«Специфика» функционирования

окказионализмов в газетном дискурсе

Исследование механизмов окказионального словообразования в аспекте функционирования не может рассматриваться вне текстового процесса, так как, с одной стороны, производное окказиональное слово именно в тексте проявляет свой конструктивных характер, с другой стороны, оно служит для создания семантических и стилистических связей между лексическими единицами текста. Наиболее интересны в плане реализации разноаспектных словообразовательных возможностей окказионализмы, формирующие публицистический дискурс.

Используя определение дискурса, данное Ю.С. Степановым [Степанов 1995: 44], определим интересующую нас область функционирования окказиональных дериватов. В нашем случае газетный дискурс представляет собой заголовок с представленным в нем окказиональном знаком (опорный концепт) и последующим контекстом, реализующим информацию, который несет производный знак. Данный дискурс является особым миром, так как отражает особые ментальные структуры в правилах словоупотребления.

Рассматривая данный тип дискурса с позиций психолингвистической теории понимания текста, необходимо отметить, что в организации композиционно-речевого единства всего текста он играет ведущую роль. Так, связь с текстом отражают следующие функции заголовка, свойственные ему как элементу газетной речи [Кайда 1989: 63, 91]: 1) назывная (заголовок называет текст); 2) информативная (сообщает о чем-либо); 3) аппелятивная (является первой фразой, которая устанавливает контакт между автором и читателем); 4) эмотивная (в нем отражается отношение автора к сообщению); 5) рекламная (призван привлечь внимание к тексту).

Рекламная функция заголовка во многом определяет, прочтет ли читатель данную публикацию, или же не обратит на нее внимания. Поэтому в заголовке активизируется «эффект новизны» [Кожина 1993: 186], который проявляется в необычности, свежести словосочетаний, семантики слов, использовании новообразований. Являясь первой проверкой взаимопонимания автора и читателя, заголовок сам по себе выразителен, содержит интригу. И в этом смысл заголовка как коммуникативной единицы дискурса. А его особые функции – передача стилистической и эстетической информации – прослеживаются уже на первом этапе знакомства, потому что стилистическая информация подчеркивается оригинальностью внешнего облика заголовка, а эстетическая – связана с передачей авторской оценки как результата объективного анализа исследуемого явления [Кайда 1989: 91-92].

Заголовки, основным структурным элементом которых является окказионализм, реализуют фатический (оценочный) тип газетного дискурса, поскольку окказионализм «перетягивает» на себя основные функции заголовка, давая нам первоначальное представление о произведении, создает информацию об авторской концепции, передает авторскую оценку описанного и корректирует читательское понимание текста [Корытная 1998: 149]. Окказионализм в структуре заголовка подготавливает восприятие текста: авторский акцент на инновации делает его загадочным и интригующим для читателя. Заголовок как «узел» пересечения встречных процессов производства и понимания текста выводит в плоскость рассмотрения окказиональные слова газетного дискурса как единицы ментального лексикона во всем многообразии присущих ему функций (идентифицирующей, регулятивной, синтезирующей и прогностической).

Ведущая и координирующая роль – у прогностической функции окказионального слова, а объяснение соответствующих процессов лежит в плоскости рассмотрения психологической структуры значения слова [там же: 150].

Как это следует из функционального анализа окказиональных дериватов, анализируемый тип дискурса – жестко регламентированное образование с точки зрения лексического наполнения и семантико-синтаксических структур окказионализмов, входящих в его состав. Поскольку газетный заголовок – именной, это акцентирует внимание на одном из элементов содержания текста, корректирующих читательское восприятие речевого произведения с опорой на ассоциативные возможности окказионального слова. Их нормативность связана прежде всего с реализацией той семиотической формы в дискурсе, развертывание которой невозможно без использования текстообразующих средств определенной концептуальной и коммуникативной направленнности [Антипов 2001: 67]. Пропозициональная структура дискурса и его коммуникативные рамки выявляют механизмы речевого употребления грамматики языка, одновременно ориентированной и на систему, и на реализуемый образец, что обобщает уже на этапе речепорождения возможную трансформацию языковых структур, хранящих информацию о мире и языке.

Все формальные воплощения дериватов существуют для того, чтобы обеспечить оптимальное функционирование в тексте. Словообразовательные окказионализмы, возникая как синтаксические дериваты, являются порождением дискурса, существуют в нем и подчиняются законам его построения [Катышев 1998: 83]. Они выполняют не только собственно номинативные функции, но и служат задачам коммуникации, а значит, выступают в виде «определенным образом оформленной единицы в соответствии с ее коммуникативным заданием» [Кубрякова 1981: 179]. Поэтому инновации подчинены нуждам коммуникации и с этой точки зрения выполняют следующие функции [Катышев 1998: 83]:

1) способствуют устранению избыточной информации, посредством чего знакомые сущности выражаются более компактно, – ср.: «Кровавая подстава» – «Все мои ереванские собеседники – независимо от их должностей и политической принадлежности твердили: “Его подставили”»;

2) содействуют перемещению информационного фокуса, благодаря чему наиболее значимая информация занимает место в конце словосочетания, – ср.: «БАБские штучки» – «Это чуть ли не единственный шанс БАБа сохранить себя во власти. Нетрудно заметить, что при подобном сценарии выигрывает Березовский!»;

3) удобно для введения и припоминания как темы сообщения, так и отдельных его эпизодов (см. [Кубрякова 1981: 181]), – ср.: «Мисс Фламинго: ампутанты» – заголовок легко распадается на две части: тему сообщаемого («Мисс Фламинго») и приписываемые ему признаки, рему («ампутанты»). При продолжении повествования, рематический элемент, о котором уже сообщалось, переходит в класс известного, старого названия. Теперь именно рема становится темой дальнейшего высказывания: «Прекрасные “ампутантки ” (тема) из России остаются редкостным товаром».

Вторая функция словообразовательных окказионализмов является наиболее значимой тогда, когда необходимо избегать выделения старой информации; эта посылка удовлетворяет принцип «фокуса в конце», согласно которому коммуникативно более важная единица словосочетания занимает место в конце высказывания.

Возможность третьей функции обусловлена тем, что синтаксические дериваты характеризуются смысловой неопределенностью, и поэтому способны вбирать в себя некоторый объем как предыдущей, так и последующей информации.

Таким образом, с точки зрения выполняемых функций в высказывании трактовка синтаксических дериватов свидетельствует о нетранзитивности отношений производности [Катышев 1998: 84]. Производное выступает как «форма производящего, которая призвана кодифицировать внутрисловными средствами наличие и общезначимость тех его семантико-синтаксических свойств, которые определяют функционирование производящего в тексте» [Гинзбург 1979: 31].

При этом порождение слова из предтекста выполняет две основные функции [Земская 1992: 165]: 1) номинализации (свертывания пропозиции): «ЧуМММа все еще поражает мозги»; «СМИ недавно оповестили о начале новой кампании по выцарапыванию средств АО “МММ”»; 2) создание текстовых номинаций: «Вечная мерзота»; «“ – Ты в этом году лето застал? – Нет. Я в этот день работал”. Так шутят норильчане о своем климате».

Создание номинаций неузуального словообразования объясняется задачами категоризации – придания необходимой номинации семантического ранга определенной ономасиологической категории.

Кроме перечисленных функций, важны также следующие текстово-стилистические свойства окказиональных дериватов, обусловливающие введение производного знака в текст [Кубрякова 1981: 182]: 1) стремление избежать повтора мотивирующего слова в составе придаточного предложения; 2) попытка избежать синтаксического усложнения текста и его громоздкости, обойтись без вставочных конструкций. Ср.: «Но сенсация в другом: петь она будет в сопровождении первого гей-хора Америки» // «ГЕЙниально! А.Пугачева стала Гейшей!»; «В “КОСОВОронку” войны может затянуть всю Европу» // «Натовцы расширили перечень своих целей в Югославии: население Косово покидает свой край».

Особые выразительные возможности окказионализмов могут выступать в качестве «семиотической провокации», обусловливающей два вида использования неузуального словообразования: 1) использование в тексте отдельных неузуальных слов и 2) включение в текст целых «каскадов» неузуальных слов, или «словообразоваельных кустов» [Земская 1992: 196]. Ср. «словообразовательный куст», включающий четыре однокоренных деривата: «Можно и такое: “Ванечка, давай с тобой спейджеруемся” – ну, это когда уж совсем невтерпеж», «“Поздравляю, ты стал пейджерастом!”, - поздравляют человека с покупкой пейджера», «А ну-ка, пейджерни-ка!», “Сидит миленький в «джакузи», пейджерок висит на пузе”.

Как прием художественной выразительности, включение в текст неузуального каскада слов служит целям создания комического эффекта.

Производное слово, выступая в качестве единица текста, приобретает способность хранить информацию, связанную с формированием его структуры на основе отражения разных словообразовательных значений и служить передаче этой информации одновременно. С лексической точки зрения можно говорить о диффузности значений, со словообразовательной – о совмещении значений. При этом совмещенными оказываются разные словообразовательные значения.

Благодаря тому, что каждое производное слово выражает словообразовательное значение и является его носителем, оно способно к выполнению и языковых функций, которые обычно осуществляются по отдельности, – функции выделения (именования предмета), функции характеристики (предикации) [Кубрякова 1981: 196]. В производном знаке эти функции слиты воедино: оно именует, и называя, характеризуя. Поэтому можно определить два основополагающих принципа функционирования окказионального производного слова в тексте: 1) синтаксическая деривация является средством создания окказиональной модели дискурса; 2) указание на условия использования мотивирующего слова в тексте и неподобие его в этом отношении другим словами является одной из основных функций производного окказионализма в дискурсе (ср. [Гинзбург 1979]). Производное окказиональное слово вводится в текст как емкий по своей семантике знак, за которым легко узнаются типы отношений и ситуаций, в нем обобщены отраженные знания, т.е. языковая личность «при необходимости разворачивает этот знак в определенную цепочку знаков» [Кубрякова 1981: 183]. Правомерно и обратное: введение в текст окказионального деривата создает возможность свернуть ненужные детали описания, произвести своеобразный отбор релевантных для изображения данной ситуации черт, необходимых для создания суггестивных эффектов художественной выразительности. Все это служит реализации общей метаязыковой функциональности окказионализмов. Формируемые на их ассоциативной основе метатексты раскрывают интерпретационные возможности семиотического кода [Якобсон 1985: 23]. Метатекст – это «продукт интерпретации субъектом языковой действительности, объективирующий определенные участки знаний о языке» [Ростова 2000: 66]. Кроме того, метатексты выступают в роли «организаторов композиции текста, способа аргументации позиции говорящего, выполняя дискурсивные, модальные функции» [там же: 54]. Например, в газетно-публицистической речи метатексты ориентированы на такие функции, как текстообразующая, тектокомментирующая и эстетическая [там же: 69]. Однако ключевой их функцией является все же композиционная – организация содержания текста. Именно с реализацией этой функции связана метаязыковая специфика окказиональных дериватов, представляемая следующим образом в метатексте [там же]:

1) Метатекст как способ вхождения в тему. Метатекстовый компонент не только вводит в тему статьи, но и мотивирует выбор заголовка, осуществляя переход от названия к содержанию: «“Скупоголизм”: “Миллиарды мужчин не земном шаре в той или иной степени заражены “вирусом скупости”, или, как его еще называют психологи, “скупоголизмом”». Подобным способом образовано большинстов анализируемых метатекстов.

2) Метатекст как способ раскрытия темы. Здесь метатекст организует композицию статьи, вводит новую информацию, дает разноаспектную характеристику описываемому, направляет и удерживает внимание адресата: «“Кровники Басаева”: “Новая война только укрепит дух террористов. Ведь до недавнего времени они почти полностью были поглощены внутренними разборками. Сам Шамиль Басаев имеет больше сорока “кровников”, – людей, для которых нынешняя война – оттяжка расплаты за чеченскую кровь”».

Как композиционный компонент публицистического текста, метатекст образует побочные предикативные линии, раскрывает объемность, многомерность создаваемых образов за счет реализации мотивационных отношений. Мотивация окказиональных наименований приводит в действие ассоциативные связи слова, дает их оценку. Не редко можно встретить авторский комментарий. При этом объектом рефлексии всякий раз становится необычное (окказиональное) слово или словосочетание: «Ледовое полюбище или ледовое побоище – кому как больше нравится. Примерно так можно обозвать безобразия, потрясавшие притомскую набережную в воскресенье, накануне дня святого Валентина». Некоторые газетные заголовки, относящиеся к рубрикам газеты («Опохмелиоз» [МК], «Ку-Ку» [МК], «Телохранение» [КП]), на первый взгляд, не являются метатекстами, так как не содержат развернутых суждений о языке. Но в связи с тем, что производное слово является миниконтекстом, в котором реализуется образное видение мира, этот тип заголовка отнесен нами к специфическому виду метатекста – «метатекст – речевой жанр»: в данном случе использование окказиональных дериватов в определенных композиционных формах публицистического текста реализует метаязыковые функции исходя из особых коммуникативных возможностей слова как речевого жанра (М. Бахтин).

Таким образом, метаязыковая специфика окказиональных дериватов, являясь эксплицитной формой развития языковой способности индивида, отражает когнитивные и коммуникативные возможности системы знаков и аспектов организации семиотического кода в структуре дискурса. Поэтому трактовка внешнего контекста функционирования данного класса знаков не может не быть обоснована единством жанровых моделей получения информации о внутренней форме окказионализмов не только в «естественных» метаязыковых, но и в «экспериментальных» высказываниях.

Эксперимент

Психолингвистическое моделирование окказиональных дериватов как единиц внутреннего лексикона языковой личности позволяет интерпретировать процесс осмысления иерархической структуры производного слова в различных ее аспектах. Формальные и содержательные характеристики данных единиц раскрывают значимость фонологических, морфемно-словообразовательных, семантико-смысловых аспектов деривации как процессов формирования наивной картины мира в индивидуальном языковом сознании. Поэтому единицы языка реально хранятся в памяти человека, определенным образом организуются и упорядочиваются на основе тех связей, которые существуют между ними в процессе формирования ментального, внутреннего лексикона человека.

Ментальный лексикон – это «система, отражающая в языковой способности знания о словах и эквивалентных им единицах и выполняющая сложные функции, связанные как со словами, так и со стоящими за ними структурами репрезентации энциклопедических знаний» [Кубрякова и др. 1996: 97-99]. По определению А.А. Залевской, лексикон – «лексический компонент речевой организации человека, динамическая функциональная система, самоорганизующаяся вследствие постоянного взаимодействия между процессом переработки и упорядочения речевого опыта и его продуктами» [Залевская 1999: 154], это необходимая часть «единой информационной базы человека», или его «информационного тезауруса», который определяется как «полный объем хранимых памятью человека энциклопедических и языковых знаний, включая эмоциональные впечатления и накладываемую на имеющиеся знания выработанную в социуме систему норм и оценок» [Залевская 1985: 155]. И поскольку экспликация знаний о мире происходит с помощью языковых средств, внутренний лексикон является «средством доступа к продуктам переработки многогранного (чувственного и рационального, индивидуального и социального) опыта взаимодействия человека с окружающим миром» [Залевская 1990: 43].

Методика эксперимента. С целью выявления мотивационных стратегий и прототипов, в которых проявляется ассоциативная природа языковых норм, был проведен эксперимент по идентификации носителями языка окказиональной лексики. Как известно, обращение экспериментальному материалу «неологии» (ранее не встречавшейся человеку в его речевой практике лексики) имеет особые перспективы: процесс идентификации таких слов представляет своего рода «замедленную прокрутку» языковых правил, ответственных за создание когнитивных и иных эффектов, что позволяет охарактеризовать отдельные этапы этого процесса в наиболее адекватном виде: 1) эксплицировать некоторые процессы и механизмы понимания слова, не осознаваемые человеком; 2) верифицировать модели доступа к слову в процессе чтения [Cазонова 2000: 40]. Кроме того, в задачи эксперимента входило определение 1) роли факторов узуальной и окказиональной словообразовательной нормы, 2) их функционального соотношения в процессах восприятия лексики и 3) степени того влияния, которое оказывает ассоциативное поле этих норм на дискурсивную деятельность говорящего.

Слова эксперимента отбирались по принципу разнообразия семиотических моделей, отличающихся различным характером нормативности и функциональной нагруженности, что обусловлено выполнением главного условия эксперимента – созданием эффекта произвольности языкового знака, стимулирующего обращение реципиентов к семиотическому коду, когнитивным моделям, а не к правилам коммуникативной компетенции. Поэтому в качестве ключевых параметов оценки экспериментального материала использовались параметры системной (естественной) мотивированности знака, психологически реальные во внутреннем лексиконе языковой личности и представляемые в метаязыковых контекстах ассоциаций выражение деривационного уровня единиц внутреннего лексикона [Антипов 2001: 102; 2002]. Факторы коммуникативной (дискурсивной) мотивированности дериватов также учитывались в ходе исследования, однако они рассматривались в качестве подчиненных свойств языковой формы, на которые влияют когнитивные функции знака.

Экспериментальный список составили 20 слов-стимулов, представляющих собой окказиональные дериваты, взятые из газетных заголовков (газет «Московский комсомолец» и «Комсомольская правда» 1999-2001 гг.).

Эксперимент проводился в два этапа: на первом этапе эксперимента были получены ассоциативные реакции слов-стимулов, на втором – жанровые высказывания со словами экспериментального списка.

Общая схема первого этапа ассоциативного эксперимента: информантам предъявлялся список слов и предлагалось записать первые приходящие в голову ассоциации без ограничения на форму и количество реакций. На втором этапе эксперимента, обозначенном нами как «жанровый креатив», испытуемым было предложено составить газетные заголовки со словами-стимулами. Для проведения этого этапа эксперимента нами было избраны дериваты с семиотически усложненной организацией, максимально соответствующей факторам окказиональной нормы. Поэтому список слов был сокращен вдвое.

В эксперименте участвовали студенты КемГУ в возрасте от 18-23 лет, для которых язык стимулов является родным. Второй этап эксперимента в силу специфики задания проводился среди студентов отделения журналистики. Общее количество информантов составило 79 человек.

Разные задания эксперимента отражают комплексную природу ассоциаций, что позволяет определить основные мотивационные стратегии и прототипы как функции словообразовательных норм. Их выявление осуществлялось через обобщение индивидуальных стратегий реагирования, прослеживающихся у реципиентов уже после третьего-четвертого стимула. Это дало возможность составит интегративные поля концептов для каждого стимула [Денисова 2002], в которых отражаются мотивационные стратегии, ассоциативные модели (схемы) и прототипы мотивационных решений.

Мотивационные стратегии. Полученные реакции неоднородны с точки зрения осознания внутренней формы дериватов, что выявляется и в степени функциональной нагруженности компонентов формальной структуры (регулярность / нерегулярность, устойчивость / неустойчивость ассоциаций), и в широте ассоциативного толкования (актуализация / деактуализация системных, семантических связей лексемы).

Слово-стимул входит во внутренний лексикон через призму уже сформированной языковой способности, вступая/не вступая в процесс вербализации единиц памяти. Ситуация столкновения с «новым» словом ставит перед языковой личностью задачу осознания правил функционирования дериватов в системе знаний, которые составляют информационную память индивида о языке, его когнитивно-дискурсивную способность, некоторую систему личных речевых действий, формирующих навыки овладения инновацией (умение или склонность, творческое стремление или способность) [Антипов 2001: 103]. Большинство реципиентов, вводя слово-стимул в свой внутренний лексикон, используют прежде всего знания о формальной, словообразовательной, ономасиологической и семантической структуре языковых единиц определенных сфер категоризации.

Можно выделить две основные стратегии идентификации окказионализма в зависимости от характера мотивационного прототипа – ассоциативной опоры, мотивировавшей идентификацию стимула [Залевская 1990: 85]: 1) стратегия опоры на формальные мотивирующие элементы; 2) стратегия опоры на значение. Опираясь на выделенные школой А.А. Залевской идентификационные стратегии и эталоны осознания значения словесных новообразований [Сазонова 2000; Тогоева 2000], рассмотрим мотивационные прототипы ассоциаций языковых норм окказионализмов.

1. Стратегии опоры на формальные мотивирующие элементы:

а) Опора на фонетический образ слова (модель поисков доступа). Звуковые ассоциации являются распространенным явлением в ассоциативном эксперименте, так как играют большую роль, связанную с отражением определенных ситуаций. Сюда относится звуковое уподобление реакции стимулу: пересечение начальных, средних, и конечных элементов слова, а также произвольное пересечение звукобукв.

Эксперимент показал, что при идентификации визуального стимула активация фонологических репрезентаций осуществляется практически сразу.

Данные эксперимента подтверждают гипотезу В.Д. Марлена-Вильсона, который полагает, что слова в ментальном лексиконе упорядочены по их начальным сегментам, то есть имеет смысл говорить о когортной модели (или модели поисков доступа). Доступ к слову осуществляется путем последовательного перебора списка слов, организованных по их начальным фонемам. Таким образом, слово-стимул, его фонетическая форма, активируют в памяти человека все слова, содержащие эту последовательность фонем. Поиск слов осуществляется по всем направлениям одновременно: перебор кандидатов на распознавание проходит благодаря опознаванию и начальных, и конечных, и средних элементов слога. Ср.: Анти-Лолита – АНТИ-Набоков, АНТИ-Саша, АНТИ-Алсу, АНТИ-проституция; ЛОЛИТА, шарЛОта; лолиТА, шарлоТА, пОЛИТикА, пОЛИция.

Сужение когорты слов происходит за счет сопоставления членов когорты с сенсорной информацией, пока не остается одно слово, соответствующее сенсорному сигналу – наиболее близкое по субъективным причинам стимулу.

Факт опознания словообразовательное модели символа являются одним из факторов, который обеспечивает сужение когорты (ср. АНТИ-Лолита и остальные ассоциации).

б) Опора на графический образ слова (модель прямого доступа). Большое значение для процессов и механизмов идентификации слова имеет неверное опознание значения стимула, то есть графическая «подмена» стимула словом, близким ему по графической форме, что приводит к идентификации не самого стимула, а его «графического двойника». Например, сКуранты – прейскуранты (справочник, цены); Курсанты (военнослужащий, обучение).

Поскольку экспериментальные данные являются окказионализмами, не представленными в ментальном лексиконе, то при идентификации слова происходит ошибочный доступ к слову, орфографическая репрезентация которого наиболее близка к графическому образу визуального стимула, что иллюстрирует концепцию логогенов Дж. Мортона. Каждому слову (морфеме) соответствует один логоген – набор признаков, центральный компонент системы распознавания слова. Для окказионализма же логогена не существует, и в результате визуального анализа стимула реализуется доступ в логогены, которые имеют сходный набор признаков.

в) Опора на морфологические компоненты слова. Мотивирующими элементами идентификации слов могут быть простые цепочки графем, фонем в начале, середине, конце слова. Но идентификации слова могут служить и значимые (морфологические) компоненты, так как входящие в состав стимула морфемы встречаются и в других словах ментального словаря, поэтому система репрезентации лексических единиц использует преимущества этого свойства.

Особенно актуальны следующие схемы идентификации инноваций: опознание мотивирующей основы и опознание словообразовательной модели.

Эти схемы существуют в тесной взаимосвязи, так как их реализация обеспечивается одним и тем же механизмом морфологического анализа слова.

Подавляющее большинство ассоциативных реакций и субъективных дефиниций свидетельствует о том, что опознание окказионализма происходит путем поиска его мотивирующей основы. Например, скупоголизм – скупость, скупиться, скупердяйство, скупой. Может быть мотивирован и суффикс мотивирующего: скупоголизм – алкоголизм – эгоизм.

Выделение морфологических компонентов слова в качестве опоры для идентификации предполагает наличие у носителя языка морфологического знания.

Стратегии на уровне идентификации словоформы, без обращения к значению слова, включает исходное слово в соответствующий этому уровню контекст поверхностного (лексического) яруса индивидуального лексикона [Залевская 1990: 11].

К разряду лексических импликаций (к связям импликативного типа отнесены все случаи, в которых предъявление стимула обусловливает актуализацию у испытуемых некоторого ассоциата) мы относим всевозможные случаи автоматизированного включения исходного слова в состав производного слова. Воспроизведение привычной последовательности слов осуществляется на основе предшествующего опыта индивида, актуализирующего наиболее вероятный минимальный контекст поверхностного яруса лексикона.

Идентификация на уровне форм соответствует минимальной интеллектуальной активности и «поверхностным реакциям», так как это происходит без осмысления значения слов [там же: 133].

Отнесение морфологических особенностей языка к числу признаков, лежащих в основе группировки единиц поверхностного яруса лексикона, не означает, что морфема трактуется как одноплановая единица, которая не может служить основанием для связи по линии значения. Наоборот, морфема является связующим звеном между поверхностным и глубинным уровнем значений, которые выделяются в большинстве моделей лексикона человека [там же: 138].

Однако принцип установления связей на уровне форм является основанием для группировки имеющихся в лексиконе единиц и играет соответствующую роль при их идентификации или поиске.

2) Стратегии опоры на значение слова. Связи между словами могут актуализироваться и на уровне идентификации значения слова – через связь между воспринимаемой словоформой и некоторой единицей глубинного яруса идиолексикона языковой личности, отражающий многогранный опыт индивида на семантическом ярусе индивидуального лексикона [там же: 111].

Принципы организации единиц глубинного яруса представлены как мотивирующие актуализации аспектов значения слов-стимулов [там же: 140]: референта (КОСОВОронка – Косово, Югославия); наглядного образа (КОСОВО – взрыв, трупы, рана); эмоционального образа (КОСОВО – безвыходность, смерть, горе); оценочности (Анти-Лолита – послушная, правильная, скромная); стилистического компонента (подстава – обман, предательство); сочетаемостных потенций (пейджераст – PEPSI, пейджер, MTV).

Актуализация исходного слова может быть более или менее эксплицированной. Наиболее типичное разъяснение слова-стимула через синоним (Анти-Лолита – девочка), что позволяет рассмотреть тенденцию осознания значения воспринимаего слова через соотнесение его с близкой по значению единицей лексикона.

Выделяются также следующие случаи идентификации значения: через отнесение к классу (кровник – родственник); через уточнение, атрибут (сКуранты – большие, кремлевские); через противопоставление (БАБ – ДЕД); уточнение через субъект или объект действия (ЯВЛение – приход); через адвербиальную характеристику (КУ-КУ – весело, «с приветом»); через связь, которая опирается на подразумеваемую дефиницию (КУ-КУ – сумасшедший).

Данные стратегии идентификации представляют эксплицированное разъяснение, уточнение значения исходного слова с помощью актуализированной ассоциативной реакции.

В основе установления связей по линии глубинного яруса лексикона лежит обращение носителя языка к фонду своих знаний о мире, откуда черпаются соответствующие средства осознания значения идентифицируемого слова, так как именно отнесение к классу и иллюстрирование общих понятий конкретными примерами входят в число основных принципов упорядочения разносторонней информации об объективном мире в памяти человека [Залевская 1979: 60]. В основе этой разновидности стратегий положен, также как и в стратегиях первой группы, принцип совпадения элементов, но не формальных, а содержательных.

В ходе выполнения задания испытуемый сначала идентифицирует предъявленное ему слово. В зависимости от того, какие параметры слова-стимула попадают в центр внимания участника эксперимента, актуализируются различные типы ассоциативных связей и продуцируются соответствующие ассоциаты. При этом ассоциативный процесс может реализоваться на разных уровнях: 1) идентификации словоформ без обращения к значению слова (лексические импликации); 2) идентификации значения слова через актуализацию связи между воспринимаемой словоформой и некоторой единицей глубинного яруса идиолексикона испытуемого (семантические импликации). В зависимости от этих двух стратегий, предъявленное в изолированном виде, то есть вне контекста, слово оказывается включенным в соответствующий уровню идентификации этого слова контекст поверхностного / глубинного яруса лексикона человека.

Все переплетение и пересечение разнообразных связей и оценок, набор стратегий поиска единиц разных ярусов, вместе с набором правил сочетаемости единиц в рамках отдельных ярусов и подъярусов хранится одновременно в памяти. Элементы, являющиеся точками пересечения наибольшего числа связей, составляют ядро лексикона – самую активную его часть, а сам внутренний лексикон представляет собой «чрезвычайно сложную систему объемных многократно пересекающихся полей, с помощью которых упорядочивается и хранится в более или менее полной готовности к употреблению разносторонняя информация о мире.., о языковых особенностях обозначающих его вербальных единиц…» [Залевская 1990: 156].

Восприятие словообразовательной формы. Представляя свои ассоциативные реакции на инновации, языковая личность не может обратиться к денотативному содержанию звуковой оболочки слова, поэтому ему приходится осуществлять некоторые мыслительные операции, стимулируемые в первую очередь семиотической структурой слова. Внешняя форма инновации является важнейшим условием восприятия слова-стимула, позволяющим индивиду систематизировать деривационную информацию своего внутреннего лексикона в соответствии с идентификационными параметрами словообразовательных моделей окказионализмов:

1) Аффиксация. Слова, образованных аффиксальными способами (суффиксальным, префиксально-суффиксальным и префиксальным) доказывают, что носитель языка прежде всего обращается к мотивирующему слову и форманту, при этом ведущую роль играет формант как маркер отношений, производности и иерархии языковых категорий: «формантный компонент структуры дериватов оказывается тем перцептивно “выпуклым звуковым сигналом”, который предотвращает коммуникативную неудачу “общения” с “экзотикой” мотивирующего и, извлекая информацию о семиотике словообразовательной модели, направляет осознание внутренней формы слова даже в случае своей “неузуальной фонемной структуры”» [Антипов 2001: 105].

Актуализация семантики форманта подключает действие модели словообразования, причем ее конкретной семантической разновидности – лексико-словообразовательного значения.

Проанализируем в этом аспекте окказионализмы, образованные суффиксальным способом.

1. Пейджераст – лицо, увлеченное тем, что названо производящей основой. О влиянии словообразовательной формы на осознание семантики деривата свидетельствуют: а) реакции, в которых формант выступает в качестве маркера отношений производности, закрепленного за значением лица: человек с пейджером, владелец пейджера, распространитель пейджера, любитель пейджера, коллекционер сообщений пейджера, человек, злоупотребляющий пейджером, заведующий пейджинговой связью и др.; б) реакции, в которых выделяются компоненты производного слова: пейджер, сообщение, реклама, оператор, телефон и др.; в) реакции, выражающие свое отношение к слову-стимулу, в основном пейоративной окраски: некрасивый, гадкий, плохой, извращенец, дурак и др.

2. Кровник – лицо, названное по характеризующему вид деятельности предмету. Здесь посткорневой формант также служит показателем лексико-семантического статуса деривата, так как словообразовательная модель направляет процесс осознания слова. С этим связан подбор синонимов/антонимов к стимулу: брат/сестра по крови, родственник, убийца, враг, друг, месть, горцы, кавказ и др. Это свидетельствует о закрепленности в сознании говорящего этого значения в модели с формантом –ник. Есть и редкие, нестандартные реакции, относящие слово-стимул к такой производящей основе, как кров и корова, отсюда такие реакции как крыша и коровник (образовано по той же словообразовательной модели, что слово-стимул). Вполне оправданной мы считаем группу ответов, относящих окказионализм по производящей основе {кровь} к медицинской сфере. Сюда также относятся номинации лиц: донор, лаборант, диабетчик; и индивидуальные рекции: лекарство, капилляр, бинт, вампир, колбаса (ср. кровяная колбаса), вена, аппарат и др.

3. Подстава – значение отвлеченности. Здесь ведущую роль при идентификации значения слова занимает идентифицирующая основа производного слова. Субстантив мотивирован глаголом подставить со значением предать кого-либо (разг.). Часть информантов отнесла производящую основу к узуальному значению слова ‘подставить подо что-нибудь’, отсюда такие реакции, как: подставка, подставить, подстилка, ваза. Но большинство реципиентов осознало слово исходя из узуального значения производящего, правильно идентифицировав значение деривата: предательство, обман, оклеветать, провокация, предатель, подлость, подножка, война, опасность и т.д.

4. Анти-Лолита – значение ‘противоположный тому, что названо мотивирующей основой’. Очевидно, что испытуемые осознают значение форманта и словообразовательная модель для них понятна, о чем свидетельствует создание слов-реакций модели той же словообразовательной структуры: анти-Саша, анти-Набоков, анти-Алсу, анти-проституция. Действие форманта и соответствующей ему разновидности модели словообразования осуществляется в полном осознании значения инновации: паинька, хорошая мадам, девочка, додмохозяйка, монашка, неветренная, послушная, правильная и т.д. Можно говорить и о прагматическом поле оценки, связанном с тем, что функции звуковой формы актуализируются более ассоциативно, на основе переносного осознания мотивирующей части. Прагматическая оценка связана как с субъективными дефинициями, так и с включением в интегративное поле стимулов имен собственных: Набоков, Лолита, А. Цекало, дева Мария, Баба-Яга, Бритни Спирз, Ася Тургенева и др. Приставки со значением уничтожения, результатов чего-либо отрицания (де-, раз-, контр-, анти-) являются активной группой в современном русском словообразовании [Земская 1992]. В совокупности с собственным именем лица в качестве базовой основы, слово-стимул опознается без затруднений. Таким образом, ведущую роль в восприятии слова-стимула в данном случае также играет формант как выразитель единого значения слова, подчеркивающий звуковую и грамматическую организацию деривата.

5. Опохмелиоз – физическое состояние человека. Уникальность семиотической структуры инновации заставляет носителей языка обратиться прежде всего к мотивирующей основе слова, что дало следующие ассоциации: похмелье, алкоголизм, болезнь, бутылка, алкоголь, пьянка, веселье, запой, боль, боль, утро и др. Интересным, как нам кажется, является и прагматическое поле оценки, достаточно разнообразное: больная, тяжело, гадость, периодическое, хроническое, отвратительно, чрезмерно, заразная и др. О закрепленности формантных частей за определенный ономасиологической сферой словообразования свидетельствует наличие дериватов-ассоциатов, образованных в границах одного лексического гнезда: опохмелитолог, опохмеляемый, опохмелятор.

Таким образом, слова-стимулы, образованные аффиксальными способами, не вызывают затруднений у носителей языка при выполнении задания. Это связано с тем, что слова образованы по узуальным моделям, денотативно «прозрачным», где ведущую роль играет формант (предкорневой / посткорневой) как маркер отношений производности. Важным является поэтому само обращение к фактору производности, так как «производное слово не просто называет, но несет в себе мотивировку названия» [Земская 1992: 175].

2) Сложение. Сложение посредством прибавления одной основы к другой указывает на индивидуальные особенности предмета/явления, обозначенного производящей основой, и тем самым выделяет предмет из его класса [Кубрякова 1978].

1. Телохранение – номинация по предмету. Две производящие основы слова хорошо осознаются языковой личностью. Большинство ассоциаций связано именно с «охраной человеческого тела»: телохранитель, тело, охранять, охрана, секъюрити, безопасность, ранение, работа, пистолет, бронежилет, живой и др. Некоторые ассоциации выделяют в качестве основного значения – «хранение мертвого тела»: труп, бальзамирование, морозилка, мавзолей, морг, кладбище и др. Еще одна группа ассоциатов в качестве мотивирующей основы активизирует последнюю часть слова – «хранение чего-либо»: погреб, овощехранилище (хранение овощей), целомудрие (хранение девушкой себя). Две первые группы ассоциатов можно отнести к верному опознанию слова-стимула, так как в инновации не уточнено, живое или мертвое тело подлежит хранению. В последней же группе ассоциатов первая мотивирующая основа окказионализма намеренно/случайно опущена информантами, в результате чего активизируется вторая базовая часть с произвольными референтами.

2. Бомболожество – номинация по предмету. Первая группа реакций воспринимает слово с реализацией двух мотивирующих основ: положить, бомбежка, боеприпасы, убежище, террорист, терракт, взрывчатка, опасность, бомба, война, склад, ЧП, минное поле, сапер и др. Встречаются ассоциаты, выделяющие такой компонент значения стимула как ложь (ложный вызов, врать, ложь). Это связано с телефонными звонками о заложенной взрывчатке во многих случаях ложных, что и делает актуальными такие реакции. И небольшая группа ассоциаций, связанных со звукоподражанием, буквенным повтором и образованием по той же словообразовательной модели, что и слово-стимул: БОЖЕСТВО, БЛаЖЕнСТВО, мужеложество.

Таким образом, при опознавании сложений ведущую роль играет учет испытуемыми производящих баз слов-стимулов, мотивированности знака, его внутренней формы. Это осознание позволяет рассмотреть сегментную организацию слова как структуру, индексирующую в категориях деривации внутреннюю форму слова [Антипов 2001: 104].

3) Аббревиация. В последнее время инициальные аббревиатурные сокращения стали исключительно продуктивными [Земская 1992]. Инициальная аббревиация используется преимущественно для образования имен собственных, не требующих мотивированности. Отсюда сложность осознания слов-стимулов.

Лишь небольшая группа информантов правильно опознала аббревиации, причем личность культового персонажа поколения Б.А. Березовского по своей распространенности стоит на первом месте: Березовский А.Б., олигархи, Доренко, ОРТ, баксы; Татьяна Буланова, аудиоальбом.

Большинство же отнесло инновации по звукобуквенному сходству к похожим словам: БАОБАБ, баба, дерево, бабочка, бабник, Баба-Яга, бабки, брюки, БАМ и др.

ТАБУ связали с узуальным значением ‘запрет на что-либо’: запрет, опасность, секрет, роман, Ж. Верн, ограничение, остров, смерть, Африка, нельзя и др.

Были предложены и свои расшифровки аббревиатур, что указывает на тот факт, что участники эксперимента обратили внимание на графическое буквенное выделение и осознали словообразовательную модель слова: ТАБлица Умножения; Бюро Анонимных Бездельников.

Есть и случаи, когда слова-реакции также построены по аббревиатурному образцу: БАОБАБ, ДЕД.

Для создания имен нарицательных используется главным образом слоговая аббревиатура: КУ-КУ, ЗЭШЭБЭ – номинации по лицу нарицательному. Выделение значений подобного рода слов является трудным заданием вследствие скрытой, неявной внутренней формы, поэтому опознание узуальной внутренней формы возможно лишь при знании исходных производящих основ. Следовательно, восприятие окказионализма базируется здесь на основе переносного осознания «мотивирующей» части: а) кукушка, лес, сдвиг, прятки, часы, сумасшедший, приветствие, гнездо, клич, кто там? и др.; б) зашибись, драка убийство, боец, гнев, братва, кулак, А. Карелин, предупреждение и др.

Присутствуют модели ассоциатов, образованных по тому же словообразовательному типу: КУКУ-РУКУ, КУКУРУЗА; дэцэбэ, офигэ.

Таким образом, инициальные и слоговые аббревиации, «вследствие неявной, скрытой мотивированности, имеют “ребусный характер”» [Гяч, Павлов 1969: 37]. Аббревиатура оказывается особым типом знака с точки зрения мотивированности. Мотивированность выступает как «опосредование связи сокращенного комплекса с его обозначаемым связью этого звукового комплекса с полным звуковым комплексом, входящим в общий с аббревиатурой знаковый комплекс» [там же: 36]. Однако даже незнакомое человеку слово без контекста вызывает определенную информацию, то есть реализует образное видение мира, поэтому аббревиатура мотивируется носителями языка через включение ее знаковой формы в ментальную систему, организующую когнитивно-дискурсивной способности индивида.

4) Междусловное наложение.

1. КОСОВОронка – номинация по месту действия. К первой группе ассоциативных реакций относятся слова, в которых семантика стимула складывается из семантики ‘Косово+воронка (от взрыва)’: КОСОВО, смерч, пыль, опасность, Югославия, Америка, война, безвыходность, смерть, горе, воронка и др. Ко второй группе относятся ассоциаты, неверно определившие семантику производящих основ: а) косоворотка, С. Есенин, кофта, деревня, коса и др.; б) ворона, косая, маленькая и др.; в) посуда, наливать, проливать, спирт, рука и др. Информанты не обратили внимание на графическое выделение производящей базы окказионализма, ориентировавшихся в основном на звуковую оболочку слова.

2. ГЕЙша – номинация по лицу нарицательному (одушевленному). Окказионализм маркирован формантом, относящим слово к женскому роду, поэтому большинство реакций характеризует его именно по отнесенности к роду: красивая, умная, разносторонняя, соблазнительница и т.д. Иноформантами также отмечена отнесенность инновации к определенной культуре: Япония, кимоно, восток, культура, проститутка и т.д. Однако большинство испытуемых оценили композиционный характер семантики слова, ее выводимость из семантики непосредственно составляющих компонентов: ‘нетрадиционная ориентация’ (первая производящая основа) / жена, женщина (опора на маркер производительности –ш(а)).

3. чуМММа. Разграничены две группы ассоциатов по правомерности/неправомерности выделения значения слова: выделение графем в середине слова обусловило актуализацию двух производящих основ инновации: а) болезнь, чума, голод, хаос, смерть, вирус, мор, пир, холера и соответствующие атрибутивные характеристики: плохая, страшная, заразная, уничтожающая и т.д.; б) МММ, обман, деньги, Мавроди, Л. Голубков, вкладчики, народ, халява, банк, реклама, пирамида и др.; а также субъективные дефиниции: финансовая, всеобъемлющая и др. Сюда же относятся индивидуальные ассоциации: дискотека, девушка, лицо, восхищение, мусоропровод и др. Характерно образование слов с графическими выделениями самими участниками эксперимента: СПИИИД, БоЛЛЛезнь, суМММа, чу-Р-Р-Р.

Таким образом, также наблюдается использование знаний реципиентов о формальной, словообразовательной, ономасиологической и семантической структуре слов. При этом графическое выделение производящих основ, совпадающие с реально существующими словами, облегчает восприятие инновации и помогает определить вторую производящую основу. Именно графически выделенный звукобуквенный комплекс выполняет роль внутренней формы в процессе осознания окказионализма.

5) Контаминация. В нашем материале посредством контаминации образованы номинации по лицу собственному: сКуранты, ЯВЛение.

И в том, и в другом слове можно выделить следующие группы ассоциатов:

1. Ассоциации, в которых носители языка осознают две звуковые мотивирующие оболочки слова-стимула: а) сКуратов, его люди, его девочки, генпрокурор, скандал, видео и др.; часы – маленькие, кремлевские, большие, время, циферблат, башня, стрелки и др.; б) ЯВЛинский, «Яблоко», Дума, новости, народ и др.; неожиданность, приход, явь, явиться, Христос, встреча и др.

2. Ассоциации, основанные на звукобуквенном совпадении исходного слова: а) прейскуранты, курсанты и др.; б) влечение, преступление, видение, приведение и др.

Несмотря на то, что контаминация является более сложным способом образования, чем междусловное наложение, так как часть одного слова не входит в окказионализм, носителями языка мотивирующие основы осознаются почти безошибочно.

6) Образование по конкретному образцу. Это наиболее простой по восприятию прием порождения окказионализмов, так как отчетливо осознается мотивационная связь со словообразовательным прототипом.

1. Скупоголизм – номинация по состоянию. Большая часть реципиентов сразу отнесла эту инновацию к ее образцу – “алкоголизм”, соответственно выделив и первую часть производящей основы: а) алкоголизм, алкоголик, болезнь (неизлечимая, хроническая) и др.; б) скупость, скупиться, деньги, мания, сундук, рыцарь, Гобсек, алчность, скряга и др.

2. Ампутанты – номинация по лицу нарицательному. Эта инновация также легко отнесена к словообразователному образцу, по которому она образована: а) больные, врачи, инвалиды, ампутация, операция, продажа органов, Чечня, руки, ноги, пособие, труп и др.; б) мутанты, чудовищный, уродливый и др. Еще одну группу составили слова, образованные по ассоциации со звуковой оболочкой стимула: пуанты, Путин, путаны, амплуа.

Образование инноваций по конкретному образцу является наиболее эффективным способом, так как носителем языка четко осознается связь со словообразовательным прототипом, знаковая модель которого представлена посткорневым формантом, структурирующим окказионализм.

7) Каламбурные «игры» со словом.

1. (вечная) мерзота – номинация по признаку. В ассоциациях на это слово актуализируются два признака, заложенных в стимуле – мерзкий и холодный: а) мерзлота, мороз, мамонт, север, дождь, слякоть, лужа, погода, снег, холод и др.; б) мерзость, пакость, тошнота, отвращение, неприятие, мерзопакость и др. На пейоративную окраску слова указывают и субъективные дефиниции: холодно, вечная, высшая степень, противно, неприятный, ужасная, отвратительно, гадкое и др.

2. (ледовое) полюбище – номинация по действию. В первой группе ассоциатов актуализируется семантика глагола «любить»: любовная связь, любить, любовь, место для любви (дом, пастбище, сеновал, поляна, ЗАГС, дискотека, общежитие и др.). Во второй – семантика существительного «побоище, битва»: битва, поле боя, поприще, насилие и др. Но и то и другое ассоциативное значение существуют целостно, на что указывает: а) употребление словосочетаний: любовное побоище, любище, любовная битва; б) повторение словообразовательной модели инновации: поприще, позорище, любище, пастбище. Распространение инновации также имеет неограниченный характер, о чем свидетельствуют следующие дефиниции: массовые, групповое, повальное, всеобщее, безграничное, большая и др.

Таким образом, можно констатировать, что «игра» со словом осмыслена информантами, так как мотивирующие основы, как скрытые, так и явные, актуализированы в процессе образования ассоциаций. Каламбур повлиял на верификацию тех же словообразовательных моделей, что и у инноваций.

Следовательно, при восприятии словообразовательной формы инновации, значимыми являются факторы: 1) звуковой формы инновации; 2) деривационных функций форманта; 3) словообразовательной семантики модели.

Звуковая форма – важнейший фактор восприятия, систематизирующий деривационную информацию внутреннего лексикона языковой личности. При этом формант как маркер отношений производности и иерархии языковых категорий является тем звуковым сигналом, который организует осознание семиотической информативности производного. Обращение к форманту свидетельствует о его маркирующей функции в процессе сличения словообразовательной структуры инновации.

Инновации, реализующие узуальные словообразовательные модели, позволяют языковой личности более точно выполнить коммуникативное задание. Окказиональные модели, помимо исходных и словообразовательных значений, включает и ассоциацию, то есть «соположение, уподобление соответствующих понятий и представлений, их мотивационную квалификацию» [Антипов 2001: 109]. Кроме того, как особое коммуникативное событие инновации верифицируют структуру речемыслительной деятельности и знаний о языке (когнитивно-дискурсивную способность индивида). Несмотря на «прозрачность» / «непрозрачность» словообразовательной структуры, «новые» слова опознаются в отношении своей как бы свернутой (имплицитной) семантики без особых усилий, так как подключаются речевые навыки, ассоциативные связи, метаязыковая способность речемыслительной деятельности.

Языковая личность, сталкиваясь с необходимостью выражения специфических значений окказионализма, моделирует акт номинации как особую ситуацию, которая подчиняется «мотивированности звуковой формы и словообразовательной структуры слова в ее соотношении с релевантным ономасиологическим содержанием» [там же]. Факт обращения индивида к производности языкового знака позволяет рассматривать сегментную организационную структуру звучания и значения.

Среди экстралингвистических факторов, обусловливающих идентификацию символов, можно назвать возраст и специализацию информантов, что отражается и на тематике ассоциаций, и в выборе опорных мотивирующих основ, характерных для молодежного сленга. Общепринятые нормы, оценки, стереотипы с учетом национально-культурной специфики также высвечивают фрагменты индивидуального знания.

Микроконтексты идентификации окказионализмов. Анализ материалов второго этапа психолингвистического эксперимента, включившего выполнение испытуемыми задания по написанию заголовков с опорными словами стимулами, направлен на определение дискурсивной модели идентификации слова, представленной в толкованиях-микроконтекстах. Микроконтекст – это «частично вербализованный внутренний когнитивный контекст языкового и практического опыта информантов, который дает более полное представление о том фрагменте индивидуального знания, которое, актуализируясь в процессе идентификации нового слова, служит для нее опорой» [Сазонова 2000: 79]. Отдельные же ассоциативные реакции и субъективные дефиниции констатируют факт установления связи с одним или несколькими опорными элементами, что подтверждается примерами многократных пересечений материалов первого и второго этапов эксперимента.

Экспериментальные данные рассматриваются нами как микроконтексты (всего – 98), отражающие процессы речемыслительной деятельности человека (орфография и пунктуация микроконтекстов оставлены без изменений).

В полученных заголовках-реакциях отмечаются прежде всего свойственные газетному дискурсу стилистические нормы речевой выразительности, эффекты которой заданы в микроконтекстах спецификой словообразовательной формы окказионализмов. Ср.: риторический вопрос –Борьба Лолиты и Анти-Лолиты. Чья возьмет?; Из какого же ты словаря, зэшэбэ?; Сколько геев у гейши?; Ампутанты наступают?; Сколько стоит предвыборное ЯВЛение народу на ТВ?; Скупоголизм – болезнь неизлечимая?; Ку-Ку – так говорит кукушка, а как говорим мы?; минидиалог – Скупоголизм? Неизлечимо; риторическое восклицание – Зэшэбэ! Все будет Зэшэбэ!!!; восклицание – Ку-Ку! Кука-реку!; конвергенция риторического вопроса и восклицания – Зэшэбэ? Зэшэбэ!!; умолчание («указание в письменном тексте графическими средствами на невысказанность части мысли» [Культура русской речи 1999: 267]) – Зэшэбэ, однако…; Мерзота еще та…; Ку-ку, милиция…; парантеза («самостоятельное, интонационно и графически выделенное высказывание, вставленное в основной текст и имеющее значение добавочного сообщения, разъяснения или авторской оценки» [там же]) – Зэшэбэ: уши вянут в коридорах школы; Зэшэбэ, или противостояние невозможно; Как Гейшер стал гейшей, или история о том, как один из завсегдатаев гей-клуба сменил пол;Бомболожество, или как мы живем; Скупоголизм, или бизнесмен без штанов; Ку-ку, или в городской психиатрической лечебнице день открытых дверей; аппликация («вкрапление общественных выражений в несколько измененном виде» [там же: 269] – ЯВЛение Чубайса народу, ЯВЛение Григория народу, ЯВЛение ЯВЛинского народу, ср. Явление Христа народу; отрицание – Ампутанты - не мутанты; структурно-графическое выделение: а) сегментация («вынесение важного для автора компонента высказывания в начало фразы, а затем дублирование эквивалентом в оставшейся части фразы» [там же]) – ЧуМММа: эпидемия уже позади?; Бомболожество: одно к другому; Скупоголизм: диагноз или приговор? Скупоголизм: болезнь или привычка?; б) эпифраз («добавочное, уточняющее предложение или словосочетание, присоединяемое уже к законченному предложению» [там же: 271] – Место работы – Тверская. Занимаемая должность – гейша; В Москве появились нищие – амтутанты. Их среднесуточный заработок 40$; Ку-ку! Ку-ку! Им во сколько обойдется ремонт часов с кукушкой; Дебелые Анти-Лолиты не ценятся нигде. Только на трассах.

Газетные заголовки, написанные информантами, широко используют разнообразные фигуры речи, что является отступлением от нейтрального способа изложения с целью эмоционального и эстетического воздействия. Использование средств речевой выразительности позволяет подтвердить основную черту газетного дискурса – стремление к экспрессивности. Большинство заголовков по своей эмоциональной экспрессивности соответствуют заголовкам газет с соответствующим употреблением окказионализмов. «Текст в тексте» создает многоплановость восприятия. В результате этого дискурс приобретает диалекстичность, свойственную современному языку: читатель превращается в соавтора текста.

Кроме того, включение слов-стимулов в каждый заголовок дает представление не только о необходимости окказионализма в заголовке, но и о текстовых принципах его актуализации: 1) пресуппозициональности (окказионализм в основном занимает первое место в заголовке) – ЧуМММа: эпидемия уже позади?; 2) словообразовательной прототипичности (о чем свидетельствует наличие слов, образованных по той же модели, что и слово-стимул в пределах одного контекста) – Анти-Лолита по Анти-Набокову; Гейша – Андрей-ша; ЧуМММа без УМММа; Ампутанты – оккупанты; Ампутанты – не мутанты; Ку-Ку, Ку-Ку и больше ни Гу-Гу; 3) формальной пластичности (что отражает в вариантности формы окказионализма общую осознанность, освоенность деривата в структуре ментального лексикона). Семиотическая вариантность окказионализма включает: а) обычные изменения в падеже, связанные с синтаксическим аспектом функционирования окказионального знака – Борьба Лолиты и Анти-Лолиты. Чья возьмет; Сколько геев у ГЕЙши?; Вакцину против этой чуМММы пока не изобрели; б) графическое изменение слова-стимула, что обусловлено невнимательным обращением информанта с новообразованием, в результате чего окказионализм превращается в обычное «узуальное» слово; этот случай относится к словам, образованным окказиональными способами, с помощью графических выделений компонентов – ср.: Россия – гейша для Японии; Гейша российского шоу-бизнеса; Забавные явления студенческой жизни; благодаря изменению в графике, слова начинают выражать те значения, которые кодифицированы в словаре; эти ошибочные, «ложные» ассоциации связаны с идентичной звуковой оболочкой окказионализма и узуального слова; в) изменения в формальной структуре символа, связанные с поиском значения слова – Сибирская мерзлота; здесь привнесено добавочное значение в уже имеющееся у новообразования; г) наличие рифмованных газетных заголовков, что указывает на креативные функции окказионализмов – Анти-Лолита – и ночка забыта; Анти-Лолита была всеми забыта; Знают все, что в ЦГБ лечат просто зэшэбэ; Концерт “Любэ” – сплошное зэшэбэ; Тихо веером шурша, Гейша вышла не спеша; д) образование собственных окказионализмов, что также свидетельствует о креативном восприятии слов-стимулов – Как Гейшер стал гейшей или история о том, как один из завсегдатаев гей-клуба сменил пол; ОБ`ЯВЛение – общественной жизни ЯВЛение; Задача: перевоспитать скупоголика; е) образование производных слов от стимула, что является признаком лексикализации словообразовательного значения окказионализмов – ЧуМММовые дивиденды вкладчики так и не увидели; ж) наличие вариативности компонентов заголовков или их полная идентичность: Анти-Лолита – и ночка забыта; Анти-Лолита была всеми забыта; Вечная мерзота; Вечная мерзота: все беды в России из-за водки; Бомболожество в Москве процветает; Бомболожество процветает; ЯВЛение Чубайса народу; ЯВЛение Григория народу; ЯВЛение ЯВЛинского народу; Сколько стоит предвыборное ЯВЛение народу на ТВ?; з) характерен отказ от развернутого газетного заголовка и оставление окказионализма без изменений – Зэшэбэ!; ЧуМММа; Бомболожество. К числу единичных примеров можно отнести: повторение слова-стимула с разной интонационной направленностью – Зэшэбэ? Зэшэбэ!!!; явления звукоподражания – Ку-Ку! Кука-реку! (последний случай можно отнести к разновидности актуализации ассоциативных связей без обращения к глубинному ярусу – включение исходного слова в контекст, связанный с двоичными компонентами парных слов; ср.: дин-дон, пин-понг); попытка информанта определить сферу функционирования своего заголовка – Задача: перевоспитать скупоголика (Заголовок для Cosmo).

Микроконтексты неоднородны и с точки зрения осознания внутренней формы дериватов. Как правило, основной тип микроконтекста – это заголовок, моделирующий актуализацию внутренней формы слов-стимулов, идентичную первичному заголовку – Вечная мерзота; Сибирская мерзота; Сибирская мерзлота; ГЕЙша Пугачева пела с хором «мальчиков»; ЧуМММовые дивиденды вкладчики так и не увидели; ЧуМММа для вкладчиков; ЧуМММа на кошелек; Бомболожество или как мы живем; Бомболожество карается законом; Бомболожество – развлечение для поколения NEXT; Бомболожество стало популярным; Бомболожество телефонного терроризма; Бомболожество процветает; Бомболожество: одно к другому; Бомболожество в Москве процветает; В Москве появились нищие-ампутанты. Их среднесуточный заработок 40 $; Ампутанты топают по стране; Ампутанты наступают? Ампутанты среди нас; Ампутанты – не мутанты; Скупоголизм как вынужденное средство сохранения бюджета; Скупоголизм: диагноз или приговор? Скупоголизм болезнь или привычка?; Скупоголизм или бизнесмен без штанов; Скупоголизм как норма жизни; Скупоголизм? Неизлечимо; Скупоголизм по-русски; Скупоголизм по-американски; Скупоголизм - черта российских бизнесменов; Скупоголизм: перевоспитать скупоголика; Скупоголизм – болезнь неизлечимая; Сколько стоит прдвыборное ЯВЛение народу на ТВ?; ЯВЛение Чубайса народу; ЯВЛение Григория народу; ЯВЛение ЯВЛинского народу; Новое ЯВЛение в Думе; Борьба Лолиты и Анти-Лолиты. Чья возьмет?; Дебелые Анти-Лолиты не ценятся нигде. Только на трассах.

Во всех примерах прослеживается симметрия звучания и значения, так как в микроконтексте можно выделить те же метаязыковые компоненты, составляющие контекстуальное окружение окказионализма, что и в интегративном поле концептов, полученных в результате ассоциативного эксперимента: скупоголизм – вынуждение, бюджет, привычка (болезнь), норма жизни, неизлечимо, бизнесмены; ЯВЛение – ЯВЛинский, выборы, народ, дума, явление; ампутанты – ампутация, не мутанты, среди нас; бомболожество – терракт, закон, наша жизнь, развлечение, подростки, процветание, телефоны; мерзота – Сибирь, вечная, мерзнуть; гейша –Пугачева, хор «мальчиков», петь; ЧуМММа – МММ, вкладчики, дивиденды, деньги и др. В метатекстах ярко реализуется ассоциативный потенциал, заложенный в окказионализме. Ср.: Анти-Лолита – и ночка забыта; Анти-Лолита была всеми забыта; Анти-Лолита на тропе войны; Движение «Анти-Лолита»; Анти-Лолита из богадельни; Анти-Лолита – символ новой Америки; Анти-Лолита по Анти-Набокову; Вечная мерзота: все беды в России из-за водки; Мерзота наших дней; Мерзота пакостная; Политическая мерзота; Мерзота еще та…; В зоне вечной мерзоты или репортах с городской свалки; ЧуМММа ХХ века; ЧуМММа на наши головы; ЧуМММа без уМММа; ЧуМММа покатилась по стране; Опять это страшное слово «ЧуМММа»; Вакцину против этой ЧуМММы еще не изобрели; Народная ЧуМММа и др.

Формальная структура окказионализма является лишь стимулом для выведения исходного значения последующих невыраженных смыслов, эксплицируемых исходя из ситуации или знаний реципиента. Ср.: Анти-Лолита – богадельня, символ, Америка, Набоков; мерзота – Россия, водка, городская свалка, пакостная, политическая; ЧуМММа – ХХ век, ум, эпидемия, страна, вакцина, народ. Однако нередко в микротекстах представляется и метатекстовые функции мотивирующей базы. В то же время поскольку инновация «замаскирована» под узуальное слово, слово-стимул часто включается в заголовок как «обычный» знак. В этом случае активизируется лишь одна из производных основ, входящих в новообразование, ср.: Гейша и геи; Как Гейшер стал гейшей или история о том, как один из завсегдатаев гей-клуба сменил пол; Россия – гейша для Японии; Тихо веером шурша, гейша вышла не спеша; Гейша – Андрей-ша; Место работы – Тверская. Занимаемая должность – гейша; Гейша прокура Скуратова; Сколько геев у гейши? Гейша российского шоу-бизнеса и др.

Включая инновацию в свой дискурс, информант актуализирует различные компоненты окказионализма. Так, нередко в восприятии звуковой оболочки слова особую роль играет фоносеманика окказионализма, ср.: Тихо веером шурша, гейша вышла не спеша. Сходство окказионализма с обычным знаком, а также отсутствие обращения к мотивированности графической формой слова приводит к замещению слова-стимула в контексте известным для информанта словом.

Таким образом, как это следует из основных результатов эксперимента, окказионализм является центральным компонентом высказывания, порождая его оценку, коррекцию, комментирование.

При свободном ассоциативном эксперименте, в ходе которого информантам предъявлялось изолированное слово, испытуемые занимали позицию, подобную той, в которой слушающий / читающий воспринимает одно слово нового сообщения, не связанное с контекстом и не обусловленное ситуацией общения. Идентификация воспринимаемого слова в обоих случаях оказывается обязательным этапом речевой деятельности индивида. Ее ассоциативный характер позволяет сделать заключение о том, какой признак осознаваемое слова служит прототипом, мотивационно закрепляющим форму знака в системе связей внутреннего лексикона. Те стратегии осознания слов-стимулов, к которым прибегают рецепиенты, свидетельствуют о функциональной нагруженности, не-случайности различных аспектов языковой формы окказионализмов – звуковых, графических, грамматических и семантических прототипов мотивационно-ассоциативных решений. В ходе эксперимента подтвердилось, что вне зависимости от коммуникативного статуса языковой нормы (узуального или окказионального) их ассоциативная природа, раскрывая потенциал мотивационного функционирования различных аспектов знака, служит средством выявления принципов организации лексикона (поверхностного и глубинного, формального и семантического) в их взаимодействии (А.А. Залевская). Это ярко отражают подтвержденные в эксперименте модели идентификации слова (когортная, или модель поисков доступа слова, связанная с опорой на фонетический образ слова; модель прямого доступа, связанная с орфографическими репрезентациями; 3) модель параллельной обработки букв, наблюдаемая в семантических видах репрезентации стимула) (ср.[Сазонова 2000; Тогоева 2000]). Особая роль при этом принадлежит факторам словообразовательной формы. Окказионализмы позволяют проследить «эффект наследования» (активность словообразовательной модели производного слова-стимула) [Караулов 1993: 139] – образования от той же части речи, что и стимул, более многочисленны, чем другие. Большинство ассоциатов являются субстантивами со схожими деривационными характеристиками.

На втором этапе эксперимента было получено наиболее полное представление о том фрагменте индивидуального знания, которое, актуализируясь в процессе идентификации слова, служит для нее опорой. В результате актуализации внутренней формы жанра была подтверждена прототипическая роль языковой формы как основной стратегии идентификации окказионализмов. В аспекте функционирования созданные заголовки-ассоциаты представляют инновации таким образом, что их связь с единицами внутреннего лексикона устанавливается за счет дискурсивной деятельности информанта, направленной на раскрытие содержания знака. Именно в таком контексте можно рассматривать окказиональное слово как центральную единицу анализируемого дискурса, развивающую во внутреннем лексиконе многомерные мотивационные связи языковых норм.

Литература

Антипов А.Г. К вопросу об экспериментальном изучении диалектного словообразования // Диалектные различия русского языка: Словообразование. Кемерово, 1993, ч. 2.

Антипов А.Г. Алломорфное варьирование суффикса в словообразовательном типе (на материале русских говоров). Томск, 2001.

Антипов А.Г. Морфонологическая категоризация словообразовательной формы: АДД, 2002.

Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966.

Бартошевич А. История существительных в русском литературном языке (Nomina konkreta ot nomina konkreta). Poznan, 1972.

Белова Б.А. Окказиональное слово в синонимических отношениях // Русское слово в языке и речи. Кемерово, 1977, вып. 2.

Белова Б.А. Об изучении окказионализмов художественной речи (к вопросу о термине) // Семантика слова и его функционирование. Кемерово, 1981.

Белова Б.А. Авторское новообразование как элемент лексического варьирования текста // Словообразовательная система русских говоров Кузбасса. Кемерово, 1992.

Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

Богушевич Д.Г. Дедукция и индукция в прагматических исследованиях и изучение норм вербального общения // Нормы человеческого общения. Горький, 1990.

Введенская Л.А., Павлова Л.Г. Культура и искусство речи: Современная риторика. Ростов н/Д., 1996.

Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.,1996.

Виноградов С.И. Нормативный и коммуникативно-прагматический аспекты культуры речи // Культура русской речи и эффективность общения. М., 1996.

Витгенштейн Л. Философские исследования // Л. Витгенштейн. Философские работы. М., 1994, ч. 1.

Гинзбург Е.Л. Словообразование и синтаксис. М.,1979.

Голев Н.Д. Мотивационные ассоциации русских лексем и лексикографическое описание // Актуальные проблемы русистики. Томск, 2000.

Голев Н.Д. Современная русская ортология: Концепция, содержание и программа курса на филологическом факультете. Барнаул, 2002 (в печати).

Головин Б.Н. Основы культуры речи. М., 1988.

Голуб И.Б. Стилистика русского языка. М., 1997.

Горбачевич К.С. Изменение норм русского литературного языка. Л., 1971.

Горбачевич К.С. Нормы современного русского литературного языка. М., 1989.

Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. М., 1997.

Гойхман О.Я., Надеина Т.М. Основы речевой коммуникации. М., 1997.

Граудина Л.К. Вопросы нормализации русскго языка: Грамматика и варианты. М., 1980.

Граудина Л.К. Проблема нормирования русского языка: Реальность и прогнозы // Культура русской речи и эффективность общения. М., 1996.

Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

Гяч Н.В., Павлов В. М. О мотивированности аббревиатур // Материалы семинара по проблеме мотивированности языкового знака. Л.,1969.

Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания, 1994, № 4.

Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце ХХ века // Язык и наука конца 20 века. М.,1995.

Денисова Э.С. Иконичность словообразовательной формы (по данным психолингвистического моделирования окказиональных дериватов): ДС. Кемерово 2002.

Едличка А. Типы норм языковой коммуникации // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988, вып. ХХ.

Залевская А.А. Проблемы организации внутреннего лексикона человека. М.,1977а.

Залевская А.А. Межкультурный аспект проблемы ассоциаций // Словарь ассоциативных норм русского языка. М., 1977б.

Залевская А.А. Межъязыковые сопоставления в психолингвистике. Калинин, 1979.

Залевская А.А. Информационный тезаурус человека как база речемыслительной деятельности // Исследования речевого мышления в психолингвистике. М., 1985.

Залевская А.А. Слово в лексиконе человека: Психолингвистическое исследование.Воронеж, 1990.

Залевская А.А. Некоторые актуальные направления психолингвистического исследования лексики // Проблемы семантики: Психолингвистические исследования. Тверь,1991.

Залевская А.А. Индивидуальное знание: специфика и принципы функционирования. Тверь, 1992.

Залевская А.А. Вопросы овладения вторым языком в психолингвистическом аспекте. Тверь, 1996.

Залевская А.А. Введение в психолингвистику. М.,1999.

Земская Е.А. Современный русский язык: Словообразование. М.,1973.

Земская Е.А. Неузуальное словообразование в системе номинативной деривации // Словообразование и номинативная деривация в славянских языках. Гродно,1986, ч. 1.

Земская Е.А. Русская разговорная речь: Лингвистический анализ и проблемы обучения. М.,1987.

Земская Е.А. Словообразование как деятельность. М., 1992.

Земская Е.А. Активные процессы современного словопроизводства // Русский язык конца ХХ столетия. М.,1995.

Зубкова Л.Г. Системная мотивированность звуковой формы языка // Фонология и просодия слова. М., 1984.

Зубкова Л.Г. О соотношении звучания и значения слова в системе языка (к проблеме «произвольности» языкового знака) // Вопросы языкознания, 1986, № 5.

Зубкова Л.Г. Симметрия и асимметрия языковых знаков // Проблемы фонетики. М.., 1993, вып. 1.

Зубкова Л.Г. Явление вариативности в свете языковой функции // Явление вариативности в языке. Кемерово, 1994.

Зубкова Л.Г. Языковое содержание и языковая картина мира // Языковая картина мира (лингвистический и культурологический аспекты). Бийск, 1998.

Зубкова Л.Г. Язык как форма (теория и история языкознания). М., 1999.

Изотов В.П., Панюшкин В.В. Неузуальные способы словообразования. Орёл,1997.

Исследование речевого мышления в психолингвистике. М.,1987.

Ицкович В.А. Языковая норма и проблемы кодификации современного русского литературного языка: ДД. М., 1981.

Кайда Л.Г. Эффективность публицистического текста. М.,1989.

Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.,1987.

Караулов Ю.Н. Язык: Система и функционирование. М.,1988.

Караулов Ю.Н. Русский язык: Энциклопедия. М., 1997.

Карцевский С.О. Об асимметричном дуализме лингвистического знака // История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М., 1965, ч. II.

Катышев П.А. О функциях окказионального образования // Общие проблемы строения и организации языковых категорий. М., 1998.

Катышев П.А. Мотивационная многомерность словообразовательной формы. Томск, 2001.

Киргизско-русский словарь: В 2 т. Фрунзе, 1985.

Клименко А.П., Супрун А.Е. Ассоциативный эксперимент в ряду других методов семантических исследований // Словарь ассоциативных норм русского языка. М., 1977.

Кожина М.Н. Стилистика русского языка. М., 1993.

Корытная М.Л. Заголовок с позиции психолингвистической теории понимания текста и теории перевода // Семантика слова и текста: Психолингвстические исследования. Тверь,1998.

Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. М., 1971.

Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. СПб., 1999.

Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. М., 1978.

Кубрякова Е.С. Типы языковых значений: Семантика производного слова. М.,1981.

Кубрякова Е.С. Производное слово в лексике и грамматике // Слово в грамматике и словаре. М.,1984.

Кубрякова Е.С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М., 1988.

Кубрякова Е.С. Введение // Теория грамматики: лексико-грамматические классы и разряды слов. М., 1990а.

Кубрякова Е.С. Противопоставление имен и глаголов как важнейшая черта организации и функционирования языковых систем // Теория грамматики: лексико-грамматические классы и разряды слов. М., 1990б.

Кубрякова Е.С. Возвращаясь к определению знака // Вопросы языкознания, 1993, № 4.

Кубрякова Е.С. Проблемы представления знаний в языке // Структуры представления знаний в языке. М., 1994.

Кубрякова Е.С. Лексикализация грамматики: Пути и последствия // Язык – система. Язык – текст. Язык – способность. Москва,1995а.

Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века // Язык и наука конца 20 века. М.,1995б.

Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. М., 1997.

Кубрякова Е.С. О двоякой сущности языковых категорий и новых проблемах их изучения // Общие проблемы строения и организации языковых категорий. М., 1998.

Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996.

Культура русской речи. М., 1999.

Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. М., 1988.

Лангакер Р.У. Когнитивная грамматика. М., 1992.

Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. М., 1978.

Левицкий В.В. Экспериментальные данные к проблеме смысловой структуры слова // Семантическая структура слова. М., 1971.

Левицкий В.В. Стернин И.А. Экспериментальные методы в семасиологии. Воронеж, 1989.

Леонтьев А.А. Психолингвистика. Л., 1967.

Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. М., 1969.

Леонтьев А.А. Психологическая структура значения // Семантическая структура слова. М., 1971.

Леонтьев А.А. Общие сведения об ассоциациях и ассоциативных нормах // Словарь ассоциативных норм русского языка. М., 1977.

Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. М., 1997.

Лихачев Д.С. Текстология (на материале русской литературы Х-ХУП веков). Л., 1983.

Лосев А.Ф. Философия имени у Платона // Платон. Собрание сочинений: В 4 т.. Москва, 1990, т. 1.

Лукьянова Н.А. Введение в русистику. Новосибирск, 2000.

Лыков А.Г. Окказиональное слово как лексическая единица речи // Филологические науки, 1971, № 5.

Лыков А.Г. Можно ли окказиональное слово назвать неологизмом? // Руский язык в школе, 1972, № 2.

Макаров И.П. Групповые нормы в официальном и неофициальном общении // Нормы человеческого общения. Горький, 1990.

Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий // Нормы человеческого общения. Горький, 1990.

Миськевич Г.И. , Чельцова Л.К. Новые слова, их принятие и нормативная оценка // Актуальные проблемы культуры речи. М.,1970.

Миськевич Г.И. К вопросу о норме в словообразовании // Грамматика и норма. М., 1977.

Мучник Б.С. Человек и текст: Основы культуры письменной речи. М., 1985.

Намитокова Р.Ю. Авторские неологизмы: Словообразовательный аспект. Ростов н/Д., 1986.

Никитин М.В. Лексическое значение в слове и словосочетании. Владимир, 1974.

Новиков А.И. , Ярославцева Е.И. Семантические расстояния в языке и тексте. М., 1990.

Норман Б.Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994.

Паршин П.Б. Теоретические перевороты методологический мятеж в лингвистике ХХ века // Вопросы языкознания, 1996, № 2.

Платон. Собрание сочинений: В 4 т.. Москва, 1990, т. 1.

Попов Р.Н. Новые слова на газетной полосе // Русский язык в школе, 1993, №1.

Потебня А.А. Мысль и язык. Киев, 1993.

Психолингвистика за рубежом. М., 1972.

Психолингвистические проблемы семантики. М., 1983.

Разинкина Н.М. О понятии языковая норма применительно к функциональному стилю // Основные понятия и категории лингвостилистики. Пермь, 1982.

Рахилина Е.В. Основные идеи когнитивной семантики // Фундаментальные направления современной американской лингвистики. М., 1997.

Рахилина Е.В. Когнитивная семантика: История персоналии, идеи, результаты // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998.

Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: Семантика и сочетаемость. М., 2000.

Розенталь Д.Э. Практическая стилистика русского языка (любое издание).

Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М.,1988.

Русская грамматика. М., 1980, т. 1.

Русский язык и культура общения для нефилологов. Саратов, 1998.

Сазонова Т.Ю. Организация эксперимента по исследованию стратегий идентификации русских прилагательных-неологизмов и количественная обработка данных // Проблемы семантики: Психолингвистические исследования. Тверь, 1991.

Сазонова Т.Ю. Моделирование принципов идентификации слова человеком: Психолингвистический подход. Тверь, 2000.

Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. М., 1980.

Скворцов Л.И. Актуальные теоретические проблемы культуры речи // Основы культуры речи. М., 1984.

Сорокин Ю.С. «Просторечие» как термин стилистики // Доклады и сообщения филологического института. Л., 1949, вып. 1.

Сорокин Ю.А. , Тарасов Е.Ф. , Шахнарович А.М. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. М., 1979.

Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.,1977.

Степанов Г.В. О двух аспектах понятия языковой нормы (на испанском материале) // Методы сравнительно-сопоставительного изучения современных романских языков. М., 1966.

Степанов Ю.С. Альтернативный мир. Дискурс. Факт и принцип Причинности // Язык и наука конца 20 века. М.,1995.

Степанов Ю.С. Изменчивый «образ языка» в науке ХХ века // Язык и наука конца 20 века. М., 1995.

Степанов Ю.С. Язык и метод (к современной философии языка). М., 1998.

Степанова М.Д. Словообразование современного немецкого языка. М.,1958.

Стернин И.А. Коммуникативное и когнитивное сознание // С любовью к языку. М.; Воронеж, 2002.

Тарасов Е.Ф. Тенденции развития психолингвистики. М.,1987.

Тогоева С.И. Новое слово: Лингвистический и психолингвистический подходы // Проблемы семантики: Психолингвистические исследования. Тверь,1991.

Тогоева С.И. Роль языкового контекста в идентификации значения словесных новообразований различного рода // Семантика слова и текста: Психолингвистические исследования. Тверь, 1998.

Тогоева С.И. Психолингвистические проблемы неологии. Тверь, 2000.

Торопцев С.И. Очерк русской ономасиологии (возникновение знаменательных лексических единиц). Автореф . дисс. докт. филол.наук. – Пермь, 1970.

Торопцев С.И. Язык и речь. Воронеж, 1985.

Торопцев С.И. Новое слово: Лингвистический и психолингвистический подходы // Проблемы семантики: Психолингвистические исследования. Тверь,1991.

Улуханов И.С. Семантические закономерности словообразования и их лексическая реализация // Русистика сегодня. Москва,1988.

Улуханов И.С. Окказиональные чистые способы словообразования в современном русском языке // Изв. РАН. Сер. лит. и яз., 1992, № 1.

Уфимцева Н.В. Грамматический аспект ассоциаций // Словарь ассоциативных норм русского языка. М., 1977.

Филипенко М.В. Проблемы описания предлогов в современных лингвистических теориях (обзор) // Исследования по семантике предлогов. М., 2000.

Филлмор Ч. Дж. Об организации семантической информации в словаре // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 14. М., 1983.

Ханпира Э.И. Окказиональные элементы в современной речи // Стилистические исследования. М., 1972.

Ченки А. Современные когнитивные подходы к семантике: Сходства и различия в теориях и целях // Вопросы языкознания, 1996, № 2.

Ченки А. Семантика в когнитивной лингвистике // Фундаментальные направления современной американской лингвистики. М., 1997.

Чейф У. Значение и структура языка. М., 1975.

Шапошников В.Н. Русская речь 1990-х: Современная Россия в языковом отображении. М., 1998.

Щерба Л.В. Опыт общей теории лексикографии // Изв. АН СССР, 1940, № 3.

Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность . Ленинград , 1974.

Шмелев Д.Н. Современный русский язык: Лексика. М., 1977.

Якобсон Р.О. В поисках сущности языка // Семиотика. М., 1984.

Янко – Триницкая Н.А. К системности русского словообразования // Филологические науки, 1976, № 5.

Янценецкая М.Н. Семантические вопросы теории словообразования. Томск, 1979.

Янценецкая М.Н. Функционирование производного слова как условие развития словообразовательной структуры // Соотношение синхронии и диахронии в языковой эволюции. М.; Ужгород, 1991.