3. Ориентация в пространстве и речевое указание

Остановимся на тонкостях пространственных компонентов в этой общей ориентации бодрствующего человека «в себе». Мы ведь «зрячие животные», то есть хотя видимое пространство — это еще не все, но тем не менее оно стоит на переднем плане пространственной ориентации у зрячих людей, каковыми мы являемся. И в указательном общении тоже, как мы «увидели» вслед за Бругманом. Как же поступают психологи, когда им приходится описывать воочию видимое пространство? Феноменологи старшего поколения, изучавшие видимое пространство (Херинг и Гиллебранд, Гельмгольц, Бурдон, Витасек и др.), знали только один исходный пункт и одно направление научного анализа. Предполагалось, что все находится в состоянии покоя — вещи вокруг нас, да и мы сами (все наше тело, голова и глаза), и на это следует смотреть не двумя, а только одним неподвижным глазом, и даже не «смотреть», а только воспринимать то, что этому глазу предлагается и навязывается из пространственных данных так–то и так–то организованного поля зрения. Это казалось предыдущему поколению единственно адекватным исходным пунктом исследования. «Двоеглазие» и движение всех видов вводились при этом только вторично и постепенно как более сложные условия пространственного видения. Мы действительно обязаны этим пионерам, — обязаны хотя бы самой уверенностью в том, что этот путь не был ошибочным.

Но мы столь же хорошо знаем, что такой методически безукоризненно точный анализ может (а для контроля и совершенствования данных, по–видимому, и должен) начинаться с другого конца. Допустим, что человек, который должен дать нам разъяснение, свободно и беззаботно бродит по незнакомому городу и, отойдя от вокзала, попадает в закоулки и суматоху улиц. Через некоторое время он будет в состоянии дать нам сведения, на которые мы можем опереться рассматривая тему «Пространственная ориентация». Предположим, наш путешественник опомнился, ведь ему надо вернуться назад, а он потерял ориентацию и не знает путь к вокзалу. Либо напротив, он в состоянии определить направление и расстояние до вокзала с практически исчерпывающей точностью. То и другое, будучи правильно воспринято и продумано, представляет научный интерес. Если он сохраняет ориентацию — перед нами явление, потенциально известное нам из сообщений о людях–проводниках по степи и (что производит большее впечатление и теоретически, возможно, легче просматривается) о других хорошо ориентирующихся живых существах: умеют находить дорогу назад и лошади, и птицы, и муравьи, и пчелы, и осы.

Я привожу этот пестрый список обладающих ориентационной способностью, чтобы тем самым показать, что теоретик языка, собираясь получить серьезную информацию, не должен затонуть и потеряться в сотнях психологических деталей, изменяющихся по мере прохождения всего ряда животных и всех возможностей пространственной ориентации человека. Как бы то ни было. во всех случаях центральным фактом будет то, что регистрирующий аппарат живого существа функционирует и предоставляет своему владельцу своего рода ориентирующую таблицу, регулирующую его практическое поведение. Пусть каждый из них движется по–своему, по своей системе действий. Тогда, исходя из простых наблюдений, мы констатируем тот факт, что все перечисленные живые существа в своих действиях в большей или меньшей степени ориентируются на определенные объективные, жизненно важные для животного или человека данные, характеризующие место или направление в пространстве.

И если кто–то из таких ориентирующихся существ, а именно человек, откроет рот и начнет произносить дейктические выражения, то он скажет, например: «Там должен быть вокзал» — и временно возьмет на себя роль стрелки–указателя. Список слов, получающих полевую значимость из того же состояния ориентированности, ни в коем случае не исчерпывается словом «там». Если тот же человек употребляет слова типа «впереди–сзади», «справа–слева», «наверху–внизу», то очевидным становится новый факт, а именно то, что он ощущает и, показывая, использует и свое тело также в отношении к своей оптической ориентации. Его (осознаваемый, переживаемый) осязательный образ тела (Kцrpertastbild) связан с видимым пространством. Пространственная ориентация животного или человека не может быть делом только чувства зрения, мыслимого отдельно от всего остального. Иначе мы бы не поняли множество хорошо известных фактов. Мы знаем о человеке, что зрительные, осязательные и слуховые данные вместе воспринимаются и оцениваются вышеупомянутым регистрирующим аппаратом и что с опорой на определенные собственные движения нашей головы и тела туда заносятся опять же собственные данные, — данные так называемого кинестезиса. Наряду с другими средствами это великий регулятор «статической» системы галерей, который не следует забывать при перечислении. Что касается особенностей связи между направлением зрения и осязательным образом тела, на которую мы натолкнулись, то здесь следует сообщить о некоторых хорошо известных фактах, имеющих чрезвычайно большое значение для аналитического понимания языкового указания. Я изложу их в следующем разделе по возможности точно.

4. Изменение места origo в осязательном образе тела

Прежде всего известно, что центр (origo), исходный пункт координат, перемещается по осязательному образу тела. Наглядное «здесь», даже если оно понимается преимущественно зрительно, грубо говоря, в осязательном образе тела располагается не на одном и том же месте. Основной сдвиг происходит уже тогда, когда мы переходим от поля зрения одного глаза к единому полю зрения двух глаз. Это факт, известный уже авторам давних работ по феноменологии пространства. Для его фиксации Херинг предложил теоретически сконструировать на переносице глаз циклопа. Фактически мы видим бинокулярно единые направления зрения «оттуда», мы видим их так, как будто каждый из нас — Полифем с одним–единственным глазом циклопа. На этом примере ученый почитатель греков, мог бы убедительно продемонстрировать, сколь по–человечески разумно они создавали образы своей фантазии, в то время как современный медик приходит к таким же важным выводам совсем другим путем. Факт этот гораздо важнее, чем может показаться при первом рассмотрении¹.

Прежде всего, когда пытаешься кратко описать суть дела, то чувствуешь, что уже при первых шагах ослабевает органическая связанность (Organgebundenheit) «наглядного образа» или «перцептивного образа» в смысле Бругмана — конечной упорядоченности в том понимании, которое свойственно теории языка. И это освобождение прогрессирует, так что можно проследить каждую следующую его ступень. Только тот, кто основательно проанализировал все ступени этого освобождения, в состоянии правильно понять внешне произвольное и пестрое многообразие указательных слов и указательных приемов, о которых нам так много должны рассказать исследователи экзотических, чужих для нас языков. Говорящие на этих языках отличаются от нас не столь сильно, как это может показаться на первый взгляд. То относительно малое, что я сам знаю из литературы, например причудливые способы указаний во многих языках индейцев, психологически полностью и, главное, систематически укладывается в то, что мы все сами можем на каждом шагу наблюдать и проследить на себе. Психологи нашли и описали это, не подозревая, что одни языки возводят в ранг общего способа указания что–то одно, а другие — нечто совсем другое. В своем описании я ограничусь схематической зарисовкой названных ступеней освобождения пространственного сознания от его органической связанности и изложу только то, что достоверно обнаружено психологами в разнообразных исследованиях и записано с протокольной точностью.

Практически только в области так называемого чистого восприятия найдены явления, которые легче всего фиксировать, если продолжить и усовершенствовать теоретическую конструкцию перемещений оптического «здесь» в осязательном образе тела. Бывают случаи, когда мы определяем и «воспринимаем» «впереди–сзади» и т.д. вообще не прямо относительно глаз, а относительно глобуса головы. У головы есть также в нашем собственном осязательном образе тела свое понимание «впереди–сзади» и «справа–слева», и эта система стала мерилом для оптической системы. Г. Э. Мюллер называет ее системой головных координат. Иначе обстоит дело в случае, когда, так сказать, освобождаются голова и становятся релевантными грудные координаты и, наконец, когда освобождаются голова и верхняя часть туловища и роль носителя координат берет на себя тазобедренная часть осязательного образа тела. Тогда впереди означает: «в том направлении, в котором ощущают себя направленными таз, колени и куда шагают ступни», в то время как нерелевантно направление поворота глаз, головы и верхней части туловища. Это важнейшая система координат точек зрения. Нам не придется больше заботиться о деталях относящихся сюда психологических наблюдений. И так ясно, что ведущим компонентом в осязательном образе тела в разные моменты времени становится то одно, то другое, и оптические данные таким образом упорядочиваются. Собственно, этого нам достаточно. Здесь следует сразу указать на идущий еще дальше скачок наглядной пространственной ориентации, — скачок от эгоцентрической ориентации к так называемой топомнестической. Как своего рода переход к этому можно рассматривать важный случай, когда, например в поезде, на корабле или в автомобиле, ориентация осуществляется не только мысленно, но и по необходимости наглядно — в соответствии с актуальным направлением движения. Так же, разумеется, как при учете ориентации животного или другого человека. Когда тренер дает команды, стоя лицом к спортсменам, выстроенным в ряд, то команды «направо» и «налево» даются и понимаются в соответствии с конвенцией, по которой во внимание принимается ориентация этих спортсменов. Это образец, который следует запомнить для объяснения чрезвычайно легкой возможности перевода всех полевых значимостей системы пространственной ориентации и языковой указательной системы из одной ориентационной таблицы в другую.

Такая легкая переводимость уже содержит предварительные условия для перехода в так называемую «топомнестическую» пространственную ориентацию. А она истощается там, где во всё вносятся направления света (север — юг; запад — восток) и т.п. Точное описание топомнестической ориентированности (за исключением этих случаев, легче всего понимаемых исходя из эгоцентрической ориентированности) при нынешнем состоянии наших знаний сопряжено с необходимостью умозрительных построений, которых мы хотим избежать. Этим мы завершаем рассказ о психологическом анализе нормальной пространственной ориентации бодрствующего человека в данной ему перцептивной ситуации.