Отношение к заимствованиям

В определенные моменты развития общества, его культуры, его языка возникает вопрос об отношении к заимствованиям, который под пером или в устах тех, кто этот вопрос поднимает, формулируется обычно как утверждение о ненужности заимствований. Одна из ранних вспышек таких пуристических (лат. purus – 'чистый') настроений приходится на начало ХIХ века. Наиболее яркая фигура лагеря пуристов – адмирал А.С. Шишков. Впервые свою точку зрения по поводу заимствования он изложил в "Рассуждении о старом и новом слоге российского языка" (1803). Шишков настаивал на том, что "чтение книг на природном языке", под которым он разумел церковнославянский, "есть единственный путь... ведущий в храм словесности". Однако, считая обращение к старинному языку основным путем обогащения современного литературного языка, Шишков не мог не видеть, что в этом старинном языке нет очень многого для наименования новых понятий. Поэтому он вынужден был составлять "русскообразные" неологизмы типа тихогром (замена слова фортепиано), шаропех (замена слова кий), шарокат (вместо бильярд), которые его современниками справедливо воспринимались как курьезы*. Позднее ярым противником заимствований выступил автор "Толкового словаря живого великорусского языка"В.И. Даль. Представив в своем словаре и ту заимствованную лексику, которая вошла в употребление с 1820 по 1850 год, Даль старался объяснить ее русскими словами, среди которых множество простонародных и диалектных, к тому же нередко узкодиалектных, или составленными им на русский манер словами. Например: горизонт – овидь, озóр, зáвесь, закрой; кокетничать – заискивать, угодничать, любезничать, прельщать, умильничать, жеманничать, миловзорить, хорошиться, казóтиться, пичужить и др.; гримаса – рожа, изличье, кривлянье, пожимка, рожекорча и др.; визави – пара, дружка, прóтивень в танцах.

* Из лагеря членов "Арзамаса" (литературного кружка, к которому принадлежали Жуковский, Пушкин, Вяземский, Батюшков и др.) исходили всякого рода пародии на шишковские приемы словоупотребления. Например, вместо фразы "Франт идет из цирка в театр по бульвару в галошах" давался такой ее "перевод" в стиле Шишкова: "Хорошилище грядёт по гульбищу из ристалища на позорище в мокроступах". Нужно, правда, заметить, что приписывавшееся Шишкову сочинение слова мокроступы (см., например: Ефимов А.И. История русского литературного языка. М., 1954. С. 238.), скорее всего, им не сочинено. Во всяком случае в воспоминаниях генерала Батова говорится, что в Белоруссии из Пинских болот его армию выводил проводник в необычной с решетчатой подошвой обуви, именуемой мокроступы. Любопытно, что некоторую дань пуризму отдал и европейски образованный А.С. Грибоедов, у которого в прозе (главным образом в письмах) встречаются основание вместо фундамент, старинное слово жилье вместо этаж и даже блуждалище вместо лабиринт (см.: Пиксанов И. Творческая история "Горя от ума". М.; Л., 1928. С. 158).

Это убеждение в возможности замены прочно вошедшей в употребление иноязычной лексики словами, подобными шишковским шаропехам и далевским пожимкам и овидиям, дожило до наших дней. Так, один из героев романа Солженицына "В круге первом" принципиально выражается следующим образом: исчислитель (вместо математик), увенчанный прислужник (вместо дипломированный лакей), усугубленное неверие (вместо скептицизм), ошарие (вместо сфера), мракобес, попятник (вместо реакционер), общий огляд на пути подхода к работе (вместо методика) и т.д.

Вспышки пуризма, неприятие иноязычных слов обнаруживают себя время от времени и в современной печати. Так, например, в 1984 году был опубликован фельетон под заголовком "Язык мой – враг мой", где слова мэр (тогда использовавшееся, правда, как красивая иностранная замена сочетания слов "председатель исполкома городского Совета народных депутатов"), экстремальный, адаптироваться, коммуникабельный и т.д. названы "словесным бурьяном" (Пр. 1984. 26 августа). Справедливо чувствуя неоправданность употребления многих заимствованных слов в каких-то конкретных контекстах, пуристы, как правило, негодуют против заимствований вообще, не замечая, кстати сказать, что в их собственной речи заимствованная лексика встречается, и в немалом количестве. Так, в языке автора упомянутого фельетона читатель найдет не только газета, грамматика, проза, мода, студент, кукуруза, но и комментатор, репортер и многое другое. Отсюда с очевидностью следует, что ревнители чистоты, "русскости" речи ополчаются против обративших на себя их внимание заимствований, а такими заимствованиями оказываются обычно слова или вошедшие в язык недавно, или извлеченные из пассивного прежнего запаса и кажущиеся новыми. Совершенно ясно, что в стремлении оградить родной язык от всякого иноземного влияния пуристы опираются не на объективные, научные критерии, но на собственный вкус, в котором часто проявляется просто неприязнь ко всему новому.

Научный, объективный подход к заимствованным словам основан, как уже говорилось выше, на рассмотрении причин заимствования. Он свидетельствует о его неизбежности, закономерности в случае, если слово приходит как наименование новой вещи, нового понятия. Он предполагает анализ отношения нового заимствованного слова к уже имеющемуся в языке как обозначающего то же или лишь почти то же понятие, устанавливая в результате этого анализа семантические, стилистические и прочие отличия (если таковые имеются) между заимствованным и своим (или ранее заимствованным) словом*. И это уяснение особенностей данного заимствованного слова позволяет объективно оценивать его использования.

* В 1970 году писатель Л. Ленч выступил против слова хобби, считая, что им заменяли "точное и емкое" слово увлечение, потому что так "шикарнее". А поэт Д. Самойлов на страницах "Литературной газеты" (1983. 20 апр.) сказал, что это слово "хорошее, отражающее дилетантизм, необязательность занятия". В этом замечании Д. Самойлова видно спокойное желание оценить слово, исходя из сопоставления с другим, т.е. стремление к объективности.

Если же говорить о конкретном использовании заимствованных слов, то здесь действительно можно увидеть множество случаев неверного, неоправданного и неумеренного употребления. Яркие образцы такого употребления еще отражены М. Зощенко: "И главное, как сложилось все деффективно!"; "Стою. Только слышу вдруг шум в передних окопчиках. Шибко так шумят, а немец, безусловно, тихий, и будто вдруг атмосферой на меня пахнуло. Ах, ты, думаю, так твою так – газы!"; "Ишь ты, – удивился первый, – то-то я и гляжу, что такое? Как будто оно [заседание] и пленарное". – "Да уж будьте покойны, – строго ответил второй. – Сегодня сильно пленарное и кворум такой подобрался – только держись!.." и т.д.

Не следует думать, что приведенные образцы лишь сатирическое преувеличение писателя, которое относится ко временам прошедшим. Нечто подобное можно встретить в газете и сейчас. Исследователь газетной речи А.В. Калинин назвал одну из своих статей "Ноктюрн для правой ноги"*. Это сочетание слов с ноктюрном было извлечено им из опубликованного в газете спортивного материала. А вот и более свежие иллюстрации, свидетельствующие об очень приблизительном представлении о значении заимствованного слова: "В ледовом Дворце спорта уже можно заметить симпатичного медвежонка с хоккейной клюшкой. Это талисман предстоящего первенства" (Комс. пр. 1985. 21 дек.); "Во всех союзных республиках, принявших участие в голосовании, процент положительных вердиктов велик – от 97,9 в Туркмении до 70,2 на Украине" (Комс. пр. 1991. 27 марта); "Далее следует варварский с нашей точки зрения ритуал – целитель раскаляет иглу и прижигает в известных ему местах кожу больного, стоически переносящего экзекуцию" (Комс. пр. 1991. 10 апр.); [о том, что произошло вовремя церемонии, связанной с закладкой первого камня, знаменовавшего собой начало осуществления градостроительного комплекса "Центр КНИИТ – Калужская застава"]: "Не успели закончить торжественную речь, еще играла улыбка на лице г-на посла Франции, как к микрофону выбежала женщина и закричала, размахивая руками: "Я, депутат Октябрьского райсовета, публично заявляю, что здесь творится произвол..."Ее терпеливо выслушали и уж было Платонов собирался продолжить спич..." (Моск. комс. 1992. 17 марта) и т.п. В первом из приведенных примеров вместо талисман ('предмет, согласно суеверным представлениям, наделенный способностью приносить его владельцу счастье, удачу, избавлять от опасности, беды') нужно было употребить эмблема или символ, поскольку речь шла об условном изображении понятия (ср. "голубь – символ мира"). Во втором – ответов (или мнений), но уж никак не вердиктов, так как юридический термин вердикт – это 'решение, вынесенное в судебном процессе присяжными заседателями '. Неуместным было и слово ритуал, которое (не по отношению к религиозному акту) означает 'выработанный обычаем или установленный порядок совершения чего-либо' (например, "ритуал награждения"), в контексте же шла речь о методе, способе лечения. И экзекуция в том же примере была ни при чем: ведь говорилось не о телесном наказании и не об исполнении судебного или административного приговора, а о медицинской операции. Спич же – это не вообще какая-то речь, а речь застольная. Плохое, приблизительное знание значения заимствованной лексики отражается и в сочетаниях слов, где одно из них оказывается избыточным, ненужным, так как смысл его входит в содержание другого: "мемориал памяти" (итал. memoriale от лат. memorialis – 'памятный'), "мемориальный памятник", "памятный сувенир" (фр. souvenir – 'подарок на память'), "полный вакуум" (лат. vacuum – 'пустота'); в сочетаниях типа "очень уникальный", "весьма экстремальный" (в которых значение прилагательных исключает возможность употребления наречий, выражающих меру признака) и т.д. Незнание значения иноязычного слова (или пренебрежение точностью знания) приводит к семантически не мотивированному использованию их в качестве метафор (ср. примеры употребления слов калейдоскоп, караван, коррида и др., приведенные в разделе "Ошибочное, неудачное использование метафор").

* См.: Калинин А.В. Культура русского слова. М., 1984.

Говоря об употреблении заимствованной лексики, следует признать и то, что сегодняшнюю прессу захлестывают волны иноязычных слов. Страницы газет пестрят имиджами, уик-эндами, презентациями, кутюрье, рейтингами, менталитетами, "вицами" (вице-премьер, вице-чемпион, вице-президент и т.д.) и т.п., и далеко не всегда подобные слова не только нужны, но и понятны. Например: "Кто был тогда в Америке, тот прекрасно помнит ее энергию, витальность, гордость, боевитость на пресс-конференциях, при презентации своих книжек, всюду" (Вечерний клуб. 1992. 28 ноября). Пуристы все-таки правы в том, что нужно больше дорожить родным языком и употреблять иноязычные слова в тех случаях, когда для выражения нужного смысла нет точного русского слова. Еще Белинский в статье "Взгляд на русскую литературу 1847 года" справедливо писал, что "охота пестрить русскую речь иностранными словами без нужды, без достаточного основания противна здравому смыслу и здравому вкусу".