Идиоматичность – «феномен мотивированности»?

Мотивированность всех аспектов связи звучания и значения производного знака, наличие внутренней формы, способность представлять информацию об именуемом объекте (шире — ситуации именования, в которую он включен) расчленено, с опорой на старые знания, предполагает совершенно особый модус существования производного как наиболее яркого знака системности языка, взаимной координации всех его уровней в аналитико-синтетической структуре, форме деривации.

Расчлененная, эксплицитная форма подачи языковой информации облегчает ее прочтение (причем при этой «раскодировке» значимы все без исключения характеристики производного знака, взятые во всем многообразии их внутрисловных и внутрисистемных отношений), способствует тому, что характер и количество невыраженного в поверхностной структуре деривата оценивается не только как мера его мотивированности (ср. точку зрения В.М. Солнцева, устанавливающего прямо пропорциональную зависимость между мерой произвольности и мерой идиоматичности знака, когда последняя выступает как абсолютивная характеристика непроизводного — произвольного знака, и может варьировать свою степень по мере «нарастания» мотивированности — сокращения доли произвольности [Солнцев 1977]), но в первую очередь провоцирует нахождение системных пределов имплицитности, попытку измерить «концептуальную «глубину» словообразовательной формы» [Антипов 2001 б], обозначить мотивированность самой кажущейся немотивированности, что неизбежно влечет за собой признание недостаточности анализа только внутриязыковых измерений отношений мотивации и попыток трактовать правила взаимокоординации сторон знака, опираясь только на характер внутрисистемных отношений («ценностей»), а потому предполагает выход за пределы системы в область широкого контекста всех значимых аспектов ситуации семиозиса.

Такой выход был осуществлен в рамках ономасиологического подхода к исследованию семантических проблем словообразования, который установил связь словообразования «с теорией номинации и речевой деятельностью человека» [Кубрякова 1981: 3], поставив тем самым в центр внимания выявление существенных характеристик словообразовательной семантики как языкового феномена, что предполагает определение специфики такой категории, как словообразовательное значение. Актуальным становится обращение к условиям взаимодействия лексического и словообразовательного значений, при этом «вертикальный» способ организации последнего предполагает выбор максимально адекватного для соотнесения с поверхностной семантической структурой уровня. В качестве такового избирается уровень, близко стоящий по степени конкретности к лексическому значению и, одновременно, являющийся достаточно обобщенным, типовым — собственно словообразовательного [Янценецкая 1987] или уровень словообразовательно-пропозиционального [Араева 1994] значения.

Направления трактовки идиоматичности, интерпретирующие онтологию этого явления с опорой на соотношение данных видов значения, позволяют утверждать, что «истоки идиоматичности производного слова, ее характер и степень проявления» кроются «в типе соотношения онтологического (номинативного) и мотивационного (словообразовательного) значения» [Янценецкая 1991: 36], и, следовательно, сама идиоматичность «может быть интерпретирована как расхождение в объеме и содержании информации, передаваемой лексическим и словообразовательным значением слова» Резанова 1985: 100, как «результат расхождения компонентного состава глубинной структуры и поверхностной ее реализации» [Араева 1994: 76], результат «имплицирования мотивирующей синтаксической структуры» [Кудрявцева, Шеляховская 1990: 118].

Наиболее результативным в определении динамики соотношения видов семантики становится ономасиологический анализ, т.к. именно ономасиологические показатели деривационного акта являются теми системными «силами», которые организуют как логику создания вторичных знаков особой номинативной сферы языка, так и принципы функционирования дериватов в системе языка и внутреннем лексиконе языковой личности, определяя и степень эксплицитности / имплицитности семантики мотивированных лексических единиц. «Ономасиологическим подходом исследования языка является тот, который рассматривает содержательную сторону языковых единиц с точки зрения предметной направленности, то есть соотнесенности с внеязыковым предметным рядом как средства обозначения, именования последнего» [Кубрякова 1977: 19].

Ономасиологическая интерпретация словообразовательного значения позволяет представить данную категорию в непосредственной связи с основной функцией системы словообразования — наречением мира, осуществляемой комплексной единицей вторичной номинации — производным словом, и потому предполагает определение ее в терминах ономасиологической структуры. Предложенная М. Докулилом форма представления результатов речемыслительной деятельности отражает отношение предметов мысли друг к другу в процессе наречения — связывание нового, неизвестного с уже известным, данным в опыте, а потому описывается как логическая операция приписывания базису (аргументу), указывающему на понятийную категорию, класс, к которому относится мыслимый предмет, определенного признака (функции), выделяемого в предмете при его сопоставлении с другим, уже известным предметом. В формуле ономасиологической структуры, тем самым, закрепляются результаты осуществляемой категоризации, перекатегоризации, субкатегоризации универсума, что предполагает выбор, в первую очередь, части речи и, ỳже, семантического подкласса, к которому оказывается отнесенной познаваемая сущность. Указанная ономасиологическая формула дополняется необходимым третьим компонентом, конкретизирующим устанавливаемое отношение между базисом и признаком, — ономасиологической связкой [Кубрякова 1977] (Ср.: «ключ к пониманию и определению словообразовательного значения лежит, по нашему мнению, именно в том, чтобы рассмотреть все возможные типы отношений между ономасиологическими базисами определенной природы и ономасиологическими признаками» [Кубрякова 1982: 24]). В номинативной структуре производного слова значимым, таким образом, оказывается соотношение компонентов ономасиологической структуры либо с формирующей, либо с отсылочной частью. Словообразовательное значение в этом случае формулируется как «называющее тип связи между тем, что осмысляется как ономасиологический базис, и тем, что воспринимается как ономасиологический признак» [Кубрякова 1981: 102].

Репрезентация процессуального аспекта словообразовательного акта позволяет представить и его синтаксическую природу [Гинзбург 1979] — закрепление мотивирующего суждения (ряда суждений), представленного в виде трехчленной логической формулы (приписывание предмету определенного признака в результате сопоставления его с другим мыслимым известным предметом), и его объективации в поверхностной двухкомпонентой структуре производного знака.

Это обстоятельство делает очевидным факт обязательного имплицирования компонентов мотивирующего суждения в большинстве случаев, утверждая, таким образом, «условный» статус мотивации, функционирование производного знака как «намека», где один эксплицитно выраженный признак становится представителем всего содержания, стоящего за формой. Имплицитные компоненты семантики в этом случае рассматриваются не как «приращенные», возникшие в результате непредсказуемого эффекта взаимодействия мотивирующего и форманта, т.е. как некие дополнительные смыслы, а как подразумеваемые, имеющие не дополнительный, а равноправный статус наряду с эксплицитными семами, как равноправные члены единого мотивирующего суждения, одинаково реальные функционально наряду с формально выраженными семантическими компонентами, прочитывающимися за данной формой [Кубрякова 1981: 158].

Ономасиологическая формула представляет лежащее в основе номинации суждение в самом обобщенном виде. Дальнейшая детализация данной структуры предполагает выделение иерархии видов словообразовательного значения с построением шкалы от наиболее обобщенного уровня семантики (соответствующего указанию на категориальные признаки соположенных объектов в процессе номинации — подведение именуемого под определенную частеречную категорию) до конкретизованного, приближенного к лексическому уровню. Рассмотрение характера связей компонентов мотивирующего суждения и компонентов словообразовательной формы предполагает ее соотнесение с пропозицией — развернутым суждением об именуемом объекте, лежащим в основе мотивирующего суждения. Пропозиция является медиумным уровнем, организуя логику перехода от «логически выявленных связей между объектами окружающего нас мира в ономасиологически упорядоченные типы отношений и в соответствующие виды семной организации лексического значения» [Янценецкая 1991: 4]. Поэтому именно пропозициональный уровень словообразовательной семантики соотносится с понятием собственно словообразовательного значения [Янценецкая 1987] как максимально адекватный для соотнесения с поверхностной семантической структурой деривата уровень.

Словообразовательное значение, исходя из этого, рассматривается как результат свертывания пропозиции, лишь немногие компоненты которой способны быть эксплицированными в поверхностной структуре деривата и служить опорой для «доступа» к остальным ее членам, связанным отражением единой ситуации. Избрание этого уровня в качестве наиболее релевантного для соотнесения с экспонентной структурой позволяет по-иному расставить акценты в объяснении выраженных / невыраженных компонентов семантической структуры слова [Араева 1994; Артемьева 2000; Грушко 1994; Оглезнева 1996; Резанова 1996; Янценецкая 1991 и др.].

Пропозиции описывают типичные ситуации и в зависимости от типа имеют определенный фиксированный набор членов ситуации, варианты экспликативного выражения того или иного компонента пропозиции также зависят от типа именуемого объекта действительности, осложняясь при этом возможным наличием модальной рамки суждения об именуемом объекте. Таким образом, выбор пропозиции (в частности, функциональной или характеризующей), а также компонента, который будет ее представителем в поверхностной структуре деривата, подчиняется определенным правилам, отражающим характер номинативной ситуации: специфику именуемого объекта, зависящую от нее позицию именующего субъекта по отношению к нарекаемой сущности.

«Реально в речи доминируют высказывания с асимметрией поверхностной и глубинной структур. В языке выработан довольно сложный механизм пропозиционального насыщения высказывания, обеспечивающий комбинирование эксплицитных и имплицитных способов ее проявления, а также различную степень эксплицитности» [Резанова 1996: 63] (см. также [Арутюнова 1976; Имплицитность в языке и речи 1999]). Из этого следует, что способ истолкования факта наличия у большинства производных единиц «дефиниционного» словообразования идиоматичности через соотнесение компонентов значения составляющих слово частей и компонентов лексического значения является принципиально не адекватным самой природе знака вторичной номинации. Именно лежащее в основе суждение, представителями компонентной структуры которого будут служить избранные в зависимости от характера осмысляемой ситуации и формальной операции ее представления отсылочная и формантная части, должно оказаться в центре внимания и соотноситься с поверхностной смысловой структурой (конкретизатором этой глубинной структуры) деривата. То есть «в акте словообразования (при «первом» создании данного производного слова) мотивация принимает форму не мотивации одного слова другим, а форму мотивации определенной синтаксической конструкцией, в составе которой присутствует непосредственно мотивирующее слово и где оно выступает в привычном и естественном для него сочетании с другими словами» [Кубрякова 1981: 159]. Поэтому практически неизбежное имплицирование составляющих глубинного суждения (за рядом исключений типа сложных слов) не обязательно должно рассматриваться как обретение дериватом идиоматичности.

Трактовка идиоматичности с позиций пропозициональной теории позволяет рассматривать многие случаи расхождения компонентного состава формальной и семантической структур, традиционно относимые к фактам идиоматичности, как неидиоматичные [Араева 1994]. С этой точки зрения неидиоматичными необходимо признать те дериваты, в лексическом значении которых реализованы все члены пропозиции, лежащей в основе мотивирующего суждения (при условии, что мотивирующее выступает в единственной синтаксической роли) (ср: лексическое значение деривата автомобилист ‘тот, кто водит автомобиль’ при лексико-словообразовательном значении (ЛСЗ) ‘тот, кто водит определенный вид транспорта’ и словообразовательно-пропозициональном значении (СПЗ) ‘субъект по средству функционирования’). В свою очередь, не представленные в пропозициональной структуре компоненты, обнаруживающиеся в лексическом значении деривата, могут быть предсказуемыми и выводимыми, будучи обусловленными семным составом мотивирующего и возможностями аффикса к актуализации одной либо ряда тем в сочетании с тем или иным производящим. Максимальный «разрыв» между лексическим и словообразовательным значением, препятствующий предсказуемости и выводимости составляющих поверхностного слоя семантики деривата, характерен для производных с полипропозициональной структурой, представленной в лексическом значении слова, при возможности актуализации компонентов только одной мотивационно значимой пропозиции в рамках словообразовательного значения (ср.: ЛСЗ ‘гриб по месту произрастания’ поддубовик при формулировке ЛЗ ‘гриб с красновато-желтой шляпкой, похожий на белый гриб’ или ЛСЗ ‘гриб по времени появления’ дождевик при ЛЗ ‘шарообразный гриб, мякоть которого при высыхании превращается в темную пыль’).

В этом случае ракурс рассмотрения идиоматичности производного знака, ее характера, степени и причин возникновения смещается в сторону выяснения условий и способов трансформации глубинной структуры в поверхностную с помощью избранных конкретизированных мотивирующей основы и форманта. Анализу с этих позиций подлежат функциональная семантика форманта, смысловая структура и сочетаемостные свойства мотивирующего слова, его способность занимать определенную позицию в структуре высказывания. Важным является также и то, что во внимание следует принимать довольно широкий ассоциативно-прагматический потенциал слова, выступающего в качестве мотиватора, т.к. любое слово служит не только «семантической этикеткой для называния всей той области референции, всего того денотативно-сингификативного пространства, которое связано с данным словом в мозгу говорящих» [Кубрякова 1981: 161], но и несет информацию о ряде ситуаций, членом которых оно может быть. В качестве иллюстрации, способной продемонстрировать «реальное» функционирование в «мозгу говорящего» мотивированной единицы как обладающей многослойным концептуальным объемом, можно привести результаты эксперимента по осознанию и интерпретации мотивированного знака. Ср.: козляк 1) тот, кто ездит на козле; 2) тулуп из шкуры козла; 3) ругательство более унизительное, чем просто козел; 4) место, где разводят козлов; 5) нехороший человек, грубый и неотесанный; 6) хитрый, наглый, ненадежный человек, эгоист; 7) мелкий пакостник; 8) вечеринка недостойных граждан, поносная фамилия; 9) название в народе неудачного места где-либо, где что-то не удалось или не получилось, при этом дело обернулось очень неприятным образом, за что и было это место прозвано «козляк»; 10) пастух, присматривающий за козлами; 11) стайка для козлов; 12) пастбище для козлов; 13) бандит и т.п.

Актуализованные в языковом сознании ассоциативные признаки интерпретируемой словообразовательной формы свидетельствуют о присутствии довольно сложного концепта, модель структуры которого может быть представлена в виде ассоциативного поля, чьи компоненты, как это видно из приведенных реакций, представляют собой совокупность денотативно и прагматически обусловленных семантических признаков. Большинство этих сем составляют ассоциативную «ауру» мотивирующего, не отражены в его значении, но являются его компонентами и участвуют в словопроизводственном процессе.

Прототипическая сочетаемость мотивирующего слова, реализуемая в определенных словообразовательных моделях, позволяет предсказать появление вполне определенных невыраженных в формальной структуре деривата семантических компонентов, представляя, таким образом, лексикализованные дериваты. Реализация сочетаемости, имеющей слабую степень предсказуемости, предполагает образование максимально идиоматичного деривата. Дело осложняется также и в том случае, когда в основе мотивирующего суждения лежит набор связанных пропозиций, представляющих собой фрейм, как правило, это пропозиции характеризации (см., например, [Резанова 1985; 1993; 1996]).

Выявление скрытых сем на основе соотношения компонентного состава пропозициональной структуры, лежащей в основе словообразовательного значения, и ее поверхностной реализации — лексического значения — с привлечением данных о семантике мотивирующего слова и функциональных свойствах форманта, дает наилучшие результаты и осуществляет довольно полную реконструкцию семантического рисунка деривата. Подобный анализ проводится с учетом всех значимых ономасиологических характеристик компонентов номинативной ситуации — избираемых принципа, способа номинации, мотивировочного признака, семантической модели и т.д., специфичных для различных групп, классов производных единиц. В результате этого набор ономасиологических характеристик, присущих той или иной ономасиологической категории, позволяет выстраивать довольно четкую шкалу степеней идиоматичности производных единиц, в эту категорию входящих (ср. [Артемьева 2000; Оглезнева 1996]).

Таким образом, ономасиологический анализ позволяет выявить все системно значимые аспекты взаимодействия формальных и семантических структур деривата, позволяет представить многомерный образ производной единицы, определить ее координаты в системе, объяснить разные степени приближения мыслительного содержания к формальному воплощению.

Рассмотрение идиоматичности в контексте проблем ономасиологического словообразования предполагает ее соотнесение в первую очередь с категорией мотивированности всех аспектов словообразовательной формы и позволяет трансформировать проблему идиоматичности путем включения ее в более широкий контекст факторов и условий, формирующих «информативное поле» лексемы и облегчающих восприятие и понимание мотивированного знака, в проблему информативности словообразовательной формы в целом. «Информативность как концептуальная категория словообразовательной системы позволяет «…решить многие проблемы диалектики формирования в языке новых знаковых структур» [Антипов, Катышев 1998: 24] и прежде всего — доказать особую роль деривационных отношений в саморазвивающейся системе уровней языковой структуры [Антипов 2001 а: 150].

Формальная структура производных указывает и на эксплицитные, и на имплицитные стороны семантики лексических дериватов. И в способности экспонентного уровня производных единиц выступать в качестве одного из средств экспликации языкового содержания (во всех его значимостных для структуры дериватов аспектах) заключены основы восприятия, интерпретации и, следовательно, хранения формально-семантических ресурсов языка, включая имплицитные стороны семантики языковых знаков, «вывод» которых упорядочен с точки зрения логики системной организации двустороннего единства языка.

Языковой знак, и, прежде всего, знак производный, представляет собой полиформную иконическую структуру с разветвленной сетью системных отношений, имеющую разный объем информативности. Мотивированность как ведущее свойство производного знака становится основной категорией при обсуждении степени его идиоматичности. Одна из концепций мотивированности, представленная мотивологической школой, определяя производность одного знака от другого в категориях внутренней формы как «осознания рациональности связи звучания и значения» [Блинова 1984], пристальное внимание уделяет феномену идиоматичности мотивированного знака в его связи с процессами демотивации и ремотивации. Идиоматичность в этой традиции рассматривается как фактор демотивации слова — является промежуточной ступенью забвения внутренней формы, потери словом мотивированности. Поэтому идиоматичность сопрягается в данном случае с явлением лексикализации, которая и способствует обретению словом идиоматичности [Блинова 1984; Адилова 1996; Козлова 1999; Михалева 1995 и др.]. Идиоматичное слово в этом случае оказывается эквивалентным фразеологизму. Осознание «рациональности» связи формальной и смысловой сторон оказывается затруднено, объяснимость производного знака через мотивирующее слово не может осуществляться либо вообще, либо мотивирующее осознается «рудиментарно» — оказывается представлено в семантической структуре производного только частью, которая в результате семантического развития производного мотивированного знака отходит на второй план и поэтому не соотносится с формой. Ср. примеры типа белье, чернила и т.п. Демотивация может являться следствием семантического развития слова — появления у него новых семантических компонентов, расширения области референции, переинтеграции сем в результате переосмысления исходного значения и т.д. В этом случае семантическое развитие, ведущее к демотивации, предполагает «отход» от первоначальной формальной мотивационной структуры, что и обусловливает приобретение словом идиоматичности. При этом довольно жесткая формально-семантическая связь членов словообразовательной пары, с опорой на которую трактуется мотивированность и определяются ее степени, не позволяет учитывать множества вполне мотивированных языковым сознанием фактов, которые оказываются исключенными из корпуса мотивированных знаков. Ср. возможные образования, полученные на основе ассоциативного переосмысления мотивирующей основы: заморский мотивируется формой за морем в значении далеко, а не в значении географического расположения. В этой связи интерпретируется и статус слов с так называемой парадоксальной мотивированностью типа сморозить, обладающих «диффузной» семантикой. Выбор мотивирующего в подобных словах диктуется совершенно иными правилами, определяемыми их особой функциональной предназначенностью, смысловым заданием — ориентацией на экспрессивность выражения. При этом смысл передается самой типовой словообразовательной моделью, как правило, семантически прозрачной (ср. сморозить, огорошить, прижучить), а необычность мотивирующего реализует эффект неожиданности — неожиданности ассоциаций, «концептуальной аномалии», которая и вызывает яркий эффект эмоционального переживания этой необычности, и, помимо этого, подобные слова обладают довольно выразительной фоносемантикой, что также не учитывается как факт мотивированности формы [ср. Блинова 1984; Янценецкая 1979 и др.]. Хотя важность фоносемантической «пригодности» выбранных мотивированных основ, конечно же, не отрицает наличия иных ассоциативных опор, влияющих на выбор того, а не иного мотивирующего (см., например, [Янценецкая 1979]).

Идиоматичность в кругу мотивационных процессов определяется, следовательно, как мера мотивированности (скорее демотивированности) знака, связывается с процессами семантического развития слова, способствующими потере словом мотивировки, утрате внутренней формы, и напрямую соотносится с «антиподом мотивированности» — условностью, произвольностью связи звучания и значения [Блинова 1984: 17]: «одним из феноменов, реализующих тенденцию языкового знака к произвольности, выступает лексикализация внутренней формы слова» [там же: 88] (см. также [Михалева 1995: 36]).

Иной характер приобретает трактовка феномена идиоматичности в динамической теории мотивации [Голев 1989; 1991; 1993; Очерки… 1998 и др.], когда в поле зрения попадает широкий комплекс процессов мотивации, шире — детерминационных процессов. Идиоматичность в таком освещении приобретает совершенно особый статус, вплетаясь в комплекс факторов множества динамических процессов образования / существования / преобразования / распада формально-смысловых единств словесных структур — деривационно-мотивационных процессов, имеющих коммуникативную основу.

Идиоматичность выступает как фактор динамики формы в ее связи с содержанием: накопление новой информации идет до «разрыва» с формой, до утраты внутренней формы, до демотивации, но возникает новое качество существования этой формы. Ср.: «Идиоматизация производного слова и семантическое развитие слова (независимо от того, производно оно или нет) имеют общий механизм: в обоих случаях появляются новые, приращенные смыслы, позволяющие говорить об образовании новой, дискретной по отношению к исходной семантической единицы» [Голев 1994: 46]; «Трудно найти ограничения и в степени (глубине) идиоматизации: индивидуально-лексическое значение способно не только деактуализировать, потеснить, вытеснить морфемно-мотивационную семантику, но и оказать воздействие на форму (ср. явление опрощения) [Голев 1989: 42]. То есть идиоматичность служит начальным толчком к дальнейшему семантическому развитию и является его конечной точкой — в зависимости от количества «накопленного» формой. Идиоматичность выступает в этом случае как один из асимметричных механизмов, запускающих развитие, и, в конечном итоге, — движение к симметрии: «многие деривационно-мотивационные процессы имеют конечным пунктом область языковой системности» [там же: 48].

Внимание к противоречивости характера мотивационных процессов, установления изоморфизма планов содержания и выражения не столько при создании новой словесной единицы, сколько при ее дальнейшем функционировании, позволяет выявить роль всего комплекса механизмов, обусловливающих существование производного знака как своеобразной «качающейся структуры» между стремлением к мотивированности/произвольности. Затрагиваемые, таким образом, «базовые» свойства устройства и функционирования языковых знаков в системе (не случайно, по замечанию Н.Д. Голева, «функциональные вопросы, касающиеся назначения и функционирования мотивированных слов, находят чаще всего метафорические ответы» [там же: 12]) позволяют определить место идиоматичности в ряду факторов мотивированности / условности: «В собственно семантическом аспекте понятия идиоматичности и условности находятся, несомненно, в отношениях глубокого пересечения: идиоматичность — фактор условности в том смысле, что мотивировочный признак не охватывает всего содержания (он и не должен этого делать), но лишь условно представляет его (в форме)» [там же: 158], с другой стороны, «системное упорядочение идиоматических приращений (их типизация, приобретение свойства регулярности при воспроизведении и т.п.) ослабляет действие идиоматизации и в известном отношении усиливает тенденцию к мотивированности, так как вхождение идиоматических приращений в состав частных значений словообразовательных типов проясняет структуру мотивата, позволяет более легко «предугадать» его значение, исходя из морфемной структуры; иными словами, усиливается системная (структурная, по терминологии О.И. Блиновой) мотивированность в языке и речи» [там же].

Идиоматичность как любое свойство онтологии языкового знака оказывается связанным со столь же имманентными сущностями, свойствами и процессами, а потому может по-разному определяться в зависимости от той роли, которую она играет, от избранной «точки зрения» (по Соссюру), с позиций которой мы ее трактуем.

Так, «измерительные» аналогии, возникающие при определении идиоматичности (расхождение в объеме и содержании передаваемой разными типами значения информации, мера мотивированности, концептуальная «глубина» словообразовательной формы) порождают, с одной стороны, «энтропийные» ассоциации, актуализуя в своей трактовке асимметричные тенденции взаимокоординации формы и содержания (тенденция к произвольности, утрата мотивированности, затемнение внутренней формы, дефектная членимость), с другой, — сами степени «произвольности» значимы, несут концептуальную нагрузку, позволяя мотивированной единице как системно обусловленному факту набором своих системных характеристик эксплицитно сигнализировать о своих координатах в системе и приобретать, тем самым, интерпретируемость, «прозрачность», незатруднительное «прочтение» внешней структуры (ср. такие характеристики идиоматичности, как выводимость, предсказуемость, регулярность, типизированность). Это позволяет рассматривать идиоматичность как «точку динамического равновесия» разнонаправленных сил, организующих единство формы и содержания производной единицы, содержа в себе, таким образом, заряд внутренней энергии, стимул к будущему развитию.

Идиоматичность эксплицирует осуществляемые системой языка процессы приближения мысли к слову, представленному своей формой. При этом во внимание берется оязыковленное содержание, но соотносимое, в свою очередь, со всем объемом концептуального содержания, приложимого к данной форме. Форма при этом выступает не как пассивная структура хранения информации и обеспечения доступа к ней, условная по своей сути (мотивировка нужна слову при возникновении и совершенно не обязательна при дальнейшем функционировании, в результате чего зачастую отходит на второй план и может совершенно деактуализоваться), но являет собой структуру динамическую, пластичную, способную обретать свойства «самонастраивания» для выражения концептуального содержания. Категория информативности словообразовательной формы в этом случае охватывает весь круг возможных для данной формы ассоциаций.

Имеется в виду следующее: в системе языка разные участки словесного массива имеют разное положение на шкале мотивированности / немотивированности, имеют разные принципы установления информативности, различный ее характер. Один полюс этой достаточно условно выделяемой шкалы представляют слова с «сильной» мотивацией, поверхностная структура которых позволяет прочесть весь объем выражаемой информации, в силу чего подобные лексемы обладают нулевой степенью идиоматичности. Но весьма показательна и следующая точка зрения: «Образования типа сезонник рассматриваются иногда как результат включения значения, «семантической конденсации» конкретного словосочетания. С системно-словообразовательной точки зрения представляется более целесообразным видеть в таких именах идиоматичные слова, реализующие (или способные реализовать) наряду с нормативно закрепленными значениями потенциальные, системно возможные» [Бесценная 1992: 36]. Потенциальная возможность расширения семантического контура лексемы, появления новых значений, способных выражаться данной формой в результате возможной актуализации компонентов ассоциативного поля мотивирующих элементов, тоже можно трактовать как «идиоматичность». Противоположный полюс шкалы мотивированных элементов составляют слова немотивированные на данном этапе существования языковой системы, либо слова со «слабой» мотивированностью (в системе или для индивидуального языкового сознания) — степень идиоматичности в этом случае максимальна. Но подобные знаки ни в коем случае нельзя рассматривать как неинформативные (слабо информативные): «Чем мотивированнее обычный знак, тем больше сосредотачивается внимания на его внутреннем строении, вследствие чего уменьшается количество и значение внешних ассоциаций его «ассоциативного поля». И наоборот, чем произвольнее знак <…>, тем многочисленнее отношения, которые он устанавливает за своими пределами для определения своего значения [Балли 1955: 151] (цит. по [Голев 1989: 28]). Действительно, знаки с высокой степенью мотивированности имеют, как правило, бедное ассоциативное поле, концентрирующееся вокруг формальных элементов, знаки же немотивированные либо слабо мотивированные устанавливают широкий круг ассоциаций за пределами своей формы (в качестве опоры в этом случае выступает знание внеязыковой действительности), имеют значительный концептуальный объем. Этот своеобразный компенсаторный механизм позволяет им служить базой для создания новых производных единиц, с которыми они, в свою очередь, устанавливают системные связи, «укрепляя» тем самым свой системный статус (помимо этого любое подобное слово входит во многие парадигматические группировки внутри языковой системы). Произвольность – непроизвольность, таким образом, позволяет сужать / расширять концептуальный объем формы, служить потенциалом ее развития — «укоренения» в системе. Поэтому разные способы существования в системе, разные пути приобретения информативности, установления системных связей не дают возможности дихотомичного определения явленных в языке способов «охвата» и выражения концептуальной информации всей совокупностью системных показателей языковой формы.

В результате идиоматичность интерпретируется как охватывающая весь языковой континуум [ср. Панов 1999; Панова 1974; 1977]. Поэтому ее возможно определять «измерительной» терминологией как меру, степень, глубину, расстояние и т.п. Она выступает «в качестве особого структурного уровня, отвечающего одновременно за накопление и эволюцию семиотической информации, указывая на возможность отражения «глубинного» своеобразия в разнообразных концептуальных моделях внешней формы, определяя иерархический характер последней» [Антипов 2001 б: 160]; «…накопление звуковой формой информативности приводит к обретению того содержания, которое приближено к концептуальному в свете выполняемых единицами словообразовательной системы функций и отражено в синхронных версиях порождения знаков, моделях формально-семантической деривации и их семиотических детерминантах, свидетельствующих о системной мотивированности производного знака, о снижении степени произвольности, о росте информативности континуально-дискретной формы синтеза» [там же].

«Референциальная область» идиоматичности, таким образом, оказывается чрезвычайно широкой, охватывая помимо невыраженности / невыводимости компонентов значения множество фактов формально-семантической неоднозначности, проблем выбора (ср. «вертикальную» идиоматичность [Араева 1994: 75 и далее]) и т.п. Идиоматичность становится способной отвечать за формально-семантический потенциал слова, сигнализировать о концептуальных возможностях формы, выступать как фактор порождения нового, определять потенции и направления преобразования исходного.

Подобная точка зрения не нова. Характерно, что, обсуждая номинативно обусловленные свойства производных знаков, различные авторы используют одно и то же сравнение — мотивированный знак представляет собой своего рода «намек». Это свойство создаваемых в языке слов всегда осознавалось и, воспринимаясь как имманентное, не давало повода для разделения всех продуцируемых знаков на разложимые и не разложимые без остатка. Постулирование идиоматичности как проблемы знака, связанной с его произвольностью, берет свое начало в трудах Ф. де Соссюра, который, разграничивая в языке произвольность абсолютную и относительную и относя к последней, с одной стороны, звукоподражания как безусловно мотивированные слова, а с другой — область деривации как создания относительно мотивированных слов в языке, определяет в качестве одной из причин, вынуждающих считать область словообразовательной мотивации примером относительной мотивации, то, что «даже в наиболее благоприятных случаях мотивация никогда не бывает абсолютна. Не только элементы мотивированного знака сами по себе произвольны (ср. dix «десять», neuf «девять» в dix- neuf «девятнадцать»), но и значимость знака в целом никогда не равна сумме значимостей его частей; poir×ier не равно poir+ ier», а в целом мотивация «тем полнее, чем легче синтагматический анализ и очевиднее смысл единиц низшего уровня» [Соссюр 1977: 164].

При описании деривационных процессов в центре внимания находились иные категории, нежели в парадигме структурной лингвистики. Так, безусловно, главным, из чего нужно исходить при описании любых языковых процессов, является осознание феноменологического статуса самого языка, выполняемых им функций, т.к. именно это обусловливает все его внутренние свойства и закономерности. Специфика языка, обусловленная его особым срединным статусом как посредника между миром и человеком, наиболее полно раскрыта в лингвистических концепциях В. фон Гумбольдта и А.А. Потебни, в которых язык предстает как форма мысли, все аспекты которой оказываются обусловленными именно стремлением «сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли» [Гумбольдт 1984: 70]. При этом язык предстает как «подлинная реальность» [там же: 171], как «орган, образующий мысль» [там же: 75], и это образование, формирование описывается с помощью категории внутренней формы, преобразующей мыслительную и языковую материю в творческом акте их синтеза, в результате которого возникает новая языковая единица.

Процесс перехода от мысли к знаку всегда определяется как творчество (см. [Потебня 1976: 181; Соссюр 2000: 199]), при этом синтез и творчество выступают как взаимосвязанные категории [Потебня 1976: 180], синтез осуществляется формирующей способностью языка, налагающего свои ограничения на оформляемые субстанции, подчиняя их своим внутренним законам, реализуя «власть формы». Так, необходимым языковым механизмом передачи оформляемого содержания является «компрессия», когда «вместо множества признаков поставлен один» [Потебня 1989: 216], т.к. «работа мысли через это упрощается, и тем достигается возможность в данный промежуток времени обнимать мыслью указание на гораздо большее количество содержания. Когда мы говорим, мы затрагиваем огромное количество комплексов мысли, но в свою речь вводим только намеки на них» [там же]. Кроме того, начинающийся на уровне первичного синтеза чувственных впечатлений в представлении, закрепляемый затем во внутренней форме и реализуемый в форме внешней, процесс взаимодействия формы и содержания оказывается чрезвычайно гибким, пластичным, в результате чего возникающая синтетическая единица выступает как своеобразная самонастраивающаяся структура. Поэтому еще одним важным качеством языка является предоставляемый форме «ограниченный простор» для реализации возможностей «самонастраивания», постоянного приближения к выражаемой мысли (ограниченный, поскольку все процессы осуществляются только в системе, а потому реализуют только возможное в системе и причем направляются именно этими системными силами). В результате не ограничиваются возможности «роста мыслительного содержания» и, соответственно, расширения значения слова, ибо формальная организация представления устроена так, что в нее «удобно будет ложиться всякий новый признак» [там же: 216], а потому «язык не есть совокупность знаков для обозначения готовых мыслей, он есть система знаков, способная к неопределенному, к безграничному расширению» [Потебня 1981: 134].

Подобное синергетическое видение языка как системы «средств видоизменения или создания мысли» [Потебня 1989: 227], а отношений между формой и содержанием как безусловно гармоничных, не предполагает выделения подобного свидетельства якобы несимметричного характера взаимокоординации формы и содержания, деструктивного фактора в «жизни» знака, каким предстает идиоматичность.

Определение идиоматичности как «концептуальной глубины словообразовательной формы» [Антипов 2001 б: 149] указывает на ее функциональный статус в системе как фактора динамики, отражающего процесс приближения мысли к слову. В целом идиоматичность возможно трактовать, опираясь на первое этимологическое значение слова ιδίωμα — своеобразие. Это концептуальное своеобразие знака, существующего не как статическая структура, а как находящаяся в постоянном развитии, должно рассматриваться в тесной связи с системными факторами, формирующими объем информативности словообразовательной формы, обеспечивающими легкость «прочтения» информации, стоящей за формой слова.

Литература

Антипов А.Г. Алломорфное варьирование суффикса в словообразовательном типе (на материале русских говоров). Томск, 2001. С. 48-58.

Антипов А.Г., Стрыгина О.В. Факторы фразеологизации значения производного слова // Наука и образование. Белово, 2000.

Араева Л.А. Парадигматические отношения на словообразовательном уровне. Кемерово, 1990. С. 8-19.

Араева Л.А. Словообразовательный тип как семантическая микросистема. Суффиксальные субстантивы (на материале русских говоров). Кемерово, 1994. С. 18-42, 72-81.

Голев Н.Д. Идиоматичность слова в лексическом и словообразовательном аспектах // Вопросы слово- и формообразования в индоевропейских языках. Семантика и функционирование. Т. 1. Томск, 1994.

Жаботинская С.А. Ономасиологические модели в свете современных направлений когнитивной лингвистики // С любовью к языку. М. – Воронеж, 2002.

Ермакова О.П. Лексические значения производных слов в русском языке. М., 1984.

Земская Е.А. Словообразование как деятельность. М., 1992.

Кубрякова Е.С. Семантика производного слова // Аспекты семантических исследований. М., 1980.

Кубрякова Е.С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. М., 1981.

Кубрякова Е.С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. М., 1988.

Кубрякова Е.С. Формальные и содержательные характеристики производного слова // Вопросы словообразования и номинативной деривации в славянских языках. Гродно, 1990.

Кубрякова Е.С., Харитончик З.А. О словообразовательном значении в описании смысловой структуры производных суффиксального типа // Принципы и методы семантических исследований. М., 1976.

Лакофф. Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. М., 1988.

Лакофф. Дж. Когнитивное моделирование // Язык и интеллект. М., 1995.

Лангакер Р. Когнитивная грамматика. М., 1992.

Михайлов М.А. Речевая номинация и выделимость морфем. Красноярск, 1989.

Резанова З.И. К вопросу об идиоматичности производного имени (на материале среднеобских говоров) // Вопросы грамматики и словообразования сибирских говоров. Красноярск, 1985.

Современный русский язык / Под ред. В.А. Белошапковой. М., 1997.

Улуханов И.С. Словообразовательная семантика в русском языке и принципы ее описания. М., 1977.

Янценецкая М.Н. Семантические вопросы теории словообразования. Томск, 1979.

Янценецкая М.Н. Введение // Семантические вопросы словообразования. Производящее слово. Томск, 1991.

Янценецкая М.Н. Пропозициональный аспект словообразования (обзор работ сибирский дериватологов) // Актуальные проблемы региональной лингвистики и истории Сибири. Кемерово, 1992.

Система практический занятий

Занятие 1

Словообразование в его отношении к лексике,

морфологии и синтаксису

1. Проблемы осознания научного объекта словообразования.

а) Межуровневая природа словообразования.

б) Словообразование как особый уровень языковой системы.

в) Мотивированность единиц словообразовательной системы.

г) Деривационный характер словообразовательного уровня. Словообразовательная производность и единицы ее системного представления (понятие производного слова, своеобразие его структуры и семантики).

2. Номинативная деятельность человека и роль словообразования в процессах номинации.

а) Роль ономасиологических структур в процессе познания. Вторичная номинация как категоризация знаний человека.

б) Ономасиологическая значимость единиц словообразования.

в) Отражение в структуре производного слова системных связей словообразования с лексикой, морфологией и синтаксисом.

г) Аспекты анализа структуры слова в словообразовании. Понятия морфологической, словообразовательной, ономасиологической, семантической и смысловой структур производного слова.