достижения этой цели. В любом случае каждый, кому в силу его «перемещения» это удается, чувствует, что в конечном счете в этом участвует его сиюминутный осязательный образ тела. Кёльн : Дейц = левый берег Рейна : правый берег Рейна — если я ясно осознаю такое положение дел, я почувствую, что мои руки hic et nunc готовы к выполнению функции дорожных указателей. Факты мысленного перемещения, если я не заблуждаюсь, должны найти свое научное объяснение в свете наблюдений такого рода. Когда Магомет оказывается «перемещенным» к горе, его актуальный осязательный образ тела связан с воображаемой зрительно воспринимаемой сценой. Поэтому он как говорящий может употреблять позиционные указательные слова здесь, там, тут и показатели направлений вперед, назад, направо, налево применительно к воображаемому миру точно так же, как в первичной перцептивной ситуации. То же самое относится к слушающему.

Слушающий понимает их, если он сам «перемещен» подобным образом, то есть если его собственный актуально присутствующий осязательный образ тела связан с соответствующей зрительно воспринимаемой воображаемой сценой. Возьмем текст: «В Вене ты пройдешь через Грабен мимо памятника Чуме к площади Железного Столба, и вдруг немного левее перед тобой окажется собор св. Стефана». Конечно, тот, кто был там, мысленно передвигается вместе с говорящим и видит эти объекты по памяти. Тот же, кто там не был, отправится в путь по какому–то городу–суррогату, по Страсбургу или Фрайбургу в Брайсгау. Необходимый минимум гармонии между ведущим и ведомым варьирует в зависимости от того, какие детали нужно указать. Простейшая схема переулка с видом на угол будет достаточна, чтобы проследить смысл указательных слов в чистом виде (а это и есть главная проблема): координаты всего указательного поля константны, потому что они составляют железную основу ориентации любого бодрствующего человека в его актуальной перцептивной ситуации.

Здесь становится ясным, что именно мы имели в виду, утверждая, что следует считать заблуждением мнение, по которому указание на воображаемое лишено естественных вспомогательных средств. Оно не лишено их потому и постольку, поскольку происходят перемещения, и каждый перемещенный, образно говоря, «тоже приносит с собой» актуальный. осязательный образ тела. Во втором основном случае (перемещения) он берет его с собой; в первом основном случае он изначально запоминает актуальный осязательный образ тела вместе со своей, оптической перцептивной ориентацией и соответственно упорядочивает воображаемое. Третий основной случай оказывается аддитивным целым, или, иначе говоря, суперпозицией (наложением) двух локализаций, одна из которых концептуально подчинена первому, а другая — второму основному случаю. Насколько возможны такое наложение или какая–либо иная комбинация — этот вопрос, рассматриваемый с точки зрения чистой психологии, остается открытым. Мы ожидаем разъяснений от специалистов по конкретным языкам и по афазии.