Идиоматичность – «показатель моделирования»?

Статичное описание результативной стороны актов деривации, фиксирующее взгляд на отношениях формы и содержания готовых единиц, недостаточное внимание к специфике особого типа значения — словообразовательного, не позволяет в полной мере объяснить суть явления идиоматичности, а также причин такого разнообразия в сфере смысловых «приращений», поэтому отсутствие четких коррелятивных правил соотношения формальной и семантической структур дериватов, о чём свидетельствуют, в частности, примеры различных «семантических расстояний» и характера приращений у дериватов, образованных по одной и той же модели, только на первый взгляд служит подтверждением недостаточной мотивированности знака. Ср.: «производные с неидиоматичной семантикой как слова полной, «стопроцентной» мотивированности могут быть противопоставлены по этому признаку производным с высокой степенью идиоматичности как словам относительно мотивированным» [Ермакова 1984: 3].

Гипостазирование моделируемого характера словообразования, стремление четко обозначить факторы этой моделируемости исходя только из самой системы неизбежно провоцирует повышенный интерес к явлениям, действительно, на первый взгляд, нарушающим эту системную упорядоченность, не укладывающимся в установленные схемы, в результате чего особую значимость приобретает исчисление возможных причин появления семантических разночтений и главное — установление системных критериев их упорядочения.

К комплексу таких критериев, представляющих семантические «приращения», «надбавки» в системно-упорядоченном виде и свидетельствующих об их возможной типизированности, регулярности, выводимости, относятся: 1) подчиненное правилу взаимодействие между значениями производящей основы и форманта (деривационная модель), регулярно «поставляющее» предсказуемые семантические «приращения» (см. работы И.С. Улуханова, В.В. Лопатина, И.Г. Милославского) типа «охотно», «профессионально», «больше, чем обычно» и т. п (ср. также противоположение «лексических» и «синтаксических» приращений [Ермакова 1976; 1977; 1984]). В основном, это словообразовательные модели, по которым образуются дериваты со значением лица (производящего действие, обладающего признаком и т.п.), с суффиксами –ист, -чик, -щик, -тель, -арь,- ун, -ник и пр.; 2) зависимость появления приращения от способа словообразования — приставки реже реализуют «приращенные» значения (помимо случаев так называемой эллиптической мотивации), чем суффиксы; 3) принадлежность производных к классам лица (менее идиоматичны, возникающие приращения часто регулярны, предсказуемы), не-лица (животное, предмет) (высшая степень идиоматичности), признака (менее идиоматичны) и т.п.; 4) семантические и грамматические параметры производящих и производных: а) частеречная принадлежность — идиоматичность более свойственна лексическому значению существительных ввиду большей конкретности этого значения, причем невыводимая, нетипизированная; менее — прилагательным и глаголам, б) типы значения мотивирующих: однопризнаковые (чаще качественные прилагательные и глаголы) либо многопризнаковые (существительные, относительные прилагательные); идентифицирующие (создают идиоматичные дериваты) или предикатные (чаще мотивируют неидиоматичные производные), в) тематическая группа, в которую входят производное и производящее (например, названия животных, частей тела человека и т.п.) и т.д.

По мнению Н.Д. Голева, выделяется «два традиционных способа моделирования идиоматичности: лексико- и дериватоцентристский» [Голев 1994: 40]. С лексикоцентристских позиций словообразовательное значение подводится к виду лексического, специфика его «нейтрализуется», идиоматические приращения рассматриваются в общем ряду сем, составляющих актуальное номинативное содержание слова. Для дериватоцентристского подхода характерна типизация индивидуального значения слова, подведение под тип мотивационно-словообразовательного значения (ср.: нахлебник — ‘тот, кто живет на чужих хлебах’) [там же].

Наличие в слове индивидуальных приращений смысла с лексикоцентристских позиций является естественным, «нормальным» лексическим состоянием слова, так как это способствует образованию у слова индивидуально-неповторимого смысла, за счет которого оно занимает свое особое место в словаре. Поэтому идиоматическая лексика является ядром лексического поля. При дериватоцентристском подходе как ядерная, первичная предстает неидиоматическая лексика. Дериватоцентристское видение предполагает, в отличие от лексикоцентристского, необходимость и возможность регулярной актуализации в речи внутренней формы слова. Так, модели, стремящиеся к смешанному, лексико-словообразовательному описанию производной лексики, внутренне противоречивы, так как язык не обладает свойством последовательного моделирования словарного состава в его динамике и развитии в направлении дискретизации [там же].

Анализ значимых в процессе словопроизводства формально-семантических характеристик производящего и производного слов позволил 1) выстроить шкалу степеней идиоматичности, положение деривата на которой зависит от комплекса свойств его формы и семантики, и 2) определить дополняющие эту шкалу основные черты идиоматичности лексического значения производных знаков — выводимость / невыводимость, регулярность / нерегулярность, типизированность / нетипизированность.

Таким образом, исследование динамики взаимодействия возможных «противоречий», сопрягающихся в ходе словопроизводственного акта, и путей упорядочения, типизации результатов совмещенного действия этих разнонаправленных сил в формально-семантической структуре дериватов в рамках «внутриязыкового», структурного прочтения этой проблемы, приобретает вид исчисления возможных формальных характеристик, вступающих в процесс деривации единиц, и анализа полученных результатов их наложения. Полученные в ходе такого исследования наблюдения являются «полигоном» для дальнейшего анализа причин подобного положения дел. «Причинностный» аспект рассмотрения динамики образования и функционирования формально-смыслового целого языкового знака предполагает постановку акцента на номинативной природе деривационного процесса и его результата — мотивированных дериватов. Это позволяет значительно глубже исследовать причины появления и «размер» «люфта» между смыслом частей и целого.

Вывод М.В. Панова о целостности и цельности, синтетичности и синкретичности слова, типизированные («в системе») части которого устанавливают внутренние отношения («в норме») всегда индивидуально (системное при этом является «веером» возможностей, отправной точкой, из которой расходятся обусловленные этими возможностями и намеченные лишь «штрихами» пути образования индивидуального значения), позволивший провести аналогию между фразеологизмом и словом, оказывается чрезвычайно важным, т.к. заставляет осмыслить как раз номинативную природу слова (ибо именно этот его статус и обусловливает возможные различия).

Дальнейшее развитие словообразовательной теории характеризуется повышенным вниманием, в первую очередь, к семантическим аспектам деривационного акта в целом и участвующих в нем единиц в частности и связано с определением специфики и особого статуса такого вида значения, как словообразовательное. Именно характер этого значения, его взаимодействие с лексическим значением мотивированных единиц активно обсуждается лингвистами, и именно с этим этапом развития теории словообразования связан в том числе повышенный интерес к явлению идиоматичности (ср., например, обзор, данный в [Кубрякова, Харитончик 1978], где отмечается, что в исследованиях по языку во всем мире «на первый план вышли проблемы, относящиеся к содержательной стороне языка» [там же: 112], и активно обсуждаемым в этой связи оказывается именно свойство идиоматичности производных слов; см. также материалы сборников «Актуальные проблемы русского словообразования», в которых исследования, так или иначе затрагивающие проблемные вопросы семантической организации производных слов, обязательно включают обсуждение условий возникновения и характера смысловых «наращений», «надбавок», возникающих в процессе формирования семантического контура деривата не как суммы значения морфем, а как возникновения «нового качества», как логической «конъюнкции», что позволяет порождаемому слову быть наименованием). Задачи развития семантического словообразования на этом этапе необходимо предполагали обсуждение вопросов семантического устройства вторичных единиц номинации в комплексе проблем, касающихся принципов организации основных словообразовательный категорий и единиц (как элементарных, так и комплексных), таких, как словообразовательные пары, ряды, цепочки, парадигмы, типы, категории и т.д., и в конечном итоге решение этих проблем связывалось с определением моделируемого характера словообразовательного значения.

Если начальная стадия развития теории словообразования опиралась в исследовании возникновения невыраженных смыслов на семасиологический анализ — от формы к содержанию, устанавливая при этом все релевантные формальные свойства дериватов и выстраивая возможные корреляционные отношения морфологической формы деривата и выражаемого им лексического значения, то следующий этап стал связан с выдвижением на передний план ономасиологического подхода (точнее, совмещение принципов ономасиологического и семасиологического анализа), позволившего поставить в центр внимания сам деривационный акт, его динамику. Именно с теорией ономасиологического словообразования во многом связана интерпретация специфики словообразовательного значения, характеризующего производное слово как единицу вторичной номинации, что позволило сместить акцент в решении этого вопроса с рассмотрения системно-структурных объединений дериватов и свойственных этим объединениям обобщенных значений, трактуемых как словообразовательные, прежде всего на номинативную природу производных единиц как знаков осуществляемых языковой личностью номинативных процессов, процессов «обозначения разных фрагментов окружающего мира в ходе его познания» [Кубрякова 1982: 21], отражаемого в конкретных формально-семантических особенностях дериватов и их объединений.

Постулирование необходимости исследования взаимоотношения лексического и словообразовательного значений в рамках производного слова для наиболее адекватного описания его семантической структуры, а следовательно и причин, условий и характера семантических «наращений», предполагает обсуждение специфики онтологической природы каждого из этих видов значения, и особой значимостью в аспекте осознания феномена идиоматичности обладают теории лексического значения, позволяющие исследовать «возмущающие эффекты лексики» в словообразовательном моделировании.

В ходе поисков ответов на вопросы о природе и свойствах лексического значения, принципах его формулирования в работах по семасиологии вскрывается его сложный многоплановый характер, внутренняя неоднородность, обсуждается его особый статус как определяемого сферой языкового и неязыкового, связями лексического значения с категориями смысла, понятия, концептуальной структуры в их логической, философской, семиотической, лингвистической, психолингвистической, когнитивной трактовках [Звегинцев 1957; Кацнельсон 1965; Никитин 1974; 1988; 1996; Уфимцева 1986; Шмелев 1973; Языковая номинация… 1977 и др.]. Не вдаваясь подробно в обсуждение декларируемых этими парадигмами структурно-категориальных свойств лексической семантики, отметим важнейшие черты и элементы структуры лексического значения, релевантные для процессов формирования и функционирования вторичных языковых знаков. Именно осмысление данных особенностей лексической семантики предопределило изменение взглядов на системную роль идиоматичности в словообразовании, связав эту проблему с моделируемостью семантических параметров семиозиса.

Исходя из того, что лексическое значение есть динамическая, пластичная структура с устойчивым ядром (обеспечивающим единство и понимание данного значения) и подвижными границами, (индивидуально) отражающая в сознании носителей языка обобщенное представление о предмете, процессе, свойстве и т.д., причем представление «наивное», «бытовое», эта структура способна расширять / сужать свой объем, видоизменяться в результате переинтеграции сем и т.п.; это «сложная структура, определяемая общими свойствами слова как знака: его семантикой, прагматикой, синтактикой» [Языкознание 1998: 262], а потому обладающая собственно семантическими компонентами, прагматическими коннотациями и обусловленными ими синтагматическими возможностями (ср. связанные значения). Толкование лексического значения традиционно строится как представление архисемы и дифференциальных сем, необходимых и достаточных для репрезентации представления / понятия, стоящего за определяемым словом, при этом учитывается также существование прагматически значимых потенциальных сем — закрепленных в узусе ассоциаций.

Различные семантические теории предлагают разноплановые версии трактовки лексического значения (шире — лексической семантики — наиболее полного представления разнородных значимых для той или иной лексической единицы компонентов смысла): остенсивное определение лексического значения путем отсылки к обозначаемому предмету (способно быть применимо лишь к референциальным именам), функциональная трактовка лексического значения (идеи позднего Л. Витгенштейна), прототипическая модель значения слова, выработанная в рамках когнитивной теории прототипов и пр. [Харитончик 1992: 31 и след.]. Типология значений слова также довольно вариативна и зависит от выделяемых в нем аспектов.

Так, семиотическая трактовка значения слова основана на представлении компонентов семиозиса и, соответственно, отношений знака — отнесенности знака к предмету (денотативный, референциальный аспект), к мышлению (сигнификативный аспект значения, а также прагматический, обусловленный отношением говорящего к обозначаемому), к системе языка (системный аспект, определяемый соотношением лексической единицы с другими единицами внутри парадигматических объединений и в речевой цепи, значимость). Эта наиболее обобщенная классификация находит свою конкретизацию в отношении, в первую очередь, собственно семантического компонента в заявленной типологии значения М.В. Никитина [1996], основывающейся на представлении структур сознания, лежащих в основе формирования того или иного аспекта содержания — когнитивного (денотативное содержание знака) либо прагматического.

Собственно лингвистическое, язычное содержание способно содержать как когнитивный (объективное содержание, отражающее свойства познаваемого), так и прагматический (субъективная оценка явления) компоненты. В свою очередь, когнитивный компонент значения заключает контенсиональную (содержание понятия) и экстенсиональную (объем понятия) составляющие, причем данные компоненты вариативны, способны к контекстуальным модификациям, но при этом в контенсионале всегда сохраняется некая ядерная, инвариантная часть — интенсионал. Данная типология лексического содержания применительно к формулированию непосредственно лексического значения предполагает наличие в нем, соответственно, прагматического и когнитивного компонентов, причем последний содержит как инвариантную часть — интенсионал (набор необходимых и достаточных семантических признаков), содержащийся в толковании лексического значения, так и вариативную, включающую периферийные признаки, не всегда отраженные в толковании, — импликационал лексического значения. Входящие в импликационал семантические признаки в той или иной мере обусловлены интенсиональной частью и носят различный характер в зависимости от степени предсказуемости их появления, степени обязательности их импликации. Таким образом, различается сильный импликационал, в который входят с высокой долей вероятности имплицируемые признаки, негимпликационал, куда относятся «невозможные» для импликации признаки, и, наконец, свободный импликационал, признаки которого имеют равновероятную степень возможности появления либо отсутствия [Никитин 1996: 72 и далее].

Разные группы лексики специфично реализуют данную структуру лексического значения: предикатные, сигнификативные имена, как правило, моносемны, лексические импликации в них либо отсутствуют, либо носят предсказуемый характер; денотативные имена, напротив, представляют собой своеобразный семантический «айсберг», заключая в себе «подводный» импликационно-прагматический пласт (ср., например, так называемые слова – жесткие десигнаторы). Безусловно, подобный динамический модус существования лексического значения, предполагающий наличие явно выраженных и виртуальных с разной степенью предсказуемости проявления сем, демонстрирует существование разнородной информации, стоящей за формой слова в сознании говорящего, ибо семы виртуальные являются не менее (а иногда и более) психологически реальными, чем семы выраженные.

Необходимость учета при толковании лексического значения как его когнитивного интенсионального компонента, так и импликационала и прагматической части декларируется, в частности, Ю.Д. Апресяном [1995], особенно в связи с тем, что «типично прагматическая информация часто бывает впрессована непосредственно в лексическое значение слова» [Апресян 1995: 144]; ср. также точку зрения Ф. Растье, который считает более правомерным строить единую семантическую теорию без деления на семантику и прагматику, рассматривать их вместе, т.к. «в общем и целом прагматические условия в основном сопричастны семантической структуре» [Растье 2001: 13]. Это позволяет представить реальный способ существования и функционирования слова во внутреннем лексиконе и очертить его словообразующий потенциал. Таким образом, сложная многокомпонентная структура лексического значения, стоящая за выражающей ее компрессивной формой, предполагает импликацию множества разнородных семантических признаков — 1) содержащихся в толковании лексического значения, но обладающих статусом второстепенных, 2) не выраженных, но обязательно имплицируемых (сюда можно отнести и сферу культурно обусловленных коннотаций), 3) потенциальных, входящих в широкую ассоциативную сеть лексемы, включая также и индивидуальные ассоциации («виртуальным является всякий латентный элемент ассоциативной памяти говорящего, актуализация которого зависит от переменных факторов коммуникативных условий» [Pottier 1974: 68] (цит. по [Растье 2001: 45]). Виртуальный статус подобных компонентов семантики переходит в реальный в процессе непосредственного функционирования в акте коммуникации в целом и словопроизводственном акте в частности, то есть в динамических процессах актуализации.

Все это разнообразие имплицитных сем, приходящееся на долю идиоматичности, определяет потенциал как собственного семантического развития лексической единицы, так и ее функционирования в качестве мотивирующей базы создания производных: «порождающая способность у слов нефразеологичной семантики, как правило, более ограничена, чем у слов, семантика которых фразеологична» [Ермакова 1984: 43]. Помимо этого, именно идиоматичность придает слову статус индивидуальной лексической единицы, обладающей неповторимым, индивидуальным значением – сферой отражения национально-культурной специфики семиотических систем. Именно благодаря идиоматичности в слове «за кадром» содержится имплицитная культурная информация, отражающая опыт общения и обращения с тем или иным предметом, элементом действительности [Звегинцев 1957]. Ср.: «Мысль оставляет языку большую свободу в выборе способов ее выражения и даже в степени полноты ее передачи. На этой основе и возникает многообразие языков, которое увеличивается еще более за счет различий в обстоятельствах материальной и духовной жизни народов» [Никитин 1996: 90]; «наблюдение за традиционно выраженными и не находящими выражения признаками могло бы пролить свет на старую проблему национального своеобразия разных народов, отражаемого в языке» [Милославский 1975].

Поэтому идиоматичность определяется как свойство, отвечающее за динамику функционирования формально-семантической структуры знака, оказывается ответственной за его развитие (см., например, [Голев 1989; 1994]), содержит потенциал его возможного изменения, в частности, формирования многозначности, происходящего с опорой на ассоциативный потенциал лексемы. Особую роль идиоматичные компоненты играют в процессе порождения новой лексической единицы (лексико-семантического варианта), т.к. являют собой зачастую «конечную семантическую установку словообразовательного процесса» [Харитончик 1990: 139], и, таким образом, «благодаря идиоматичному компоненту, производное слово попадает в словарь, и, вероятно, именно эта семантическая информация является той отправной точкой, от которой начинается дальнейшее семантическое развитие производного слова» [там же]. Ср. приведенную Н.Д. Голевым формулу возникновения нового как специфического результата «функционирования старого, известного, т.е. функционирования, приводящего к изменению, развитию» [Голев 1989: 29]: «H = S+h, где H — содержание высшего, S — содержание, заимствованное высшим из низшего, h — прирост сложности, специфическое содержание, присущее только высшему». При этом возникает вопрос, формулировка которого отражает парадокс развития: откуда появляется h, которого не было в низшем? [там же: 225] (со ссылкой на [Коблов 1968]). «Прирост сложности» и приходится на долю идиоматичного в деривате, и закрепление производного как новой самостоятельной единицы обязано именно наличию этого «прироста»: «акт образования слова — это не только свободное комбинирование элементов, но и одновременно образование самостоятельного элемента — участника будущих комбинаций. Наличие элемента детерминации будущим отличает образование слов от образования «свободных» единиц, которые «распадаются» после их употребления. Само возникновение механизма лексической деривации/мотивации связано с потребностью фиксировать дискретные, самостоятельные семантические константы в соответствующих формах, т.е. в формах, обладающих свойствами устойчивости, воспроизводимости, компактности. Поэтому и при синхронном производстве слов сам выбор лексической формы в известном смысле говорит о возникновении в речи у говорящего единицы «для постоянного пользования», единицы, в которой наличествует семантический «прирост сложности» (h), требующий особого устойчивого выражения» [там же: 31].

Это предполагает отказ от некоторого «буквализма» в приложении термина «фразеологичность» по отношению к слову (ср. [Жуков 1978]), т.к. первоначальное осмысление этого качества направляло ракурс исследовательского внимания на поиски выводимости и предсказуемости значения производных единиц и констатацию невозможности этого сделать в большинстве случаев (причем предсказуемым и выводимым должно быть лексическое значение). Ср. вывод И.Г. Милославского, исследующего проблемы словообразовательного синтеза: «сколь бы ни была сложна процедура получения значения целого из значения частей, мы никогда не сможем получить из таких последовательностей морфов, как подснежник, подберезовик, намордник, наглазник значения ‘цветок’, ’гриб’, ’сетка или повязка’» [Милославский 1978: 46]. Только признание специфики номинативной природы дериватов позволяет переосмыслить качество возникающего в процессе знакообразования эффекта идиоматичности как зачастую неизбежного и необходимого, а потому это признание позволяет модифицировать определение идиоматичности, приблизив его к категории имплицитности: «идиоматичность целесообразно понимать как невыраженность некоторой части значения производного формально выделяемыми в ним частями, а не как невозможность определить значение целого по значению его составляющих» [Ермакова 1977: 13]. Это дает возможность разграничивать невыраженные в поверхностной структуре деривата компоненты значения с точки зрения их выводимости и невыводимости, в результате чего на долю фразеологизации остаются производные с невыводимыми значениями, а производные с невыраженными, но подразумеваемыми значениями квалифицируются как лексикализованные [Кубрякова 1981: 56-57].

Отражение связи возникновения идиоматичного компонента значения с номинативным заданием слова и в целом с его особой ролью как компактной, «компрессивной» единицы номинации ярко охарактеризована М.В. Пановым: «Слово называет. С помощью слова из бесчисленного множества выделяется ряд предметов, обладающих общим признаком. Но эти признаки не могут быть даны сколько-нибудь полно составом слова. Ведь тогда слово превратилось бы в описание. «Конкретность опыта беспредельна, ресурсы же самого богатого языка строго ограничены» (Э. Сепир). Поэтому-то слово, называя, сообщает больше, чем его состав» [Панов 1999: 67]; «Для слова как назывной единицы это очень важно. Не надо для каждого рода объектов подыскивать название, полностью раскрывающее их специфику. Сказали — выключатель, — а о том, что он же и включатель, и притом не человек, а прибор, — молчок! Для названия этого наброска, созданного морфемами, достаточно»; «И без такой свободы в выборе состава слова (т.е. свободы остановиться на морфемной неполноте, недосказанности) само название было бы невозможно» [там же]. «Между смыслом частей и смыслом целого получается зазор, люфт. Это обычно для слова, это норма для него» [там же].

Таким образом, специфика природы номинативного акта, отраженная в его результате — производном мотивированном слове, задает его образование и существование как «намека», опора на который обеспечивает доступ к стоящей за словообразовательной формой информации. Этот доступ может быть облегчен либо затруднен в зависимости от множества релевантных для организации поверхностной структуры деривата факторов, значимых в акте номинации, но так или иначе производное слово как единица двойной референции представляет собой совершенно особую структуру передачи (хранения, накопления) знаний, обеспечивающую, в первую очередь, эксплицитность этой передачи. И признать за производным статус особой иконической микроструктуры знаний о действительности и о системе языка позволяет его главный признак — мотивированность.