1. Первая ступень опрощения представлена в словах «с прозрачным морфологическим составом, от которого, однако, реальное значение более или менее удалилось, например, забыть, намерение, голик и т.Д.».

2. Вторая ступень опрощения реализуется в словах, в которых к выделяемому аффиксу «примыкает корень, который не ясен и не выделяется». Это «случаи без фонетических изменений и с таковыми изменениями» (ср.: захолустье, обуть, разуть; облако).

3. Третья ступень опрощения характерна для слов, морфологические части которых можно выделить лишь с помощью этимологического анализа (ср.: сутки, сын).

Первые две ступени опрощения В.А. Богородицкий предложил называть «неполным опрощением», а третью – «полным».

По определению Н.М. Шанского, полное опрощение – это «такая потеря основами слов прежней их способности члениться на морфемы, в результате которой возникшие в слове новые непроизводные основы образуют абсолютные слияния, предстают перед нами как чистые корни» [Шанский 1968: 191]. Ср.: знамя (первоначально ‘отличительный знак ’от знать ‘отличить’), нахал (однокоренное с шалый, подхалим, халда), пестрый (выделяло корень пьс- – писати, пьсати – и суффикс -р-), обонять (содержало приставку об-, корень -вонь- и суффикс -а-), орел (имело корень ор- и суффикс -ьл-).

Неполное опрощение – это «такая потеря основами слов былой их способности члениться на морфемы, при которой новые непроизводные основы все же сохраняют (естественно, каждая в разной степени) следы своей прежней производности» [Шанский 1968: 193]. Ср.: закадычный (образовано путем суффиксации предложно-падежной формы за кадык, на базе устаревшего фразеологического оборота залить за кадык ‘напиться водки’; закадычный друг – первоначально ‘собутыльник’, значение ‘задушевный, искренний’ возникло позднее), порицать (префиксальное производное старославянского происхождения от глагола решти ‘говорить’, рицати, - ср. др.-рус. рикати ‘бранить’), стервятник (суффиксальное производное от слова стерва ‘падаль, мертвечина’).

И полное, и неполное опрощение включает только факты «уже свершившейся интеграции основы» [Шанский 1968: 194]. От различных случаев опрощения необходимо отличать производную лексику различной степени мотивированности (случаи частичной лексикализации), а также дериваты со связанными корнями высокой степени морфемной членимости (ср. примеры «второй ступени опрощения» у В.А. Богородицкого: обуть, захолустье).

К опрощению приводят (а) изменения значения производного слова или производящего, в результате чего семантическая связь между лексемами утрачивается и отмечается демотивация (*не-дел-Ø-я – этимологическое значение ‘день отдыха, нерабочий день’: изменение значения производного слова привело к утрате семантических связей с производящим глаголом делать, что обусловило в свою очередь демотивацию и опрощение морфемной структуры слова, содержащего в современном языке нечленимую основу – недел-я; ср.: *ок-н-о ← *ок-о; *плот-ник-Ø ← *плот-Ø; *лов-к-ий ← *лов-и-ть; *смаз-лив-ый ← *смаз-а-ть; *кол-е-ть ← *кол-Ø > ‘коченеть, застывать, становиться твердым, как кол’; *чет-к-ий ← *чит-а-ть Ø > ‘удобный для чтения’; *череп-ах-а ← *череп-Ø > ‘панцирь, напоминающий череп’); (б) архаизация (вплоть до утраты, выхода из употребления) производящего и соответствующих родственных слов в лексико-семантической системе языка (*скор-н-як-Ø – утрата языком этимологического производящего *скора ‘шкура, кожа’, а также однокоренного слова *скорня ‘изделие из кожи, меха’ приводит к демотивации лексемы и опрощению ее основы – скорняк-Ø; ср. также: *туч-н-ый ← *тук ‘сало, жир’; *вил-ок-Ø ← *вил ‘качан’; *шелуд-ив-ывй ← *шелудь ‘струпья, кароста’; *ям-щик-Ø ← *ям-а ‘перегонная станция’; *дрындул-ет (совр. орфогр. драндулет) ← дрындула ‘пролетка, дрожки’; ср. также: зычный и диал. зык ‘шум, крик, звук’, неряха и диал. ряхая ‘красивая, нарядная’) или сужение стилистической сферы функционирования производящего слова (опрощение основы лексем перчатка и портной обусловлено ограничением сферы функционирования производящих перст и порты в книжной и разговорной речи соответственно); (в) фонетические изменения в производном слове (как правило, это монофтонгизация дифтонгов, изменение согласных с j, упрощение групп согласных, смягчение заднеязычных, падение редуцированных, метатезы, диссимилятивные и ассимилятивные процессы), вследствие чего утрачивается семантическая связь с производящим, противопоставленным производному по своей звуковой форме (дятел (*dьlbtьlъ) ← *долбить (*dъlbiti) – в результате упрощения lbt > lt, диссимиляции l – l > n – l и возникновения на месте ьn – ę еще в общеславянскую эпоху; ср. также: долот-о ← *долбить, штаны ← *стегно ‘бедро’; масл-о ← *мазать, облак-о ← *обволакивать; обоз-Ø ← *обвозить; чан-Ø (*дъщ-анъ) ← *доска; скважин-а ←*сквоз-и-ть; кочегар-Ø ← *кочерг-а; жар ← *гор-е-ть); (г) утрата словообразовательного аффикса (например, синхронная нечленимость основ слов знак, звук вследствие утраты словообразовательного суффикса –къ или основ слов пир, жир, дар с немотивированным аффиксом –р; ср. также архаичные суффиксы имен существительных -м, -тр-, -д-, -в, -г-: ум, шум, дым, утро, ветер < вЂтръ, стадо, чадо, гнев, норов, слуга).

Наиболее разнообразны случаи опрощения, связанные с семантическими сдвигами в значении производных или производящих единиц. Как полагал В.А. Бородицкого, «вытеснение значения по составным частям слова» «реальным значением слова, отвечающим непосредственно предмету или понятию,» – основная причина опрощения [Богородицкий 1939: 139].

Обычно к утрате прежних мотивационных связей приводит расширение значения производного (*с-маз-лив-ый ‘нарумяненный, напомаженный’; ср. диал. смазень ‘щеголь’, мазка ‘белила, румяна’ > смазлив-ый ‘миловидный, красивый, приятный’) или производящего (*погож-ий ← погода ‘хорошая погода’), сужение значений производного (*пи-в-о) или производящего (*порош-ок), изменение значений (*пре-стол – изменение значения производящего, близкое к ‘стул’).

Нередко сдвиги в значении приводят к снижению степени мотивированности знака, обусловленной забвением национально-культурных представлений об означиваемых денотативных ситуациях (обои – использование вместо тканевых, которыми стены обивали, бумажных обоев, которыми стены оклеивают, привело к опрощению; ср.: сыроежка, зверобой, сосулька, авоська). Формальная структура таких лексикализованных дериватов продолжает сохранять «следы» номинативной деятельности человека, однако формальная членимость слова не поддержана семантическими связями с этимологическим производящим (мотивирующим). Поэтому несмотря на формальную экспрессивность такие структуры являются немотивированными в современном языке. Однако вследствие выразительности своей формы, сохраняющей формальную членимость, эти структуры служат объектом ремотивации – процесса переосмысления мотивированности языкового знака. Это случаи так называемой «ложной» или «народной этимологии» - мотивации формально членимых языковых форм исходя из синхронных семантико-словообразовательных связей слова.

Таким образом, являясь следствием демотивации в морфемной структуре слова, опрощение, однако, может быть представлено в различных по степени своей формальной членимости структурах, имеющих различную степень мотивированности в современном языке. Как правило, основные типы опрощения коррелятивны в современном языке случаям периферийной (столяр) и экспрессивной (присобачить) мотивации, с одной стороны, и демотивации, с другой (ср.: западня – первоначально ‘яма, в которую должны падать животные’ и запад; оружие и ружье).

При полном опрощении разрыв мотивационных связей между производящим и производным приводит к деактуализации компонентов морфемной структуры в качестве деривационных и их последующей морфемной интеграции. К полному опрощению, как правило, приводят лексико-стилистические изменения мотивации, при которых производящее слово вытесняется из словообразовательной системы языка вследствие выхода из употребления (ср.: *лих ‘лишний, остальной’ → *лиш-н-ий).

Неполное опрощение характерно для структур, продолжающих оставаться формально членимыми. В современном языке они содержат «следы» прежней морфемной членимости – субморфы, морфонологические аналоги этимологических корней (корчевать, корточки, кондовый) или аффиксов (рубец, чепец, отец). Пограничны с частичным опрощением примеры частичной лексикализации (измочалить, изнемогать, лучина) и полумотивации (лиходей, колченогий, лупоглазый, лопоухий, стремглав, бедолага, глуххомань).

1.2. Переразложение – изменение характера сегментации морфемной структуры слова, в соответствии с которым при сохранении членимости слова перемещаются границы между морфемами (морфемные швы). Ср.: математика → математич-еский, но фр. astronomique > астрономич-еский > астроном-ический (иск. рус. авантюрист--ический, нигилист-ический, империалист-ический).

Именно на процесс переразложения обратил свое внимание И.А. Бодуэн де Куртенэ, формулируя основной закон развития структуры слова в индоевропейских языках – «сокращение основ в пользу окончаний», предстающий «как перемещение границ между морфемами или частями морфологически расчлененного слова, перемещение морфологических узлов или расчленений слова» [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. 2: 43].

В работах Н.В. Крушевского этот процесс обозначен как особая тенденция «морфологической абсорбции», «агрегации» – «переинтеграции морфологических элементов» [Крушевский 1883, 128].

Общепринятый сегодня термин «переразложение» введен В.А. Богородицким. Согласно его определению, этот исторический процесс в структуре слова «состоит в том, что слова в умах индивидуумов известного времени ассоциируются не теми сходными частями, которыми они ассоциировались в умах индивидуумов прежнего времени» [Богородицкий 1935: 100]; «такое явление, когда слова, известным образом разлагающиеся в уме индивидуума прошлого времени, затем разлагаются по-другому вследствие перемещения морфологической границы» [Богородицкий 1939: 161].

«Переразложение, или переинтеграцию, -пишет Н.М. Шанский, - можно охарактеризовать как перераспределение морфемного материала внутри слова при сохранении его основой производного характера. При этом процессе слова, продолжая быть морфологически составными, членимыми единствами, начинают делиться по другому, не так, как делились раньше» [Шанский 1968: 213].

Основной причиной переразложения В.А. Богородицкий предлагал считать аналогию – факт «большей повторяемости в речи формальных элементов по сравнению с материальной частью слова» [Богородицкий 1939: 196].

По мнению Н.М. Шанского, «наиболее важная» и «частая» причина переразложения – архаизация производящей основы («выход из употребления соответствующего данному слову производящего слова при сохранении в языке других родственных образований» [Шанский 1968: 215]).

Переразложение морфемной структуры слова не может не отражать изменение деривационных связей лексемы, прежде всего – направлений словообразовательной производности. Однако для их закрепления в языке необходима словообразовательная аналогия – продуктивность вновь вычленяемого морфологического отрезка в качестве средства деривации.

В результате переразложения, фиксирующего новые морфемные швы между основой и флексией (*жена-м, *жена-ми, *жена-х), приставкой и корнем (*сн-едь, *вн-ушить, *вн-имать, *пон-имать), корнем и суффиксом (*охот-н-ик, *врач-еб-н-ый), возникают новые аффиксы.

Переразложение – это основной способ развития русской морфемики, пополняющий инвентарь служебных морфем языка.

Наиболее распространено переразложение в области суффиксов (среди регулярных приставок этого рода можно отметить лишь недо- и обез-/обес-), в результате чего отмечается «образование целого ряда суффиксальных морфем» (ср. русские суффиксы -к, -ик, -ник, -льник, -чик(-щик), -лищик и др.) [Богородицкий 1939: 196]. Возникающие в результате переразложения новые суффиксальные морфемы («звуки, которые в производящем слове заканчивали основу, отходят к вновь прибавляемому суффиксу» [Богородицкий 1935: 101]), «могут затем получать особые оттенки значения и употребляться независимо от первоначальных условий возникновения» [Богородицкий 1935: 101]. Такова история возникновения большинства продуктивных суффиксов русского языка (см., например, историю суффиксов –ик и -ник, продолжающих и в современном языке формировать «новые» суффиксы за счет явления алломорфии [Антипов 2001: 34-38]).

Таким образом, при переразложении (а) утрата производящего слова при сохранении родственных (ср.: *леж-б-ищ-е ← *леж-б-а ← *леж-а-ть / леж-бищ-е ← леж-а-ть; *крох-от-н-ый ← *крох-оть ← *крох-а / крох-отн-ый ← крох-а; *кос-ын-к-а ← *кос-ын-я ← *кос-ой / кос-ынк-а ← кос-ой; *куст-ар-ник ← *куст-арь ← *куст / куст-арник ← куст) всегда поддерживается процессом (б) аналогического словообразования, при котором под влиянием слов продуктивных типов изменяется морфемная структура слова непродуктивных классов (ср.: *вож-атай-Ø ← *вож-ат-и – в результате выхода из употребления производящего глагола и под влиянием прилагательных продуктивного типа (рог-ат-ый) слово начинает склоняться не как существительные типа соглядатай, а как прилагательное, имеющее в структуре суффикс -ат- и окончание –ый: вож-ат-ый; когда от прилагательных на –н(ый) образуются существительные на –ик, то все производные слова, имеющие перед суффиксом согласный -н-, ассоциируются между собой уже по сходству нового суффикса –ник: озор-(н)ик, охот-(н)ик).

Пополняя инвентарь аффиксальных морфем, переразложение отражает формально-семантическое развитие морфодеривационной структуры производных, обусловленное изменением отношений производности (формально-семантической мотивации). В основе развития новых морфодеривационных свойств производной лексемы лежит изменение словообразовательной мотивированности, про которой роль мотивирующего передается другой единице, служащей актуализации иных, по сравнению с исходными, семантических аспектов производности. При этом в словообразовательной структуре слова отношения мотивации получают новую форму выражения, что свидетельствует о формировании новых моделей производности слова. Как отмечает Н.М. Шанский, появившиеся в результате переразложения новые суффиксы «довольно часто становятся регулярными и производительными, получая в ряде случаев большую продуктивность и более широкие словообразовательные связи, нежели имели те, на базе которых они возникли, ср. суффиксы -ние(-ение)<-н(-ен) + ие, -щик(-чик) <-ьск + -ик(ъ), -льн(я) < -л(о) + -ьн(я), -нича(ть) < -ник + -а(ть), -очк(а) < -ък + -ьк, -тельн(ый) < -тель + -н(ый) и т.д.» [Шанский 1968: 215]. В итоге морфемная структура слова интегрируется заново, отражая новые деривационные истории – новые семантические связи (мотивацию) и их формальные репрезентации (деривацию) производного слова. Таким образом, статус структуры производного слова сохраняется (слово продолжает оставаться производным и членимым), однако качество структуры изменяется за счет переинтеграции прежних словообразовательных характеристик слова и морфологических единиц выражения отношений деривации.

Основными единицами процесса переразложения являются «новая» мотивирующая единица, с семантической актуализацией которой связано «обновление» мотивированности производного слова, и «новый» аффикс, связанный с формированием новых дериватов.

В синхронии переинтеграция морфемной структуры производного слова связана с действием механизма чересступенчатого словообразования, при котором расхождения формальной и семантической мотивации производной лексемы состоит в том, что семантическая роль мотиватора «уступается» предшествующим единицам словообразовательной цепи. Исходное мотивирующее при этом не утрачивается лексиконом, поэтому в синхронном «переразложении» морфемной структуры заметную роль играют семантические факторы языковых изменений и прежде всего – (в) деактуализация роли семантического мотиватора, приводящая к расхождениям в формальной и семантической мотивированности производной лексемы (ср.: правитель-ство / прави-тельство ← правитель / править). При этом степень расхождения формальной и семантической мотивации может быть различной: от относительно равноправной (по-городскому) – до преобладания семантической мотивации над формальной (правительство, садовник, рыболовный, царственный, злостный, горестный, лекарство, вскорости).

Данные случаи асимметрии, отражая синхронную динамику морфодеривационной структуры слова, представляют собой начальные этапы переинтеграции. В этом смысле переразложение – некоторый итог синхронной асимметрии словообразовательных мотиваций.

Фактом переразложения асимметрия формальной и семантической мотивации становится тогда, когда формальная ступень мотивации утрачивается (*перн-ат-ый ← *перн-о, *горлоп-ан ← *горлоп-а), возникает возможность деривации, минуя формальные ступени, отношения семантической мотивации поддерживаются аналогией и формируются новые модели деривации, возникают новые варианты аффиксов или новые аффиксы). Ср.: шашлычная, парикмахерская (новая словообразовательная модель, не требующая опоры на прилагательное); кофт-очк-а, камбодж-ийск-ий, америк-анск-ий (новые варианты суффиксов); пятероч-ник, прохлади-тельн-ый (новые суффиксы). В этих случаях переразложение сопровождается лексикализацией мотивированного (чем выше ее степень, тем сильнее влияние предыдущей ступени словообразования), частичным опрощением аффикса (ср.: пятероч-ник, отлич-(н)ик), полным опрощением аффикса (семантической деактуализацией аффикса формально мотивирующей основы – ср.: медвеж-атина, медвеж-атник и медвеж-ат-а).

Таким образом, переразложение морфемной структуры слова включает несколько взаимосвязанных этапов: деактуализация семантического мотивирующего, асимметрия (расхождение) отношений формальной и семантической мотивации, утрата формальной ступени мотивации (производящего слова), аналогическое словообразование за счет опрощения в области аффиксальной структуры, формирование новой модели морфологической деривации.

1.3. Усложнение – изменение морфемной структуры слова, при котором ранее нечленимая, непроизводная основа становится членимой и производной.

Термин «усложнение» был введен Н.М. Шанским, который предложил понимать под усложнением «процесс превращения ранее непроизводной основы в производную», в результате чего «слово, ранее имевшее непроизводный характер, становится делимым на определенные морфемы» [Шанский 1968: 223]. Однако понятие усложнения содержалось и в работах И.А. Бодуэна де Куртенэ, обращавшего внимание на явление «оживления» «ясной морфологической делимости» слова, «внешне прямопротивоположное сращению прежде составного слова в одно неделимое целое» [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. 2: 157], и в работах Н.В. Крушевского, рассматривающего случаи аналогии и народной этимологии как отражения «морфологической» и «лексической ассимиляции» слова.

Как языковое изменение, «прямо противоположное процессу опрощения и по существу, и по форме» [Шанский 1968: 223], усложнение приводит к актуализации членимости у нечленимых слов, развивающих мотивационные свойства и пополняющих корпус производной лексики. В результате усложнения морфемной структуры слова появляются новые мотивирующие слова, а также новые слова, в которых повторяются отдельные компоненты структуры. Так, например, ранее не членимые лексемы автомобиль, телевизор становятся членимыми с появлением слов типа электромобиль, автослесарь, звуковизор, стереовизор, телебашня.

Обычно усложнение реализуется в процессе освоения заимствованной лексики, являясь результатом установления семантико-словообразовательных (мотивационных) связей либо между родственными заимствованными словами (франц. рафин-ад-Ø стало членимым с появлением глагола рафинировать), либо между заимствованием и русским словом (польск. фляж-к-а – под влиянием русских словообразовательных пар типа дорог-а → дорож-к-а появляется слово фляг-а, и заимствование становится членимым и производным).

Как правило, усложнение отмечается именно «в силу появления в процессе заимствования рядом с тем или иным иноязычным словом ему родственного, содержащего ту же непроизводную основу, в результате установления словообразовательно семантических связей между однокорневыми словами» [Шанский 1968: 228-229]. Ср.: ангажемент (ангажировать), лекция (лектор), эпос (эпический), космос (космический), минимум (минимизировать, максимум), розан (роза) и др.

Менее распространены случаи аналогического усложнения, или рекомпозиции («морфологической ассимиляции», по Н.В. Крушевскому), состоящие в том, что «под влиянием членимых слов той или иной структуры оказавшееся одиноким слово подводится под соответствующую модель, и его непроизводная основа начинает члениться на морфемы вопреки этимологии» [Шанский 1968: 226-227] (зонтик, ехидна, фляжка).

Усложнение может быть и результатом «народной этимологии» («лексической ассимиляции», по Н.В. Крушевскому), в первую очередь – аррадиксации и адидеации, те есть «в результате сближения говорящими исходно неродственных, но семантически и фонетически «близких», «похожих» слов» [Шанский 1968: 225]. Ср.: полька, колика, сальный, пекло, солянка, крыло, секира. Однако «такие случаи усложнения не образуют все же основную часть слов, переживших этот процесс» [Шанский 1968: 226].

Актуализация морфемной членимости поддерживается аналогией со структурами, содержащими продуктивные аффиксы (зонтик – домик), а также в случае регулярности функционирования вычленяемых компонентов, пополняющих впоследствии инвентарь словообразовательных морфем языка (ипподром, космодром, аэродром, велодром; библиотека, фонотека, картотека).

Нередко усложнению морфемной структуры слова способствует обратная деривация, приводящая к появлению производных, более простых по структуре (не-вдомек → вдомек, в-дребезги → дребезги, лягуш-ка →лягуха) или равных по составу, но с другими аффиксами (вы-пуклый → в-пуклый).

Во всей случаях усложнения наблюдается ремотивация (реэтимологизация), оживляющая внутреннюю форму слова. В ходе ремотивации устанавливаются отношения мотивированности, которые в дальнейшем могут перерасти в словообразовательные отношения. Именно через усложнение пришли в систему русской словообразовательной морфемики многие так называемые «заимствованные» аффиксы, такие как суффиксы –аж, –ист, –изм, –тор, –ациj(а) и др.