А. Белый

УТРО

(и-е-а-о-у)

Над долиной мглистой в выси синей

Чистый-чистый серебристый иней.

Над долиной – как извивы лилий,

Как изливы лебединых крылий.

Зеленеют земли перелеском,

Снежный месяц бледным, летним блеском,

В нежном небе нехотя юнеет,

Хрусталея, небо зеленеет.

Вставших глав блистающая стая

Остывает, в дали улетая...

Синева ночная, – там, над нами,

Синева ночная давит снами!

Молньями как золотом в болото

Бросит очи огненные кто-то.

15 Золотом хохочущие очи!

Молотом грохочущие ночи!

Заликует, – все из перламутра

Бурное лазуревое утро:

Потекут в излучине летучей

Пурпуром предутренние тучи.

Н. М. Рубцов

УТРО

3. Когда заря, светясь по сосняку,

4. Горит, горит, и лес уже не дремлет,

5. И тени сосен падают в реку,

6. И свет бежит на улицы деревни,

7. Когда, смеясь, на дворике глухом

8. Встречают солнце взрослые и дети, -

9. Воспрянув духом, выбегу на холм

10. И все увижу в самом лучшем свете.

11. Деревья, избы, лошадь на мосту,

12. Цветущий луг – везде о них тоскую.

13. И, разлюбив вот эту красоту,

14. Я не создам, наверное, другую...

А. Вознесенский

ВИРТУАЛЬНАЯ КЛАВИАТУРА

По его Ноте мы настраивали свою жизнь. Отпевали Рихтера в небесном его жилище на 16-м этаже на Бронной. Он лежал головой к двум роялям с нотами Шуберта, и на них, как на живых, были надеты серебряные цепочки и образки. Его похудевшее, помолодевшее лицо обретало отсвет гипса, на сером галстуке горели радужные прожилки в стиле раннего Кандинского. Лежали смуглые руки с золотым отливом. Когда он играл, он закидывал голову вверх, подобно породистому догу, прикрывал глаза, будто вдыхал звуки. Теперь он смежил веки не играя. И молодой рыжий портрет глядел со стены.

Помню его еще на пастернаковских застольях. Сквозь атлетического юношу уже просвечивала мраморная статуарность. Но не античная, а Родена. Он был младше других великих застольцев — и хозяина, и Нейгауза, и Асмуса, но уже тогда было ясно, что он гений. Его гениальность казалась естественной, как размер ботинок или костюма. Рядом всегда была Нина Львовна, грациозно-графичная, как черные кружева.

Когда Пастернак предложил мне проводить Анну Андреевну Ахматову, я, сделав вид, что замешкался, уступил эту честь Славе. Сейчас они там встретятся.

Отпевавший его батюшка, в миру скрипач Ведерников сказал точно и тонко: «Он был над нами». Вечерело. В открытые балконные двери были видны кремлевские соборы и Никитский бульвар. Он парил над ними. «Господи, пела пятерка певчих канонические слова заупокойной службы, — Тебе Славу воссылаем...» Впервые эти слова звучали буквально.

Когда-то я написал ему стихи. Сейчас они звучат по-новому.

Береза по сердцу кольнула,

она была от слез слепа –

как белая клавиатура,

поставленная на попа.

Ее печаль казалась тайной.

Ее никто не понимал.

К ней ангелом горизонтальным

полночный Рихтер прилетал.

Какая Нота донесется до нас с его новых, иных, виртуальных клавиатур?

Дай Бог, чтобы он не сразу нас забыл...

Случилось так, что именно в редакции «Вагриуса» узнал я о кончине Рихтера. Я додиктовывал на компьютер последние страницы этой книги.

Позвонил телефон и сообщил мне скорбную весть. Я вышел в соседнюю комнату. Там собралось почти все издательство. Шло чаепитие. Я сказал, что умер Рихтер. Не чокаясь, помянули.

Каким-то сквозняком повеяло. Будто ночную дверь отворили.