Художественные особенности поэзии Яниса Грантса

Е.А. Смышляев

(ЮУрГУ)

 В последние годы изучение региональной литературы становится все более актуальным, т.к. открывает перспективы изучения феномена провинциальной литературы, являющейся полноценной частью общероссийского литературного процесса.

Янис Грантс родился в 1968 г. во Владивостоке. С 2002 г. живёт в Челябинске. Публиковался в журналах «Знамя», «Волга», «Урал», «Крещатик», «День и ночь» и др. Лауреат Большой Независимой поэтической премии П (2008). Руководитель поэтической секции литературного объединения ЧТЗ им. Михаила Львова. Автор книг поэм и стихотворений «Мужчина репродуктивного возраста» (2007), «Бумень. Кажницы. Номага». Стихи Яниса Грантса включены в третий том «Антологии современной уральской поэзии», информация о нём – в «Энциклопедию УПШ» (2013)

В данной статье подробнее остановимся на поэтике второй книги Яниса Грантса «Бумень. Кажницы. Номага», в которую вошёл сборник стихов «Мужчина репродуктивного возраста». В заглавии книги раскрывается содержание. «Камень. Ножницы. Бумага» – детская игра, в которую, порой играют и люди взрослые, для того, чтобы сделать выбор. «Бумень. Кажницы. Номага» состоит из двух книг, причём начинается со второй: «Книга №2. Музыка для беременных». Заканчивается, соответственно, книгой первой «Мужчина репродуктивного возраста». Такой принцип расположения частей, как отметила Екатерина Симонова, «создаёт необыкновенное ощущение карусели, которая самым непонятным, приятным и головокружительным образом начинает крутиться в обратную сторону» [1: 110]. Композиционное строение и заглавие демонстрируют игру с читателем, свойственную творчеству поэта.

Во многих стихотворениях Я. Грантса звучит мотив взрослой детскости, беззащитности взрослого человека перед миром, наполненным кошмарами. Через детские страхи, через отчуждение автор обращается к тематике смерти. мотивы смерти и детства мифопоэтически сближены, становятся метафорой, демонстрирующей несводимость мира к каким-то общим понятиям и правилам:

открывают птичьи клетки мертвецы.

разлетаются дрозды. щеглы. скворцы.

прижимает мишку плюшевого принц.

так, что пуговицы лезут из глазниц [3: 37].

Мир агрессивен по отношению к человеку, даже находящемуся в утробном состоянии. Человек находится в вечном состоянии борьбы и противопоставления себя миру, от этого возникает усталость и желание безопасности и покоя: 

он замрёт в темноте, а труба пуповинная

будет гнать ему дым, будет – градусы винные.

и живот, как мембрана динамика вздуется

и певица в утробу закаркает с улицы [3: 10]

Системой координат, знаков поэт представляет городское пространство, в котором живут его лирические герои – улицы, по которым они гуляют, дома, в которых они живут, транспорт, в котором они ездят. Город напоминает «сценическое пространство, ограниченное декорациями» [2: 24] и различными предметами театрального реквизита:

я вышел из починки. жгут костры

из листьев тополей на Руставели [3: 6];

шумит развал. галдят скамейки.

блуждают сытые семейки [3: 34];

трамвай восьмого маршрута

едет по воображаемым рельсам [3: 78];

Городская жизнь воспринимается не как сплошной временной поток жизни, а как «дискретная череда мизансцен» [2: 78]. В стихотворении «Кировка» Я. Грантс через призму восприятия лирическим героем окружающей его среды, людей, пространства, описывает горожан, гуляющих по Челябинскому Арбату:

подолом щекоча брусчатку

парит невестаюбкавсмятку [3: 34].

усатый бард сдурел от скуки

он повыкручивал бы руки

всем пивопьющимрукивбрюки [3: 34]

В стихотворении «Троллейбус» автор создаёт маргинальный образ горожанина-старушки, довольно распространённый во многих городах, в том числе и Челябинске. Приметой именно челябинского текста выступает название остановки (станкомаш):

дышит одышкой. цветёт как самшит. села в троллейбус. шуршит и шуршит.

шепчет. невнятно. и шарит ковшом. в маленьком. среднем. побольше. большом.

с пола поднимет. уронит с колен. свой бесконечный полиэтилен.

что ты там ищешь, смешная душа?

на “станкомаше” выходит, шурша [3: 22].

В этом стихотворении Янис Грантс мерит жизнь человека полиэтиленовым пакетом, тем самым показывая ненужность и незаметность человеческого существования. Лирический герой теряется в городском пространстве.

Мотив маргинальности, неприкаянности повторяется во многих произведениях поэта, тем не менее не придавая им трагической интонации, пафоса вследствие эмоциональной прямоты высказывания и использования карнавальной эстетики:

я голоден орёт ребёнок я продавлен орёт диван ты последний шанс орёт святое имя я вызову милицию орёт из-за стены старуха-процентщица убей её орёт топор

стоп у меня нет топора [3: 67]

Карнавальность создаётся, например, появлением в тексте абсурдистского образа говорящего дивана, аллюзии на старуху процентщицу Достоевского, святого имени «пушкинагоголялермонтова», воплей ребёнка и совмещении всего этого шумного мира в рамках одной ситуации. Герой оказывается в отчуждённом, неприкаянном положении, когда его не понимают даже близкие люди:

я последний шанс русской литературы ору я

не смей осквернять своей блевотиной святое имя пушкинагоголялермонтова орёшь ты [3: 67]

Персонажи стихотворений (а вместе с ними и лирический герой) Яниса Грантса переливаются всеми возможными оттенками «инаковости» и маргинальности: от хрестоматийных, бедности и пьянства, до актуальных, инфантильности, безумия и различных малопривлекательных девиаций [5]. Через маргинальные мотивы, образы, персонажей поэт передаёт опыт страдания человека, жестокость и тяжесть реалий жизни.

Жизнь не просто прошла мимо персонажей творчества Я. Грантса, она втоптала их в землю, обернулась катастрофой. Мотивы неприкаянности, ощущения чуждости всего происходящего, неясность смысла жизни становятся ключевыми в поэзии Я. Грантса:

дворничиха с метлой.

дворничиха незлой.

чтима теперь в миру.

пашет за конуру.

только бы не назад

в страшный Кишкамабад [3: 69].

Свойственная поэту мучительная исповедальность опосредуется и нюансируется самоиронией и обращением к абсурду [5]. Главный герой в финале стихотворения остаётся глубоко несчастным внутри и искалеченным жизненными трагедиями. Смех в стихотворении «Тётя смеётся», как и во многих произведениях поэта, является единственным выходом из ситуации, казалось бы, безнадёжной:

мужа и сына похоронила выдала дочь за корсиканца

вот и придумала сланцы

вот и смеётся

кот о венозные ноги трётся

тётя смеётся

смеётся

смеётся

а что ещё остаётся [3: 51]

Образ маргинала, атмосферу маргинальной жизни, жизни на грани, за пределами, жизни на обочине Янис Грантс создаёт, описывая условия быта, предметы, вещи, артефакты:

мусоровоз 

отнимает у них

вчерашнюю лапшу

спитые пакеты чая

сухой хлеб

они расходятся обещая вернуться [3: 141]

В поэзии, наследующей традиции авангарда, одной из ярких особенностей является категория телесности. Человеческое тело, его строение и физиологические функции семиотизируются отдельными культурами [6: 202] не в меньшей степени, чем внешний вид или костюм:

в их жёлтых глазах отражаются взлетающие контейнеры в их щербатых ртах полно ядовитой

слюны их ноги со вздутыми венами прошагали до Луны и обратно [3: 141]

Иногда абсолютизация тела доходит до такой степени, что само тело парадоксально трансформируется в «квази-знак». Символистская установка на жизнетворчество, заимствованная футуристами, привела к предельной семиотизации телесного. Тело становится поэтической формой. Поэт закован формой, тем видом, что мы называем человеком [4: 145]. Стихотворение «Человек-тополь» – пример квази-знака:

Не просыпаясь, чувствовать, что слеп,

Что веки заковал тяжелый снег,

Что ноги дали корни, проросли,

Что в венах – вместо крови – сок земли, [3: 136]

В стихотворениях Я. Грантса телесность не всегда сводится к образу человека, но оказывается своеобразным, универсальным кодом, позволяющим осмыслить мир в его единстве и целостности.

Поэзия Я. Грантса, в контексте творчества других челябинских поэтов, организует специфическое явление, названное современной литературоведческой наукой «региональный поэтический текст», поскольку отражает мозаичную панораму литературного процесса, развивающегося в едином хронотопе.

Литература

1. Вещь: литературный журнал. — Пермь: Издательство «Сенатор», 2010. — 124 с.

2. Голубков, С.А. Семантика и метафизика города: «городской текст» в русской литературе XX века: учебное пособие / С.А. Голубков. – Самара: Издательство «Самарский университет», 2010. – 167 с.

3. Грантс, Я.И. Бумень. Кажницы. Номага: стихи / Янис Грантс. – Челябинск: изд-во Марины Волковой, 2012. – 160 с.

4. Малевич, К.С. О поэзии. / К.С. Малевич Собр. соч. в 5 т. М.: Гилея, 1995. Т. 1. – 376 с.

5. Филатоф А. О стихах Яниса Грантса // Антология современной уральской поэзии под редакцией Виталия Кальпиди. Т.3.

6. Фарино Е. Тело. Анатомия. Метаморфозы // Фарино Е. Введение в литературоведение. СПб.: РГПУ им. А.И.Герцена, 2004. – 321 с.

7. URL: http://kulturaperm.ru/content/Ural's%20Antologia_Final(1).pdf (дата обращения 15.12.2013)