5. Активные морфонологические процессы в структуре русского производного слова.

Морфонологические процессы, происходящие при взаимодействии единиц морфодеривационной структуры слова, изменяют фонемную структуру взаимодействующих морфов и компонентов словообразовательной структуры слова (производящих основ и формантов).

Морфонологические явления – важное средство в процессах создания структуры слова, в частности, в процессах словообразования.

1. Ударение – активное морфонологическое средство, сопровождающее процесс образования слов. Его морфонологическая роль заключается в изменении акцентуации основы производного слова по сравнению с производящим.

Как правило, в процессе словообразования отмечаются акцентологические сдвиги, связанные с перемещением ударения с корневой (отсылочной) части производного слова на посткорневую (формантную): флексию или суффикс – ср.: левый → левизна, левак, левачить, леветь.

В системе словообразовательных аффиксов выделяются суффиксы, всегда акцентологически маркированные (например, суффикс -ат-: аттестат, реферат).

Некоторые суффиксы в составе словообразовательного форманта могут иметь различное акцентное качество в зависимости от характера оформляемой ими производящей основы. Так, формант отвлеченных имен существительных –от(а) имеет всегда ударение на флексии вне зависимости от места ударения в производящих основах качественных прилагательных (доброта, прямота, слепота, красота, прямота), в случае же его использования при деривации отглагольных имен существительных ударение, как правило, падает на суффикс (икота, рвота, ломота), хотя возможно и ударение на флексии (сипота, хрипота) или корне (пахота).

Нередко изменение акцентологического контура производного слова состоит в перемещении ударения на с формантной части производящего слова на его основную часть, представленную в структуре производного слова, или в изменении акцентно-слоговой структуры производящей основы (ср.: переноска, вечерний).

2. Чередование фонем – наиболее распространенный случай фузии на стыке морфем производящей основы и словообразовательного форманта. Ср.: дорог(а) → дорож-к(а), петух → петуш-ок, медведь → медвеж-атин(а).

Чередования фонем характерны для основы производящего слова, реализованной в слове производном, – это процессы, затрагивающие предконечные и конечные компоненты морфемного шва, относящиеся к контактной зоне.

Контактная зона – это «финальный комплекс, объединяющий конечный и предконечный компоненты основы, наиболее близко примыкающие к месту соединения деривационных морфем» [Нещименко 1980: 34]. Ср.: ворота → врат-арь, овц(а) → овеч-к(а).

Чередования фонем в пределах морфемы составляют понятие морфонологического чередования (альтернации), которое определяется как обязательное лишь для отдельных сфер грамматической системы нелинейное звуковое изменение, реализующее чередование сильных фонем [Бернштейн 1974: 5; Лопатин 1977: 119; Попова 1978: 23, 25; Славянская морфонология 1987: 5 и др.].

Морфонологические чередования всегда обусловлены грамматической (морфонологической) позицией (независимой от фонетических условий), при которой одна фонема замещается другой или сочетанием фонем (такие чередования называют еще поэтому грамматическими, морфологическими, традиционными или историческими чередованиями).

В отличие от чередований звуков, обусловленных фонетической позицией, морфонологические чередования ограничены грамматическими условиями своей актуализации в структуре слова под влиянием фонологической структуры соседних морфологических единиц. В этих морфонологически релевантных позициях модифицируется исходная форма морфемной единицы и происходит ее сочетание с другой морфемной единицей, перед которой в исходной форме фиксируется иной фонологический сегмент [Славянская морфонология 1987: 13]. Избирательность морфонологических чередований, «ограниченных какими-либо грамматическими формами», по сравнению с всеобщностью фонетически обусловленных альтернаций, является, следовательно, их отличительной чертой [Земская 1973: 79].

Морфонологические чередования являются в целом устойчивыми соотношениями нескольких альтернантов, или отдельных морфонологических сегментов, вступающих в отношения чередования с другими сегментами [Славянская морфонология 1987: 9]. Однако по степени своей продуктивности чередования могут быть продуктивными, обнаруживающими регулярность, и непродуктивными, сохраняющими регулярность лишь в старых образованиях [Земская 1973: 79-80].

Каждый из альтернантов реализуется самостоятельной фонемой в пределах соответствующей альтернирующей морфемы, различия морфов которой не могут считаться автоматическими, или фонетически обусловленными [Кубрякова, Панкрац 1983: 18]. Морфы такой морфемы (алломорфы), обусловленные действием традиционных морфологических чередований (чередованием сильных фонем в морфеме), находятся в отношениях дополнительной дистрибуции, проявляя избирательность своей актуализации в определенной морфонологической позиции.

В словообразовании фонемные альтернанты отдельных словообразовательных пар (производящих и производных слов) обобщаются в альтернационные ряды, указывающие на деривационную оппозицию слов, которая маркируется при помощи морфонологических средств (переменных частей морфов производящих основ или формантов) [Кубрякова, Панкрац 1983: 18].

Порядку отношений производности соответствует направлению морфонологического чередования, позволяющему определить исходную форму (ступень) чередования – единицу, по отношению к которой фиксируются изменения в составе членов альтернации. Для производящей основы – это альтернант, представленный в словарной форме мотивирующего слова, входящий в структуру основного алломорфа (ср.: рек(а) → реч-еньк(а), где рек- – основной алломорф, или исходная форма мотивирующей основы, содержащая в своей структуре исходную ступень чередования – <к>).

По характеру фонемного выражения альтернантов альтернационные ряды обобщаются в определенный тип чередования, указывающий на тот или иной класс фонем, а также реализуют отдельный вид морфонологического чередования, отражающий корреляции чередований в структуре слова по тому, какие именно позиции затронуты чередованиями и какие типы фонем вовлечены в альтернирование. Например, в словообразовательной паре сух(ой) → сушь морфонологическое чередование представлено альтернационным рядом <х~ш>, реализующим тип чередования заднеязычных фонем с шипящими определенного вида – консонантных чередований в конце производящей основы.

В русском словообразовании наиболее продуктивны морфонологические чередования двух типов: 1) конечные основные чередования согласных фонем (консонантные чередования в конце основы производящего слова, представленной в структуре слова производного); 2) неконечные основные чередования гласных фонем (вокалические чередования внутри основы), включая чередования гласных с морфонологическим нулем.

При чередовании согласных фонем отмечаются следующие продуктивные типы: а) <парно-твердые ~ парно-мягкие> или наоборот – стул ~ стул-ик, морковь ~ морков-н(ый); б) <заднеязычные ~ шипящие> – брюк(и) ~ брюч-н(ый); в) <переднеязычные ~ шипящие> – свет(ить) ~ свеч-ениj(е); г) <губные ~ губные + л> – лов(ить) ~ ловл-Ø-я

Наряду с чередованиями согласных фонем в конце производящей основы продуктивные вокалические чередования внутри основы. Например, чередование <о~а> продуктивно при образовании форм глагола несовершенного вида с помощью суффикса -ива- (выносит → вынашивает, расспросит → расспрашивает), однако оно не распространяется на все случаи образования указанных форм (пририсовал → пририсовывал, выковал → выковывал, опорочил → опорочивал / опорачивал, обусловит → обусловливает / обуславливает, подковал → подковывал).

3. Усечение производящей основы – морфонологический процесс, состоящий в упрощении конца производящей основы, фонемная структура которого при присоединении аффикса влечет к возникновению звукосочетаний, не отвечающих нормам сочетания фонем на морфемных швах. В результате такие нехарактерные сочетания фонем на стыке производящей основы и аффикса подвергаются усечению.

Усечение производящего слова в структуре слова производного чаще всего отмечается при аффиксации. Ср.: пал/ец → бес-пал-Ø-ый, кеп/и → кеп-к-а, актуаль/ный → актуал-изирова-ть, ревн/овать → ревн/ость. Реже оно наблюдается в сложных словах, в которых усечению обычно подвергается первая основа (армяно-русский, индо-иранский), но может упрощаться и вторая (одн-о-пал-Ø-ый).

Усечению подвергаются определенная фонема (сол/о → сол-ист), сочетания фонем (пиан/ино → пиан-ист) или словообразующий суффикс (безум/ный → безум-ец).

Большинство случаев усечение вызвано необходимостью устранить стечения согласных фонем, затрудняющее присоединения аффиксов к производящей основе (серд/це → пред-серд-иj-е).

Упрощение конечных гласных основы неизменяемых слов объясняется тем, что для русского языка не характерны именные основы на гласные. В результате усечения такие основы принимают свойственный русским именным основам вид, оканчиваясь на согласный (рад/ио → рад-ирова-ть).

Усечение может быть нерегулярным и регулярным.

Как правило, усечение связано с определенными словообразовательными типами, в которых распространяется на все дериваты или только на ограниченный круг слов.

Имеет свою специфику усечение именных и глагольных основ.

Высокий деривационный потенциал глагольной лексики, проявляющийся в возможности широкой сочетаемости глагольных основ с различными типами словообразовательных аффиксов, приводит к тому, что глагольная основа, обладая двумя и более разновидностями, может оканчиваться и на гласную и на согласную, что дает ей широкие морфонологические возможности соединения с аффиксами как с начальными согласными фонемами, так и с гласными (ср.: агра-льн-ый, игр-ок, игр’-ище, по-играй-ка).

Продуктивность усечения обусловлена и изменяемостью / неизменяемостью слова. Основы изменяемых слов легче приспосабливаются к аффиксам, чем основы неизменяемых слов. Поэтому именно в неизменяемых словах усечение основ является основным способом приспособления их к словообразовательным аффиксам.

Усечение имеет свою специфику в словообразовании каждой части речи, поскольку конец основы слов каждой части речи имеет ряд особенностей в сочетании фонем, которые у слов других частей речи в этих условиях или вообще не встречаются или встречаются редко, являются нетипичными. Это в основном свойственно для слов суффиксального типа: для многих суффиксов, стоящих в исходе основы, характерны такие сочетания согласных, которые препятствуют сочетанию с различными словообразовательными аффиксами (ср. суффиксы имен прилагательных: -рн-, -льн-, -нн-, -вн-, -чн-, -шн-, -ст-, -йск-, -вск-, -ньк- и др.). К таким сочетаниям могут присоединяться суффиксы с ограниченной комбинацией начальных фонем.

Реализация усечения вариативна. Нередко одна и та же основа участвует в словообразовании в двух вариантах - усеченном и неусеченном (ср.: прочный → упрочнить / упрочить, мозаика → мозаичист, мозаичник / мозаист).

Такое варьирование основ имеет место как при сочетании их с одним и тем же аффиксом, и так и при сочетании с разными аффиксами. Паралелльные образования вступают в отношения конкуренции, и со временем одно из них может быть вытеснено – ср.: марионетка → марионеточный / марионетный (устар.).

4. Наложение морфем (или интерференция, аппликация) – совмещение в составе производного слова конечных фонем предыдущей морфемы и начальных фонем последующей морфемы, когда производящая основа на исходе имеет те же фонемы, с которых начинается словообразующий аффикс: «розов(ый) + -оват(ый)» → «розоватый» (ср.: беловатый, сосняк, океанавт, жерновой, властвовать, нечегошеньки, лермонтовед).

Наложение морфем отмечается в различных типах производных слов: 1) отадъективных прилагательных (лиловатый); 2) отсубстантивных глаголах (разбойничать); 3) сложениях (лермонтоведение); 4) отсубстантивных существительных (геоид); 5) отсубстантивных прилагательных (швартовый); 6) отадъективных глаголах (грузнуть); 7) префиксальных глаголах (приду); 8) отадъективных глаголах (жадничать).

5. Интерфиксация – морфонологический процесс вставки между производящей основой и словообразующим аффиксом или между производящими основами в сложных словах «межморфемных прокладок», интерфиксов. Ср.: реле(й)ный, гаи(ш)ник, морфи(н)ист, ли(в)ень, арго(т)ический, мексик(ан)ский, европ(ей)ский, соч(ин)ский, орл(ов)ский, альп(ий)ский, ст(о)летний, пул(е)мет, сем(и)часовой, дв(ух)актный, свет(о)фор, дв(а)жды, един(о)жды, четыр(е)жды, тр(и)жды, проз(а)ик, энерг(ет)ика, астм(ат)ический и др.

Интерфиксы не выражают значения, выполняя функцию строевых элементов. Отсюда их рассмотрение в качестве «асемантем» [Гимпелевич 1966] или «структем» [Тихонов 1974]. Оформляя основы слов при слово- и формообразовании, интерфиксы используются как прокладки между частями сложного слова, между производящей основой и словообразующим аффиксом, между формообразующей основой и окончаниями.

К таким частям слова, которые «не имеют ни словообразовательного, ни грамматического значения», относятся (1) соединительные части сложных слов: пар(о)ход, овц(е)бык, тр(ех)метровый, тр(е)угольник, пят(и)летний, дв(ух)метровый, дв(у)бортный, сорв(и)голова; (2) части слова, находящиеся между производящей основой и суффиксом: един(о)жды, дв(а)жды, четыр(е)жды; (3) основообразующие элементы, используемые в формо- и словообразовании: чуд(ес)а, чуд(ес)ный, доч(ер)и, доч(ер)ний, врем(ен)а, врем(ен)ный, чит(а)ть, зна(j)ут, зна(j)ка, пе(в)ец; (4) части слова, используемые в качестве «прокладки» между производящей основой и словообразующим суффиксом: купе(й)ный, кино(ш)ник, арго(т)изм, вуз(ов)ский, амерк(ан)ец, перв(ен)ец, ныря(ль)щик, професси(он)альный [Тихонов 1996: 670].

Возникновение интерфиксов в структуре слова «связано с необходимостью преодоления определенных морфонологических препятствий в словообразовании, устранением нежелательных фонемных сочетаний на морфемном шве, с необходимостью создания благоприятных морфонологических условий для сочетания производящих основ и словообразующих аффиксов» [Тихонов 1974: 31]. Поэтому интерфиксы – это «морфонологические средства, которые облегчают условия сочетаемости словообразующих аффиксов с производящими основами и тем самым способствуют расширению словообразовательной базы русского языка, вовлекая в процесс словопроизводства слова, основы которых имеют в исходе сочетания фонем, затрудняющие присоединение суффиксов или сильно ограничивающие их сочетательные возможности» [Тихонов 1996: 671].

Общая продуктивность интерфиксации свидетельствует о «росте агглютинативности в структуре производного слова в русском языке советской эпохи» [Русский язык и советское общество 1968: 63].

Регулярность интерфиксации заключается, с одной стороны, в использовании одного и того же интерфикса при деривации производных от одной производящей основы (ср.: кофе(j)ок, кофе(й)ник, кофе(й)ница, кофе(й)ня, кофе(й)ный, кофе(й)ничать), а с другой – в возникновении на морфемном щве разных интерфиксов при присоединении к основе одного и того же суффикса (ср.: ленинградский, перу(ан)ский, обком(ов)ский, враж(е)ский, пут(ей)ский, кант(иан)ский, нищ(ен)ский, ялт(ин)ский). В первом случае увеличиваются словообразующие возможности основ, во втором – аффиксов.

По аналогии интерфиксация может охватывать словообразовательные модели, в которых морфонологические условия морфемного шва могут отсутствовать, что приводит к вариативности строения производных одного словообразовательного типа. Ср.: воркут(ин)ский и якутский. При этом нередко интерфиксальная модель вытесняет неинтерфиксальную Ср.: совнарком(ов)ский, исполком(ов)ский и совнаркомский, исполкомский.

Впервые трактовка интерфиксация как особого морфонологического процесса в структуре русского производного слова была предложена Е.А. Земской [1964]. Однако несмотря на позитивные оценки этой концепции в русистике, выделение этого явления словообразовательной морфонологии до сих пор не является общепринятым.

С обсуждением статуса интерфиксальных компонентов структуры русского производного слова связана научная дискуссия, все еще сохраняющая свою актуальность.

Суть дискуссии заключалась в критике языкового статуса интерфиксов и выяснении вопроса о последствиях интерфиксации: приводит ли наличие в структуре слова асемантических элементов к возникновению морфонологических вариантов производящих основ и аффиксов?

Изначально разработка проблемы интерфиксации на материале русского словообразования были связана именно с анализом другого морфонологического явления – алломорфии морфемы.

В.В. Лопатин и И.С. Улуханов, отмечая в качестве синхронной закономерности регулярную тенденцию левого видоизменения суффиксальных морфов типа -щик/-чик/-овщик и видя в ней подтверждение диахронного процесса переразложения [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. 2: 19-29; Крушевский 1883: 82; Богородицкий 1935: 101], рассматривают модификации подобного рода в качестве алломорфов одной суффиксальной морфемы [Лопатин, Улуханов 1972; Русская грамматика 1980: 125-132].

Е.А. Земская не раз обращала внимание на противоречие такого анализа, связанное с несоответствием единиц, называемых алломорфами, критерию дополнительной дистрибуции, приводя довольно большой список слов, аффиксальные морфы которых, расцениваемые авторами «Русской грамматики» [1980] в качестве алломорфов, не вступают на самом деле в отношения дополнительного распределения [Земская 1972: 193-195; 1975; 1975а].

Анализируя спорные случаи морфемной членимости производных слов, Е.А. Земская приходит к заключению о необходимости выделения в формальной структуре производных слов незначимых сегментов, прокладок между значимыми частями слова, которые и обозначаются ею, вслед за А.М. Сухотиным, термином «интерфиксы» [Русский язык и советское общество 1968; Земская 1964; 1973; 1975; 1975а].

Идея Е.А. Земской о существовании частей слова, используемых как межморфемные прокладки, то есть характеризующихся отсутствием значения и чисто строевой ролью в слове, получила довольно широкое распространение (см., например, работы Н.А. Янко-Триницкой, М.В. Панова, В.С. Гимпелевича, А.Н. Тихонова, С.К. Шаумяна, П.А. Соболевой, И.Г. Милославского, Г.А. Пастушенкова и др.), хотя и не нашла всеобщего признания.

Так, одни исследователи указывают на слишком широко очерченный круг интерфиксов (см. работы Н.М. Шанского, Н.А. Крылова и др.), другие – противопоставляют термину «интерфикс» понятие нулевой, «пустой» морфемы, полагая, что описание элементов типа <-ев-> в прилагательном гоголевский в качестве нулевых морфем – более компактное представление инвентаря морфем [Shapiro 1967].

По мнению Е.А. Земской, понятие интерфикса дифференцирует семантические и асемантические сегменты в структуре слова и отражает известное несовпадение смыслового и формального членения производных единиц. Отталкиваясь от понятия соединительной морфемы Н.С. Трубецкого, определявшего статус таких элементов как частей слов, «которые нельзя причислить ни к основе, ни к окончанию и морфонологическая функция которых сводится к соединению основы с флексийной морфемой» [Трубецкой 1987: 76], Е.А. Земская расценивает интерфиксацию как одно из проявлений асимметрии морфологической оболочки слова [Земская 1980: 54-55].

Главная функция интерфиксов, как считает Е.А. Земская, заключается в том, что вставляемая между двумя морфемами асемантическая прокладка устраняет морфонологически запрещенные или нетипичные для структуры русского языка сочетания фонем [Земская 1973: 113]. Неправомерность выделения в составе слова так называемых «производных суффиксов» типа -шник, -йник, -овник и др. объясняется семантически: носителем значения в таких суффиксах является не весь отрезок, а лишь та его часть, которая присутствует во всех производных словах с данным деривационным значением, то есть простой суффикс. Функциональный анализ позволяет Е.А. Земской также сделать вывод о том, что незначимость интерфиксов в семантической структуре «производной» морфемы доказывается наличием в системе языка тождественных по значению образований с интерфиксами и без них (ср.: процентник, проценточник) и, кроме того, наличием тождественных по значению образований с разными интерфиксами [там же: 116, 119] (ср. диалект.: конЯтник, конЕвник ‘конская крапива’).

Однако использование в словообразовании «производных» аффиксов регулярно и составляет одну из важнейших характеристик моделей словообразования. Поэтому, как правило, в работах Е.А. Земской оговаривается тот факт, что некоторые интерфиксы в соединении с аффиксами составляют единство, влияющее на функционирование слова, то есть формант, определяющий «лицо» слова [Земская 1992: 109; 1975]. Данная способность формировать один из компонентов словообразовательной структуры слова, на наш взгляд, детерминирует другой подход: «рассмотрение интерфикса как компонента варьирующихся морфов одной морфемы, причем морфемы аффиксальной» [Кубрякова 1974: 106], а также предполагает анализ роли интерфиксов через изучение взаимодействия в пределах одного словообразовательного типа интерфиксальных и безинтерфиксальных моделей словообразования. Это подготавливает и разговор о сочетаемости интерфиксов с аффиксами в пределах словообразовательных гнезд и парадигм [Тихонов 1980: 102]. Взаимодействие морфемного состава слова и его словообразовательной структуры выражается в процессах линейных преобразований на морфемном шве как отражающих не морфемную синтагматику, а процессы взаимоприспособления производящей основы и форманта [Красильникова 1981]. Тем более, что трактовка форманта как функции предполагает включение в объем данного понятия всего того, чем отличается производное слово от производящего, т.е. аффиксы, флексии, с одной стороны, и сопутствующие морфонологические изменения производящей основы, с другой [Соболева 1980: 10]. Так, например, формирование специфических отнумеративных вариантов суффиксов -ойн-, -орк- (двойник, пятерка) обусловлено особыми функциями фонемного состава суффиксов в словообразовательной структуре слова. Эти функции обнаруживаются в параллелизме слов типа пятак, пятерка: становясь асемантическими, отрезки <-ор-> и <-ой-> не могут не оторваться от породивших их основ [Голев 1983: 21]. Отсюда ясно, почему в целом ряде работ Е.А. Земской проводится мысль о функциональной дифференциации значений производных и простых по структуре аффиксов. «Если же производная по происхождению морфема приобрела свое специфическое значение, отличное от значения составляющих ее частей, она рассматривается как самостоятельная морфема» [Земская 1973: 136] (см. также [Земская 1975; Булыгина 1977]). В системе словообразования широко распространены случаи функциональной неоднородности интерфиксов. Они возникают на основе регулярного сочетания интерфиксов с аффиксами и образуют в языке самостоятельные форманты. Примером этой тенденции может послужить соотношение единиц -ик, -овик и -ник, разбираемое Е.А. Земской [1992]. По мнению автора, производные существительные с суффиксом -ик, соотносительные с усеченными существительными, включают значительное число жаргонных и полужаргонных наименований, тогда как номинации лиц по профессии, занятию – сфера функционирования имен существительных на -ник и -овик. Поэтому в словах типа женатик, отставник, прикладник, фронтовик, кадровик выделяются форманты, соответствующие трем самостоятельным словообразовательным типам отсубстантивов на -овик и -ник и отадъективов на -ик [Земская 1992: 108-110].

По мнению И.Г. Милославского, необходимо разграничивать интерфиксы в словах типа америк-ан-ск(ий), с одной стороны, и кино-ш-н(ый), пар-о-ход, с другой. Если в последних двух примерах функции интерфиксов исчерпываются их необходимостью в формальной структуре слова, то в первом – несомненна важность семантического наполнения структурной функции интерфикса [Милославский 1980: 26-29].

Возможно также рассмотрение интерфиксов слов первого типа в качестве суффиксов, значение которых дублирует значение другого, следующего за интерфиксом суффикса, либо зачеркивается, отменяется значением другого суффикса этого слова (например, орл-ов-ец – значение лица, выраженное суф. -ец, отменяет значение признака, переданного суф. -ов-) [Литневская 1991: 72]. Такое решение выводит из состава интерфиксов случаи типа ялтинский, оставляя в качестве чистых интерфиксов, т.е. элементов, не имеющих ни реального, ни потенциального значения, или семантического наполнения, соединительные гласные и согласные, прикрывающие мотивирующую основу, что согласуется, таким образом, с идеями «соединительной морфемы» (Н.С. Трубецкой) и «форматива» (Г.О. Винокур).

Случаи «отмены» значения предыдущего морфа значением последующего рассматриваются в терминах десемантизации (З.М. Волоцкая, Г.П. Нещименко) или нейтрализации (И.А. Ширшов). При этом выделяется, как правило, две группы примеров этого семантического процесса изменения морфологической структуры слова: актуализация значения второго морфа за счет утраты значения первого (морфы имеют разное значение) и усиление значения одного морфа за счет другого (морфы имеют одинаковое значение); ср.: псарь – псарня, мальчишка – мальчишечка [Волоцкая 1980; Нещименко 1982]. Закономерным результатом подобных семантических сдвигов является выделение в системе новых словообразовательных средств, превращение последовательностей аффиксов и формантов (морфемных комплексов) в один самостоятельный формант (ср. анализ синонимичных формантов типа -ств(о) и -тельств(о) [Волоцкая 1980: 19-20; Ширшов 1980: 97-104]).

Таким образом, введение термина «интерфикс» заострило внимание дериватологов на своеобразии синтагматики морфем русского производного слова, спорные случаи морфонологической интерпретации которого оказались связанными с процессами языковой асимметрии/симметрии. В результате выделилось два направления анализа явлений взаимоприспособления морфем, в которых отразились различные подходы к пониманию морфемного состава слова.

С одной стороны, сегменты <-ов-> и <-ин-> в словах типа орловский, ялтинский рассматриваются как внеморфные прокладки, интерфиксы, а с другой – как части более длинных морфов.

Неоднозначность статуса интерфиксов в структуре слова отмечалась и сторонниками определения интерфиксации как морфонологического процесса. Ср., например, вариативность членения основ, содержащих интерфиксы, показанная А.Н. Тихоновым: бур-е-лом, одн-а-жды, времен-н-ый, пев-ец, шоссе-й/н-ый, перв-ен/ец, орл-ов/ск-ий [Тихонов 1974: 28-29; 1996: 670].

С течением времени, однако, острота спора сгладилась утверждением, что каждый из обозначенных подходов обладает своими преимуществами при описании системы словообразования. «Выделение -ш- в качестве интерфикса или рассмотрение суф. -шник в качестве варианта суф. -ник целиком зависит от цели исследования и является равнодопустимым» [Милославский 1969: 78] (см. также [Земская 1975: 82-83; Лопатин 1975; Мельчук 1971: 219-220]).

В то же время в ряде работ по словообразованию содержится стремление обойти противоречие, связанное с выделением в слове элементов, не являющихся морфемами ввиду отсутствия у них означаемоего. Исследователи обращают внимание на спорность теории интерфиксации: термин «интерфикс» объединяет явления, с языковой точки зрения слишком неоднородные (соединительные элементы в сложных словах и между основой и аффиксом); не ясны границы интерфиксации [Лопатин 1975]; параллелизм интерфиксов связочным морфемам оказывается мнимым, так как, по мысли Н.С. Трубецкого, связочные морфемы содержат идею связи, соединения и потому являются значимыми после отсечения четко выделимых сегментов либо сопряжены с передачей какой-либо информации, как, например, основообразующие элементы в древнегерманских языках [Кубрякова 1974: 106]. Исходя из этих и других критических соображений по поводу общеязыковой несостоятельности концепции интерфиксов, предлагаются две альтернативы: интерфиксы возводятся в ранг морфем (например, так называемые «консонантизирующие» суффиксы, выполняющие «особую «консонантизирующую» функцию, оформляя лишь образующее несклоняемое существительное в соответствии с существующей в нашем языке моделью именной основы на согласный звук» [Шанский 1968: 115]), либо рассматриваются в составе соседних морфем, морфов аффикса или основы [Зенков 1969: 43; Шанский 1968: 114-119; Лукашанец 1980] (ср.: «Никаких «прокладок», кроме консонантизирующих суффиксов, в современном русском языке нет… Есть алломорфы, варианты морфем, биморфемы и производные морфемы, функционирующие уже как целостные аффиксы…» [Шанский 1968: 119]). Но, как справедливо отмечает Е.В.Красильникова, если в первом случае становится нечетким само определение морфемы, то во втором – сводится на нет морфонологическая значимость интерфиксов, за счет чего увеличивается число синонимичных морфем и морфов одной морфемы [Красильникова 1981: 150].

Стремление наделить интерфикс функцией или значением восходит, вероятно, к концепции Г.О. Винокура, который считал неправильным выделение из состава слова звукового комплекса, «не обладающего каким-нибудь значением, представляющего собой пустое звукосочетание» [Винокур 1946: 317].

Наиболее последовательной в этом отношении альтернативой теории интерфиксов является концепция В.В. Лопатина, согласно которой «каждый вычленяемый по тем или иным причинам отрезок словоформы является либо морфом, либо его частью» [Лопатин 1976: 21].

Для обозначения любой изменяемой (усекаемой или наращиваемой) части морфа предлагается термин «субморф», который, по мнению В.В. Лопатина, охватывает понятие интерфикса и иных элементов, обладающих морфемоподобием¹, и способен, обозначая единицы, вычленяемые внутри морфов, отличать морфы одной морфемы не только на основе формальных видоизменений парадигматического уровня (чередований), но и благодаря синтагматическим изменениям (усечениям, наращениям) одного морфа в сравнении с другим. Иными словами, к элементарным единицам морфемики, морфам, обладающим самостоятельной семантической функцией, добавляются единицы более элементарные, субморфы, имеющие формальную (морфонологическую) значимость, в ряде случаев совпадающие по своему фонемному составу и морфонологическим функциям с аффиксальными морфемами [Лопатин 1977: 57-60; 1987: 110]. Многие исследователи остановились на таком решении проблемы о незначимых элементах морфологической оболочки слова, что обусловило рассмотрение сегментов типа <-ов->, <-ан->, <-ин-> и др. в качестве субморфов или «левых наращений» суффиксов; при этом -овск, -анск-, -инск-, -ск- в словах орловский, американский, ялтинский, киевский представляют собой алломорфы одной суффиксальной морфемы, содержащие субморфы <-ов->, <-ан-> и <-ин-> [Касевич 1986: 95].

Несмотря на теоретические и практические преимущества, концепция субморфов не сняла, а скорее заострила проблемы квалификации той или иной формы конкретного морфа как единицы текста, а, тем более, вопросы парадигматики: вопросы о системных критериях или требованиях, предъявляемых к отождествлению отдельных сегментов в составе единиц более высокого ранга.

С введением термина «субморф» (в понимании В.В.Лопатина) расширился круг явлений, подводимых традиционно под понятие «алломорф», что предопределило некоторые компромиссы в процедуре идентификации аллоединиц. Так, выдвигается предположение о том, что алломорфами одной морфемы являются морфы, противостоящие не во всех, а только в части своих позиций. «Отказ от обязательности критерия дополнительного распределения формально и семантически близких морфов обусловлен тем, что чисто дополнительное распределение... слишком редко встречается в морфематической системе русского языка; это определяется значительно меньшей строгостью, большей избирательностью морфонологических позиций по сравнению с позициями фонетическими» [Лопатин 1976: 42]. Таким образом, критерий дополнительного распределения, лежащий в основе разграничения алломорфов и вариантов, практически снимается признанием противопоставленности морфов лишь в части своих обобщенно-грамматических позиций. Важное значение по-прежнему сохраняют условия фонематической и семантической близости алломорфов. Решение же вопроса об отнесении субморфов к «левым наращениям» суффиксальных морфов, а не к морфам основы, базируется на рассмотрении семантики таких морфов и суффикса как единиц морфологического словообразования, в котором особое место занимают обобщенно-грамматическая семантика суффикса и его функции обобщающей морфемы по сравнению с корнем [Лопатин 1976: 24].

Кроме того, наряду с общими закономерностями позиционного распределения, связанными с семантическими реализациями алломорфов, важным становится определение собственно формальных причин «левого распространения» суффиксов, в число которых входят следующие регулярные особенности деривационного акта: 1) бóльшая формальная выразительность длинного морфа в сравнении с более коротким (ср.: -а-/-ива-, -к(а)/-овк(а), -ск-/-овск- и др.); 2) тенденция к устранению стечений согласных и к чередованиям заднеязычных с шипящими при присоединении суффиксов, начинающихся на согласный, за счет отрезков, начинающихся на гласные <о> или <а> (ср.: кустарник, пихтарник и др.); 3) продуктивность «вторичных» суффиксальных морфов, связанная с тенденцией к агглютинативности на морфемных швах, с уменьшением роли нелинейных средств сцепления морфем по сравнению с линейными; 4) бóльшая наглядность словообразовательных отношений между производным и его производящим у слов, формальная структура которых содержит наращение суффикса, т.е. «прозрачность» словообразовательной структуры производного [Лопатин 1977: 51-52; Русский язык и советское общество 1968; Земская 1973: 119].

Следовательно, нестрогая дифференциация морфонологических позиций суффиксальных алломорфов восполняется системной регулярностью появления нескольких рядов морфемных соответствий как выразителей системных возможностей из числа имеющихся структурных оппозиций. Отсюда – необходимость критерия семантической близости, который, с одной стороны, «упрощается за счет относительной легкости определения общего словообразовательного значения того или иного рода» [Кубрякова 1974: 102], а с другой – противопоставляет некоторые алломорфы в области своих частных словообразовательных значений, что дает возможность говорить о семантических позициях алломорфов, или их семантико-грамматическом и лексико-семантическом распределении [Лопатин 1977: 279-283]. Тем самым морфонологическое распределение алломорфов оказывается дополненным распределением по семантическим позициям. Так, например, морф -атник, выступающий в отыменных существительных в отличие от морфа -ник только после основ названий животных, вступает в отношения позиционного лексико-семантического распределения с морфом -ник, который, в свою очередь, возможен после основ различной семантики, в том числе и после основ названий животных [там же: 282-283].

Таким образом, в примерах единиц неоднозначного морфемного статуса (интерфиксов или субморфов) отражаются частные случаи семантико-словообразовательной неоднозначности, регулярные случаи того, что в качестве деривационных морфем, или формантов, могут выступать некоторые последовательности, упорядоченные структуры морфем. Разбирая случаи типа упадок - упаднический, где функции форманта выполняет, по мнению многих ученых, последовательность морфем (суффиксов -ник и -еск-), часто говорят о так называемых «морфемных блоках» или «морфемных комплексах», которые, отличая производное слово от его производящего «комбинациями» морфем, функционируют как единые форманты.