5. Акциональная категория как внутренняя языковая форма

Вундт ближе всего подходит к нашему собственному решению проблемы падежей, когда, руководствуясь языковым чутьем, он утверждает, что некоторые из исследуемых словосочетаний имплицируют понятие глагола (ср. выше, с. 224, в конце цитаты). Чтобы сделать такое открытие, не требовалось ни нас, ни Вундта. Мы упоминаем здесь об этом, чтобы понять ключевую позицию Вундта-логика. Там, и только там, где глагол управляет комплексом, имеются вакантные места, в которых могут располагаться Гай я лев как падежи так называемой внутренней детерминации. Оставим при этом в стороне все атрибутивные сочетания, которые исторически могли возникнуть из предикативных сочетаний, и снова сосредоточим внимание на индоевропейском решении задачи репрезентации на примере со смертью льва: Caius necat leonem. Почему глагол провоцирует вопросы «кто?» и «кого?»? Потому что это — выражение определенного мировоззрения в самом исконном смысле слова, — мировоззрения, постигающего ситуации в аспекте (животного и) человеческого поведения и соответственно репрезентирующего их.

Испытание немецких глаголов на их способность присоединять аналитический объект ни в коей мере не потерпело фиаско в отношении так называемых непереходных глаголов; доказано, что также и они внутренне (на понятийном уровне) допускают присоединение объекта. Возможно, в этой связи особого внимания заслуживают среди прочих групп событийные слова, вообще выступающие исключительно или предпочтительно «безлично». Об этом позже еще несколько слов. Обычно индоевропейский verbum regens содержит показатель отправителя сообщения первого лица, или показатель получателя сообщения второго лица, или примечательный показатель так называемого третьего лица и с их помощью маркирует (указывая), откуда исходит «действие» и на что оно направлено: amo te, amas må, amor a te, amaris a me и т.д.

Эта акциональная категория — отнюдь не единственное средство языковой репрезентации, даже в индоевропейских языках. Там, где она употребляется, имеют смысл вопросы кто? и кого?, в других случаях — нет. Таким образом, не следует считать вместе с Вундтом, что элементы сочетания Romam proficisci предполагают внешние данные, а именно фактор пространства в отличие от Romam defendere. Во втором случае пространству логически равноценна акциональная категория. В выражениях Romam fugere и Romam videre не содержится ничего принципиально иного. Дело не в том, чтобы характеризовать отношения с точки зрения психологии переживаний и с помощью интенций. Если это сделать, то кто? — вопрос о члене сочетания, реализующем интенцию, а кого». — о том, на кого эта интенция направлена: ich sehe, fühle, denke, will das und das. Вместо «ich» могут быть, конечно, «du» и «er». Нет, эта интерпретация в духе психологии переживания не является conditio sine qua non, бихевиористская модель мышления также может объяснить эти отношения.

У животного и младенца, как правило, выделяют три типа отношений к чувственно воспринимаемым предметам: Во-первых, позитивное притяжение, Во-вторых, негативное неприятие или бегство и, в-третьих, негативное притяжение (нападение, оборона). В немецком и других индоевропейских языках в аккузативе всегда можно поставить название предмета, к которому относится действие: etwas begehren, lieben, fressen «чего-либо желать, что-либо любить, есть»; etwas fliehen, vermeiden «чего-либо избегать, что-либо миновать»; etwas angreifen, abwehren, bezwingen «что-либо брать, предотвращать, преодолевать'¹. Универсальное решение невозможно, имеется ли в виду нечто пространственное и тем самым внешнее, согласно Вундту, или нечто акционально обусловленное. Для теоретика языка важнее всего осознать, что действие (животного и человека) — это модель мышления, под которую нужно подвести репрезентируемое положение вещей, чтобы понять пару падежей, о которых идет речь. Если имеется назывное слово, имплицирующее эту схему мышления, например, глагол, то оно коннотирует два вакантных места, в которых размещаются номинатив и аккузатив (или датив). Маркеры номинатива и аккузатива — так же не что иное, как позиционные маркеры символического поля, описываемого нами с их помощью. Вопрос о достаточности логического определения класса глаголов пока не затрагивается; в любом случае среди глаголов обнаружены слова с такими свободными позициями. Общей проблемы класса слов мы бегло коснемся в §19. Здесь же достаточно констатировать, что так называемые падежи внутренней детерминации в наших языках подчинены мыслительной модели действия. Анализ безличных предложений покажет, что для изображения события можно сконструировать предложения и при помощи другой модели мышления; что же касается подлинных именных предложений, то здесь снова представлены иные отношения.