Облака в поэзии Георгия Адамовича

Е.И. Вербицкая

(ПГГПУ)

«Облако» – образ, проходящий через всю мировую литературу. Семантика облака, с онтологической точки зрения, включает в себя метонимическое обозначение природного явления, связанного с круговоротом воды. Облака, с одной стороны, являются реалиями, поскольку это явления, существующие в мире, явления, которые могут быть подвергнуты научному наблюдению, изучению и анализу. Облака являются частью любого пейзажа. Вместе с тем, эти реалии обладают дополнительными смыслами. В метафизическом аспекте образ облака осмысляется метафорически, и смысл его восходит к мифам. Семантика образа обусловлена еще и его этимологией, что зафиксировано в словарях разного типа. Образ облака актуализируется в культуре начала ХХ века, чему свидетельством появления его в заголовках стихотворений, поэм и поэтических сборников: «Облако в штанах» В. Маяковского, альманах «Авто в облаках», «Облака» Г. Адамовича. Маяковский и авторы альманаха – создатель и последователи футуризма. Г.Адамович – один из создателей и член «Цеха поэтов», разрабатывающего принципы акмеизма. Названия произведений футуристов эпатажны, основаны на оксюморонах и парадоксах. У Адамовича сборник стихотворений озаглавлен нейтрально, название только фиксирует предмет изображения.

Предметом исследования в этой статье является образы облаков в одноименном сборнике стихотворений Адамовича. Задача исследования состоит в том, чтобы проследить влияние традиций русской литературы на его трактовку этих образов.

Первый сборник Адамовича «Облака» опубликованный 1916 году в издательстве «Гиперборей», состоял из 25 стихотворений. Это и стало дебютом Адамовича в дальнейшем.

Первые рецензенты сборника «Облака» отмечали, что в стихотворениях Адамовича «чувствуется хорошая школа и проверенный вкус» [2], а также влияние «акмеистической поэтики» [2]. Одной из этих черт была «особенная зоркость к обыденной жизни» и «поиск эмоционально-напряженного содержания» [7]: «правда слова, соединенная с правдой чувства» [8].

В.Ф.Ходасевич счел стихи Адамовича несамостоятельными и вторичными по отношению к классической традиции: «Говорить о Георгии Адамовиче значило бы пока говорить о его учителях, что не входит в нашу задачу» (Утро России. 1916. 5 марта) [6: 23]. Зато Н.С.Гумилёв, одобрительно отозвавшийся о дебюте, писал: «…Он не любит холодного великолепия эпических образов, он ищет лирического к ним отношения и для этого стремится увидеть их просветленными страданием… Этот звук дребезжащей струны лучшее, что есть в стихах Адамовича, и самое самостоятельное» [6: 22]. Именно «дребезжащая струна», с его точки зрения, могла дать толчок развитию нового стиля и мировоззрения [6: 24].

Несмотря на название сборника, упоминание облаков встречается у Адамовича не часто. Облако отмечает существования чего-то: «А есть облака на высоком просторе» («Навеки блаженство нам Бог обещает!). Или конец чего-то существующего в мире: «Как будто над нами последнее облако тает» («Еще переменится все в этой жизни – о, да!»). Смерть, стоящую за вечно живой жизнью и говорящую «из-за бесконечных облаков» («Голосом небесным и морозным…»). Прошлое, которое закрывают «И дым, и облака» («Железный мост откинут…»).

«Облака», вынесенные в заголовок сборника, сочетают установку на традиционность с авторской интерпретацией.

Образ облака в одноименном сборнике присутствует в стихотворении «Вот так всегда, скучаю и смотрю…»:

Вот так всегда, – скучаю и смотрю

На золотую, бледную зарю.

Мне утешений нет. И я не болен, –

Я вижу облако и ветер в поле.

Но облако, что парус, уплывет

И ветер, улетая, позовет:

«Вон там Китай, пустыни и бананы,

Высоким солнцем выжженные страны».

И это жизнь! И эти кружева

Мне заменяют бледные слова,

Что слушал я когда-то, вечерами,

Там, над закатами, над облаками!

Но не могу я вспомнить тишины,

Той боли, и полета, и весны.

(1916) [1]

Написанное дистихами шестистопного ямба, стихотворение явно ориентировано на жанр элегии. Теперешнему «Вот так всегда…» противопоставлено некое «там», такое далекое, что лирический субъект уже не способен восстановить его в памяти. Элегическая временная дистанция дополняется пространственной: «Я вижу облако» – облако, находящееся в настоящем над ним, тогда как в прошлом, он когда-то пребывал «над закатами, над облаками».

Символами прежней свободы служат «облако и ветер в поле». Облако, зависимое от ветра, сравнивается с парусом, благодаря М. Лермонтову, навсегда обретшее в русской поэзии устойчивую семантику. Парус Лермонтова запечатлевший невоплотимый романтический максимализм, тоску по гармонии и осознание собственной неспособности слить воедино несочетаемое, выходит за пределы романтической эстетики. У Адамовича тоска заменяется снижающей переживание «скукой». А скука проистекает из характерной для начала ХХ века мысли о несовместимости жизни и искусства. Многообразие жизни и остроту ее переживания «заменяют бледные слова», превращая героя в созерцателя – «скучаю и смотрю», которому нет больше «утешений нет. У Лермонтова парус «белеет» – ему некуда плыть, У Адамовича парус следует за ветром, что герою уже не дано.

Для трактовки эволюционировавшей семантики образов этого стихотворения можно обратиться к энциклопедиям символов. От античности до Ренессанса парус был атрибутом непостоянной, как ветер, Фортуны, а также рожденной из моря Венеры [3]. В романтический период он стал символом устремленности к свободе и к неизведанному.

У Адамовича эти смыслы приобретают особые смыслы. Парус, уносимый, как облако, ветром означает быстро пролетающее время жизни. Облако, которое по Далю, происхождением связано с облачением или оболакиванием становится хранилищем для всего утраченного – любви, памяти, страдания, смягченного элегической временной дистанцией. Ветер – символ силы, непостоянства и эфемерности, – таковы его основные значения в культуре XX столетия [7]. По принципу психологического параллелизма (А. Веселовский), ветер, облако, парус, предстают явлениями антропоморфными и характеризующими мысли, чувства, желания героя.

Образ облаков присутствует и в стихотворении «Стоцветными крутыми кораблями…»:

Стоцветными крутыми кораблями

Уж не плывут по небу облака,

И берега занесены песками,

И высохла стеклянная река.

Но в тишине еще синеют звезды

И вянут затонувшие венки,

Да у шатра разрушенного мерзнут

Горбатые, седые старики.

И сиринам, уж безголосым, снится,

Что из шатра, в шелках и жемчугах,

С пленительной улыбкой на устах

Выходит Шемаханская царица.

(1916) [1]

В первой строфе стихотворения отсутствующие («уж не плывут») облака сравниваются со «Стоцветными крутыми кораблями». Корабль во многих национальных мифологиях служит средством переправы из одного мира в другой лодка Харона, египетские ладьи и т.п.). В христианской мифологии смерть не конечна, похоронная лодка может обернуться колыбелью, корабль может стать символом безопасности среди жизненных штормов. Корабль с крестообразной мачтой и крестообразным якорем был тайным раннехристианским знаком Христа и его Церкви. Река, отделяющая живых от мертвых, тоже является знаком уходящего времени и жизни [7]. «И высохла стеклянная река»… с берегами, которые «занесены песками», означает необратимость времени и его невозвратимость.

В предшествующем стихотворении говорилось о «выжженных странах», но, если первое меланхолично, то во втором слышны нотки отчаяния и смирения. Основной мотив стихотворения – безжалостное время, все превращающее в прошлое, у всего отбирающее жизнь. Свойственная акмеизму «тоска по мировой культуре», невосстановимой во всей ее полноте, окрашивает это уходящее в сто цветов когда-то живой жизни. Здесь значимым становится слово «тишина», пришедшая на смену «бледным словам» – даже сирины уже «безголосы». Птица – символ человеческой души и космического духа, способная свободно парить и достигать небес [4]. В славянской мифологии сирин – «одна из райских птиц, даже самое ее название созвучно с названием рая: Ирий. Сирин – темная птица, темная сила, посланница властелина подземного мира. От головы до пояса Сирин – женщина несравненной красоты, от пояса же – птица. Кто послушает ее голос, забывает обо всем на свете, но скоро обрекается на беды и несчастья, а то и умирает, причем нет сил, чтобы заставить его не слушать голос Сирин. А голос этот – истинное блаженство!» [5]. Имя птицы Сирин, популярной в поэзии русского постсимволизма взял своим псевдонимом В.Набоков.

Г. Адамович оставил немного стихов. В эмиграции он почитался скорее как критик и создатель поэзии «парижской ноты», продолжавшей традиции акмеизма. В его стихах много интертекстуальных перекличек, мифологических реминисценций и литературных аллюзий. Это определяет своеобразный «диалогический» характер его стихов и порождает связь с культурным контекстом.

Литература

1. Адамович Г.В. Из сборника «Облака», 1916. Источник: Librusec.

2. Адамович Г.В. Биография. Русские поэты «Серебряного поэта». Ленинград. – Издательство Ленинградского университета, 1991. –Том второй. Акмеисты.

3. Ермаков Э. Георгий Адамович. Стихи. Ковчег – поэзия первой эмиграции. М., ИПЛ, 1991.

4. Малышев А. Лето и дым. Георгий Адамович о Петрограде меж двух революций. www.rulife.ru (1965)

5. Мелетинский Е.М. Мифологический словарь. М., Советская Энциклопедия,1991.

6. Русская литература 20 века. Прозаики, поэты, драматурги. Библиографический словарь: в 3 т./ под общей редакцией Н.Н.Скатова. М.: издательство «Олма – Пресс Инвест», 2005. Российская Академия наук. Институт русской литературы/Пушкинский дом. Том 1. С.20-26.

7. Тресиддер Д. Словарь символов. М., издательство «Фаир – Пресс», 1999.

8. Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов. М., 2001.