Поэтика концлагерного романа: л. Гиршович «Обменные головы».

И.А. Подавылова

(ПГГПУ)

Тема концлагерей и Холокоста в литературных произведениях раскрывается на разных уровнях: проблемно-тематическом, документальном, притчево-мифологическом, фоновом и других.

В так называемой концлагерной литературе есть ядро – центральная группа произведений, наиболее ярко и полно проявляющих специфические свойства объекта художественного исследования. Соответственно обнаруживается и периферия – тексты, в которых присутствуют лишь отдельные элементы характерной поэтики.

От степени освоения литературой проблематики Холокоста и концлагерей зависит местоположение текста во всем объеме литературы данной проблематики.

Роман Л. Гиршовича «Обменные головы», впервые изданный в 1992 году и вместе с тем, дебютный для России, является переходным от ядра к периферии в упомянутой выше поэтической иерархии. С одной стороны, в нем присутствуют ключевые признаки концлагерного романа (фабула: арест-заключение-освобождение, специфические хронотоп, архетипы; синтез документального, псевдодокументального и художественного); с другой – представленные составляющие у Гиршовича преломляются под новым углом зрения.

В романе «Обменные головы» рассказывается о расследовании скрипачом Йозефом Готлибом тайны смерти его собственного деда, во время Второй мировой войны жившего на оккупированной территории и, соответственно, попавшего под санкции «окончательного решения еврейского вопроса». Эмигрировав из родного Харькова сначала в Израиль, а затем в Германию, главный герой узнает, что его дед не погиб в 43-м, хотя и стоял у края расстрельного рва. Главная цель Йозефа – ответить на вопрос, каким же образом еврею-музыканту удалось выжить в самом сердце нацистской Европы?

Это потом об авторе «Обменных голов» скажут, что он один из апологетов постмодернизма (к примеру, А. Нестеров, И.С. Скоропанова, М. Липовецкий, И. Кукулин, А. Урицкий, Е.В. Тарнаруцкая⁵). Языковая игра, внимание к деталям, «вождение за нос» читателя, обнажение приема – все это присутствует в тексте, демонстрирующим набоковский генезис (не случайно сам Гиршович своим кумиром называет Набокова [2: 240]), нежели постмодернистского. Хотя постмодернистская эстетика во многом определяет поэтику «Обменных голов» (и учитывается нами), но этот роман еще вполне традиционен. «Лучшие тексты Л. Гиршовича поразительны именно тем, как личный, социальный, психологический, экзистенциальный опыт автора находит в них адекватную форму» [3: 224]. Подобно своему литературному кумиру, Л. Гиршович создает авторский миф. О том, что данное действо «рукотворно» говорит обнажение художественных приемов («я не стану сообщать читателю что-либо, прежде чем об этом “узнаю сам”») [1: 175], механизмов памяти и ее фиксации, кроме того, появление автора в качестве персонажа. Подобно любимым персонажам Набокова, которые из собственной биографии творят несколько возможных историй, Гиршович хирургически тонко соединяет «края» правды, были и вымысла тем более, что само время их основательно перемешало.

Доказательством тому служит полисемантичное название романа. «Обменные головы» – это, прежде всего, традиционный мифологический сюжет⁶, в тексте он преломляется в легенду с библейскими персонажами (как не трудно догадаться, с Юдифью-Олоферном, Саломеей-Иохананом и др.). Увиденное во «мнимых сновидениях, сквозь натуральную дремоту» [1: 46] главным героем, не что иное, как либретто одноименной оперы композитора Готлиба Кунце. Именно вокруг этого вымышленного персонажа и разворачивается основная интрига повествования. Будучи чистокровным немцем (Кунце – исконно немецкая фамилия), композитор и дирижер, приятельствующий с Геббельсом, женится на беременной варшавской еврейке Вере, которая в свою очередь оставляет бывшего мужа, также «чистокровного еврея», скрипача Йозефа Готлиба с двумя малолетними дочками. Одна из них много времени спустя станет матерью главного героя.

Таким образом, семантика «обменных голов» многократно умножается, причем не аллюзивно, а вполне конкретно фиксируемая автором (эпизоды судеб деда и внука дублируются; три Готлиба – два из которых соперники; Вера выстраивает собственную жизнь подобно арехтипической истории о Медее и ее детях). Тема «обменных голов» обыгрывается и на предметно-внешнем уровне. Первое, что должен заметить читатель – это «закольцованность» имен расследующего и того, кто несет в себе тайну: Йозеф Готлиб и Готлиб Кунце.

Для подкрепления проводятся не только мифологические, но и различные литературные (Анна Каренина) и исторические аналогии. Например, история о португальском инфанте Педро и его супруги Инесы де Кастро, объявленной самозванкой. Ей же является и Вера Кунце, после крещения ставшая ярой сторонницей национал-социалистов 30-40-х.

Основную сюжетную канву романа составляют размышления автора о постхолокосте. Изучение «анатомии» произошедшего, выстраивание, ставших впоследствии расхожими, мифологем вокруг шоа, или их опровержение – также является типологическим признаком концлагерной прозы и конкретизируется в «Обменных головах». Так, Гиршович поднимает ключевые для данного типа литературы вопросы: на чем строится та или иная государственность и национальное самоопределение, в частности Израиля и, соответственно, евреев. Кроме того, огромное место в романе уделено проблеме немецкой вины и ментальным формам, связанным с этой виной. В частности главный герой так характеризует немцев: «Они ждут от меня ненависти, они навязывают мне стереотипный образ мышления русского еврея – или, если угодно, и русского и еврея, которые не может не видеть в каждом из них своего потенциального убийства». Эта тема в романе варьируется по-разному, вплоть до комизма. К примеру, подвигнуть Йозефа Готлиба на публичный спор о его самоопределении пытаются «два щуплых кувейтца, назвавшихся студентами-антропологами», видя, что попутчик в поезде из Берлина в Западную Германию читает по-русски, а паспорт у него израильский [1: 34]. Вообще, главный герой в отношении еврейского самоопределения совершенно инертен. К примеру, он не поддается на провокации сторонников радикальных мер в отношении Израиля.

Естественно, что бывший советский гражданин не мог обойти вниманием вопрос о личной вине Сталина и СССР вообще в бедах XX века. Спор идеологов и историков о том, чей же террор был страшнее – гитлеровский или сталинский, герой решает однозначно «в пользу» последнего: «Гитлер представлялся как «мелкий тиран эпохи сталинизма. <…> Кто, как не я, всегда считал коммунизм большим злом, чем нацизм. Те в лагерях убили шесть миллионов чужих и были судимы. Эти убили бессчетное число миллионов своих и еще были судьями» [1: 31]. Эта его нравственная позиция, отчасти маска, поскольку демонстрируется «по требованию» каждому собеседнику-немцу.

Однако она важна тем, что здесь находится точка сопряжения принципиальной позиции и причастности каждого из последующих поколений к воплощенной вдруг в конце 70-х (время действия в романе) нереальности личного опыта. Способом воплотить эту нереальность для главного героя-скрипача становится творчество. Сначала в музыке, которая и есть осязаемая иллюзорность, затем в письме («неожиданно для себя написал стихотворение»), помогающих путаницу мыслей облечь в стройную, законченную форму. В ней и выкристаллизовывается нравственная позиция персонажа. Другой способ провести параллели и одновременно оттенить два времени – время великих страстей и масштабных событий и время мелких прихотей мещанства, чей «крестьянский здравый смысл скрыт под глянцем женских журналов» [1: 195]. Фон настоящего для героев – это официоз (как гостевой альбом Кунце, в котором вехи его биографии тщательно отобраны и структурированы), умноженный на кажущееся благополучие Европы, что вступает в различные противоречия с «живой плотью» прошлого.

Инаковость еврейства центрального персонажа всячески подчеркивается, начиная с его неравного брака с единственной дочерью «мясного барона» и заканчивая гостевым положением в любом месте своего проживания. Кроме того, имея шрам на лбу от неудачной попытки суицида, Йозеф Готлиб является буквально меченным (так он называет себя сам). Обретение свободы «по Готлибу» в финале романа – это, прежде всего, внутреннее освобождение от еврейского клейма, от комплекса еврея (по мысли М. Липовецкого, проблематика свободы весьма характерна для Гиршовича [3: 224-225]).

Такая позиция обуславливает и отношение главного действующего лица к Холокосту, который он опускает его с пьедестала. В романе главный герой читает статью, раскрывающую стереотипность суждений о Холокосте, в которой говорится о роли немецкой высокоразвитой культуре в образовании такого явления, как Холокост. Тезисы статьи, хотя и звучат высокопарно, по существу представляют собой набор расхожих штампов. Роль этого текста в тексте – не в манифестации позиции героя или автора, а в авантюрной увязке с фабулой (поскольку в статье упоминается семья Веры и композитора Кунце).

Не новые для литературы Холокоста вопросы Гиршович облекает в утилитарную форму детектива. Что на внешнем уровне способствует интеграции специфических жанров документального и околодокументального письма в поле художественного вымысла, а на внутреннем уровне позволяет его роману избежать ярлыков как массового чтива, так и «серьезной» литературы о Холокосте. Тем более что массовая природа данного жанра не противоречит «серьезной» природе материала. Поскольку хэппиэндовый финал любого концлагерного произведения предполагает некоторое снижение пафоса «невыразимости».

Кроме образа музыканта, т.е. творца, поданного в возвышенном ключе, герой предстает и в сниженном, авантюрном амплуа детектива. Он европейский интеллектуал, волшебным образом осваивается в чужой стране. Он предстает немного комичным супергероем: шрам на лбу, моментальное решение всех проблем, в том числе и «криминального» свойства (он проникает в закрытые помещения, разыскивает надежно спрятанные документы, интуитивно разгадывает сложные ключи). В некоторых чертах и повадках центрального персонажа романа пародируется стилистическая монотонность героев многих детективов, например, сыщика Коломбо (литературный герой неряшлив, не снимая, носит помятый плащ). У Йозефа Готлиба плащ тоже есть, но подчеркнуто опрятный и к тому же безразмерный, позволяющий прятать под ним выкраденные документы). У главного героя есть сообщница, с которой выстраиваются предсказуемые отношения: возникновение симпатии, установление интимной связи, проявление женского вероломства.

Закон жанра предполагает соблюдение определенных правил. Одно из них – возвращение к месту преступления. Йозеф Готлиб не только выбирает средой своего обитания Германию, «прочитываемую» им через модус культуры, но и отмечается в знаковых для Холокоста местах (Харькове, Варшаве, Израиле). Другое – соответствие нарочитой условности жанра. У Гиршовича она преломляется через априорно экспрессивный материал его художественного исследования. Выразительность реалий Холокоста, показанных через частную историю семей Готлибов-Кунце, позволяет оживить «мемориал» Холокоста.

Также как и в традиционном детективе и в его более поздних жанровых модификациях – отрицательные персонажи «Обменных голов» сеют зло, соответственно, тот, кто раскрывает преступление, творит добро. Но в романе Гиршовича актуализируется модель-перевертыш: «сыщику» не под силу искоренить зло, но и зло здесь – это не глобальная катастрофа, не его абсолютизированная форма (подобно Гитлеру, НДСАП и др.), а будничное нарушение правопорядка маленьким человеком. Поэтому совершенно не важно, что Доротея Кунце единожды преступив закон, вынуждена это делать постоянно, а спутница главного героя, предавая дважды, сначала своих родных ?, а потом и любовника, как будто лишь чуть-чуть причастна к преступлению. Тем самым, в иррациональную и во многом апокалипсическую картину мира, постхолокоста вносится ощущение порядка, законности, свободы, подвластной исключительно рациональному постижению.

Литература

1. Гиршович Л. Обменные головы: Роман. – М.: Текст, Книжники, 2011. – 317с.

2. Кукулин И. - Гиршович Л. Я должен быть подобен этому тексту \\ НЛО № 57, 2002. С. 238-245

3. Липовецкий М. Леонид Гиршович и поэтика необарокко (Пример «Прайса») \\ НЛО № 57, 2002. С. 220-237