3. Языковая структура, критика, приемы лингвистического структурализма, более высокая ступень формализации, внеязыковые аналогии: товарные знаки, монеты, слова. Межсубъектность

А теперь несколько слов о старейшей области языкознания — теории структур. Никому из современных лингвистов не удалось так исчерпывающе описать логический характер языковой структуры, как Ф.де Соссюру. Жаль только, что все так и осталось на уровне «описания», не получив последовательного теоретического осмысления. Перечислим следующие характеристики предмета лингвистики языка Соссюра. Во-первых, методологически основным является тезис о четкой выделимости «объекта» лингвистики языка. «Что же касается прочих элементов речевой деятельности, то наука о языке вполне может обойтись без них, более того, она вообще возможна лишь при условии, что эти прочие элементы не примешаны к ее объекту»². В этой цитате запечатлена мудрость успешно работающего исследователя-эмпирика, и мы ожидаем строгих логических доказательств, чтобы избавиться от ее кажущейся парадоксальности. Это тезис об освобождении языковой структуры от условий конкретной речевой ситуации. Во-вторых, Соссюру принадлежит важнейшее высказывание о знаковой природе языка: «Язык — это система знаков, в которой единственно существенным является соединение смысла и акустического образа»¹. Заменим непригодную трактовку этого соединения как «ассоциации» каким-либо иным термином, и будут разрешены противоречия псевдопроблемы, кажущейся безнадежной. В итоге остается сделать вывод о том, что семантические отношения действительно составляют объект, называемый «язык». В-третьих, не ощущается недостатка в последовательной реализации этого принципа. Ф. де Соссюр опередил свое время и так приблизился к концепции фонологии, что в его теории отсутствовал только один пункт — об отношении фонологии к фонетике. Соссюр не ответил на вопрос, почему наряду с фонологией сохранилась фонетика, вставшая на путь развития одной из точных естественных наук. В-четвертых, Соссюр резко, кое в чем даже излишне полемично исследовал межличностный характер языкового образования и его независимость от отдельного говорящего, принадлежащего определенной языковой общности. Язык не зависит от индивида, «который сам по себе не может ни создавать его, ни изменять. Язык существует только в силу своего рода договора, заключенного членами коллектива»². Этот принцип действует лишь в определенных пределах. Он не реализуется при той степени свободы, когда осуществляется истинное «наделение значением» языкового знака или когда общность принимает инновации говорящих, творчески относящихся к языку. Эта тема более подробно рассматривается в разделе о речевых актах, пока же обратимся к языковым структурам. Анализ четырех тезисов Ф. де Соссюра убедительно доказывает логический характер языковых структур, но при этом нужно отказаться от некоторых не вполне преодоленных Соссюром заблуждений, в частности от его трактовки языка как «конкретного предмета», который «можно локализовать в определенном отрезке речевого процесса, а именно там, где слуховой образ ассоциируется с понятием»³. Решительно возражая против этого грубейшего проявления «материального уклона», мы, Во-первых, хотим защитить тезис об идеальности предмета «язык» в том виде, в котором он изучается и интерпретируется языкознанием, и, Во-вторых, попробуем обнаружить и разоблачить принципиальную ошибку тех, кто, находясь в плену классической теории ассоциаций, путает с ощущением значения наблюдаемые в нашей духовной жизни комплексные и процессуальные связи.

Если ощущение значения (А обозначает В) было бы идентично прочной связи двух представлений а и ß, то во всех ассоциативных цепочках, позволяющих нам последовательно воспроизводить выученное наизусть без запинки или даже в полусне, как, например, «Отче наш», алфавит, числовой ряд, должен осуществляться логический контроль обратимости процесса, которым постоянно пренебрегают при сравнении дефиниций. «0бозначает» ли каждый предшествующий элемент наличие последующего, например в ассоциативной цепочке алфавита как раз «благодаря» несомненно существующей внутренней связи? Обозначает ли представление а последующее ß или предмет а— предмет ß и т.д.? Если это не так, то постулируемая идентичность абсурдна. Неудивительно, что даже такой крупный философ, как Дж. Ст. Милль, не сумевший преодолеть противоречий на самом деле не такого уж сложного постулата классической теории ассоциаций, все же после дли тельных размышлений об ассоциативной связи между о и я (представлениями об S и Р) в суждении «Э есть Р» признал, что цепочка должна отражать специфику переживания суждения, и только целое кажется ему «величайшей тайной человеческой природы»⁴.

Теперь коснемся позитивных моментов. При лингвистическом описании структуры латинского языка или языков банту, совокупности звуков, словаря или грамматики речь идет в конечном счете о системе языковых образований. Теория структур составляет ядро важнейших определений, например в фонетике. Ф. де Соссюр утверждает, что это ядро вычленяется из совокупности иррелевантных признаков в конкретных речевых событиях hic et nunc, и ни один лингвист не будет этого отрицать. Эллинисты и латинисты иногда отмечают, что реальное произнесение звуков гомеровскими греками или Цицероном, по сути дела, занимает периферийное положение в их исследованиях, ведь для истинного содержания науки о греческом и латинском языках не имеет значения то обстоятельство, что источником являются лишь письменные памятники. Пусть мне возразят египтологи, если они сочтут это необходимым. Далее Ф. де Соссюр рассуждает о том, что определение имеет надиндивидуальный характер и является квинтэссенцией того, как говорят или говорили в определенной языковой общности. Это утверждение также не станет оспаривать ни один специалист. Итак, языковые образования напоминают идеи в терминологии Платона, а в логистике — классы классов, подобные числам или объектам более высокой ступени формализации научного мышления.

Приняв установления Платона, следует несколько изменить или вообще убрать тезис о вечности и неизменности этих «идей»; приняв же логическую концепцию, не стоит особенно настаивать на сравнении с числами во избежание противоречия конкретным фактам. Но любой объективный анализ языка начиная с Платона, и современная логистика подчеркивают интерсубъектный характер языковой структуры. Прокомментируем ситуацию, привлекая сравнения.

Аналогом знакового общения может служить товарообмен. Покажем, прибегая к условному сравнению, как формализуются три элемента общения: товар, деньги, слова. Фабрики снабжают сигареты, шоколад, мыло определенными товарными знаками и уверяют, например, что «Кедиве — это Кедиве», и одна пачка сигарет идентична другой. Потребитель отчасти соглашается с этим утверждением, отчасти отвергает его при более точной оценке. Ведь когда курят сигарету, едят шоколад или моются мылом, большое значение могут приобрести конкретные материальные свойства и индивидуальные различия экземпляров. Стоимость доллара меняется, и партнеры по общению в дальнейшем полагаются на соглашение «доллар — это доллар», поскольку они не должны ни съесть его, ни выкурить. В речевом общении слова, с одной стороны, функционируют еще более независимо от материала (более дематериализовано, абстрактно), чем доллар, а с другой — они обладают релевантными для общения варьируемыми качествами, весьма точно воспринимаемыми партнерами по общению. Имеются в виду экспрессивные и апеллятивные потенции слов. Но сначала обратимся исключительно к их символической значимости. Монета имеет чеканку, определяемую печатным станком. При обычной покупке ее не подвергают тщательной проверке, а полагаются на идентификацию с первого взгляда, но, если появляются сомнения в ее подлинности, лучше проверить монету или отказаться от нее. Обычное речевое общение, как правило, не связано с риском будущей потери, и, если твердо знают, какой должна быть в соответствии с намерением говорящего фонематически плохо отчеканенная словесная монета, ее все же принимают. В случае необходимости ее чеканку исправляют самостоятельно во избежание непонимания или в назидание говорящему; именно этому и обучают своих учеников все преподаватели языка.

Речь идет о фонематической чеканке в звуковом облике слова. Соглашение, принятое при общении, можно сравнить со связью между товарным знаком и чеканкой монеты. Это (чисто условное) соглашение отражает символическую значимость слова, которое в языковой общности идентично предложению «доллар — это доллар» во всех случаях употребления. Многое из сказанного действительно справедливо, и в дальнейшем нас будет занимать вопрос о том, что еще можно и нужно добавить к этой первой аналогии для исчерпывающего понимания специфики языковых коммуникативных знаков; но, продолжая сравнение, знаком является прежде всего конкретное слово, и доллар служит эквивалентом товаров в той мере, в какой он может приблизиться к знакам в виде бумажных денег. Доллар не едят, в обмен на него что-то покупают, чего вообще-то нельзя сказать о «языковых монетах».

Впрочем, цель сематологии не в том, чтобы убедить теоретиков денежного обмена в правильности своей концепции, и все же соматология побуждает к размышлениям, если считать деньги знаковым результатом деятельности homo faber. Перед нами на столе лежит долларовая банкнота, она имеет индивидуальный опознавательный знак, свойственный только ей номер. Для чего нужны все эти (полицейские) «особые приметы»? Чтобы в случае необходимости можно было проверить ее подлинность. Банкнота и монета в материальном отношении должны соответствовать современной технологии печатания денег и чеканке монет, являющихся источником их возникновения. Это утверждение касается чисто знаковых предметов только в том случае, если, например, они функционируют как физиогномические приметы либо, скажем, «символ» Пегас прикреплен к предмету, нуждающемуся в символе или знаке подлинности (знаке собственности или происхождения). В остальных случаях символы не имеют официально признанной или доминирующей приметы, определяющей предмет. По-моему, с точки зрения сематологии эти аргументы подтверждают выводы специалистов о неизбежном и весьма существенном для дефиниции понятия денег функционировании бумаг, наделенных стоимостью и во второй, и в третий раз (то есть так называемых денежных знаков в узком смысле слова) в товарной сфере. Но это лишь к слову.

Подобные дополнения не противоречат изучению в лексикологии единиц той же ступени логической формализации, что и единица «доллар» или единица «товар Кедиве». Когда лингвист, говорит: «слово отец употребляя при этом форму единственного числа, он имеет в виду целый класс явлений из интересующей его области. При этом следует учитывать результаты, полученные историческим языкознанием, ведь слово, соответствующее в индоевропейских языках, например, нем. Vater, никогда не могло бы внезапно и не следуя каким-либо законам изменить фонематический облик или символическую значимость. На основе генетического тождества в истории языка сформировалась единица Vater, занявшая определенное место в словаре немецкого языка и всех его диалектов в прошлом и настоящем, поэтому Vater трактуется лингвистами как одно слово. Такие единицы словаря представляют собой естественные классы, с точки зрения филолога. Грамматист же в слове Vater и во многих других единицах словаря одновременно видит, например, и

разряд существительных, оставаясь при этом в сфере своих интересов — лингвистического учения о структурах. Необходимо исследовать чисто логическое сходство и различие между ступенью формализации в математике при переходе от пары наглядно воспринимаемых нами предметов к числу «два» и описанной выше ступенью формализации в грамматике, но сначала обнаружим и признаем эту ступень формализации. В аксиоме D языковые образования подразделяются на слова и предложения, а в четвертой главе изучается их структура.

По поводу термина «Sprachgebüde» остается лишь добавить, что он, по всей вероятности, представляет собой некоторое насилие над разговорным языком. В нетерминологическом употреблении часть этого термина, «Gebilde» (образование), может иногда относиться к индивиду как таковому (подобно имени собственному). Это, разумеется, нельзя считать правилом; и в обычном языковом употреблении «образование» уже выделяет какой-либо структурный момент чувственно воспринимаемого объекта. Для нас существенна лингвистическая структура знаков, составляющая предмет лингвистики языка. Глагол, артикль и аккузатив относятся к лингвистическим образованиям так же, как «прямоугольный треугольник» — к «образованиям» элементарной геометрии.