6. Старые представления об удельном весе звукописания

Чему учит история языка? До самого последнего времени дело обстояло так, что оценка роли и распространенности звукописания в значительной мере, по-видимому, зависела от образа мыслей исследователей. Романтики следовали за Гердером, а классики — за Лессингом. В наше время можно было бы надеяться существенно продвинуть этот вопрос в некоторых решающих моментах и вынести суждение из глубины души, причем одновременно по прямо противоположным вопросам, которые уже поставлены и которые необходимо ставить, а именно: как в наше время обстоит дело с живописующим языком и как оно обстояло с самого начала. Тот, кто рассматривает ситуацию, исходя из той области, где именно он сам как говорящий еще сегодня свободнее всего может попытать свои силы в словотворчестве, то есть исходя из именования шумов, вряд ли встретит возражения, если он для начала выскажет предположение, что этот способ словотворчества, по его мнению, очень естествен и потому, вероятно, очень древен. Ведь немотивированно не выбирает, насколько нам известно, ни одно человеческое существо; почему же выбор у древних создателей языка должен был быть в принципе немотивированным? А что же находится ближе всего, как не какого-либо рода подражание, если возникает потребность охарактеризовать новое с помощью новых голосовых реакций?

Насмешки критика вау-вау-теории тот, кто так думает, спокойно может парировать вопросом, в состоянии ли этот критик сказать ему что-нибудь более разумное. Рассуждения общего характера, которыми мы до сих пор занимались, не направлены против этой гипотезы как таковой; они направлены против чрезвычайно наивного мнения некоторых античных и современных мыслителей, будто бы таким образом о «происхождении человеческого языка» сообщается нечто большее, чем наблюдения чисто внешнего характера, и будто бы можно без проверки полагаться, что все назывные слова возникли этим путем. Совсем наоборот: если живописательные потенции средств человеческого голоса сопоставить со структурным законом естественного языка и с преградами, которые эта структура воздвигает широкому применению живописания, то у мудрого высказывания Лацаруса Гайгера, под которым и сегодня, вероятно, подпишутся еще многие историки языка, появляются новое толкование и новое обоснование. Гайгер для индоевропейского языка констатирует, что у слов «лишь в сравнительно поздний период обнаруживается некоторая склонность приблизиться к объектам, изображая их».

При этом имеется в виду тот факт, что «слова вроде Rabe «ворон», Krähe «ворона», Kuckuck «кукушка», donnern «громыхать», schwirren «жужжать» с течением времени стали звукоподражаниями, но что у их корней нет такой связи»¹, Что же из этого следует? Весьма забавно в дискуссиях прежних времен слышать один и тот же аргумент от сторонников и противников вау-вау-теории. В дополнение к суждению Гайгера было бы нетрудно составить диалог в духе Платона, наполнив его высказывавшимися в литературе мыслями, аргументами за и против, в которых каждый выделенный факт предстает интерпретированным с противоположных позиций. Если Гайгер в новейшей истории языка обнаруживает склонность слов, живописуя приближаться к объектам, то его можно спросить, слетела ли эта склонность с неба или она древнее явление, уже почти не распознаваемое нами. Конечно, продолжает другой, однако ты не умеешь правильно мыслить, ибо именно отчуждение подтверждает мне то, что я хочу доказать. Фактом является то, что «корни» в том виде, в каком мы их знаем и можем, согласно правилам тщательнейшей реконструкции, предположить их, например, в праиндоевропейском языке, представляются лучшим знатокам их как неживописующие. Конечно, эти корни сами являются продуктами развития; но что же в их развитии могло бы привести их к отчуждению от тенденции к живописанию, как не те же самые или подобные сегодняшним преграды, которые уже тогда препятствовали свободному развитию звукописания и ограничивали его? Если бы все сводилось к живописанию, то оно не исчезло бы, коль скоро оно уже существовало. Мы ставим точку, поскольку аргументация за и против хотя и шлифует остроумие, но отнюдь не сближает противников. Вместо того чтобы продолжать углубляться в прошлое, я хочу предоставить слово одному современному лингвисту, который отважился продемонстрировать нам, как обстояло дело в самом начале.