§ 2. Описание внутренней по отношению к слову системности лексики

Если развить метафору о лексике языка как живом организме, в котором внешняя по отношению к слову системность (и прежде всего, структурированность всех существующих в языке лексических мик­росистем, превращающая их в рубрики общей идеографической клас­сификации национальной лексики) подобна скелету, то плотью этого живого организма можно считать все то, что относится к сфере внут­ренней по отношению к слову системности.

Внутренняя системность лексики проявляется в попытках струк­турирования значения отдельных лексических единиц, которое также имеет разноуровневый характер. На первом уровне должно происхо­дить определение всех лексико-семантических вариантов многознач­ного слова (ЛСВ), на втором — экспликация значения каждого из ЛСВ многозначного слова или значения «однозначного» слова. Эта экспли­кация может производиться разными способами, основными из кото­рых, видимо, следует считать метод компонентного анализа значения слова и более поздний по времени возникновения метод экспликации значений слов посредством описания прототипов именуемых объек­тов или ситуаций, под которыми разумеются наиболее типичные

298

представители именуемой категории. О прототипах как центральных категориях прототипической семантики мы уже достаточно сказали в предшествующих разделах, равно как и бесперспективности противо­поставления обоих методов. Напомним, что наиболее продуктивным видится именно синтез и взаимодополнение двух указанных подхо­дов, высказывание о целесообразности которых Анны Вежбицкой мы уже цитировали. Использование термина «компонентный анализ» по отношению к традиционным толкованиям значений слов не совсем корректно, поскольку сужает суть метода. «В основе компонентного анализа лежат три главных принципа: описание значений словарного состава естественных языков через посредство конечного набора элементарных семантических единиц или компонентов, представление этих семантических компонентов как независимых от конкретных языков универсальных репрезентаций и интерпретация их в каче­стве компонентов концептуальной системы, входящей в познаватель­ную структуру человеческого ума. Часто исследователь использует метод в «усеченной форме», беря за основу один из принципов, ставя перед собой значительно более скромные задачи, нежели те, на кото­рые претендует компонентный анализ во всей целостности своих принципов. Как правило, в такого рода работах используется лишь принцип описания лексических значений посредством ограниченного набора семантических компонентов» (Звегинцев, 1981, с. 8). Сразу же оговоримся, что в данной работе, говоря о компонентном анализе, мы имеем в виду именно такое «усеченное» понимание метода, при ко­тором «значение слова... есть набор семантических компонентов, соединенных логическими операторами» (Бирвиш, 1981, с. 180). При этом сами компоненты трактуются по-разному. Например, Катц и Фодор различают два типа компонентов: «семантические маркеры (признаки), которые и воплощают собой минимальные семантические компоненты, и селекционные ограничения (различители)..., при помо­щи которых мы можем разложить значение одного из смыслов лек­сической единицы на составляющие его концептуальные атомы...» (цит. по: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. X, 1981, с. 10), в то время как другие исследователи не делят элементы значения на разные типы, называя их семантическими множителями или дифференциальными семантическими элементами (например, см.: Ломтев, 1976). Критики метода компонентного анализа справедливо указывают на субъекти­визм выделения минимальных единиц смысла как главный недостаток метода, что, впрочем, не ставит под сомнение «пригодность» самого метода для нужд практического описания значений слов посредством толкований, представляющих собой, по сути дела, линейно разверну­тое перечисление дифференциальных признаков раскрываемого

299

понятия. Истоки метода разные исследователи усматривают в работах разных ученых. «По мнению многих лингвистов, для исследования лек­сического материала данный метод первоначально был широко исполь­зован в работах У. Гуденафа и Ф. Лаунсбери» (Кузнецов, 1986, с. 9). В них «...были сформулированы его основные принципы и понятия, и через них он получил широкое распространение в семасиологии... В этих работах компонентный анализ рассматривается скорее как техника описания узкого круга лексических единиц, чем как основание для построения общей теории лексико-семантической структуры языка» (там же). «Другая группа исследователей-семасиологов... видит его истоки в работах по грамматической семантике 30—40-х гг. В этом случае имеется в виду компонентный анализ, представленный в рабо­тах Л. Ельмслева, Р. Якобсона и др.» (там же, с. 10).

Компонентный анализ в узком понимании, т. е. как прием, техни­ка описания значений отдельных слов или ЛСВ слов, может допол­няться методом так называемого компонентного синтеза, предлагае­мого в работе «От компонентного анализа к компонентному синте­зу» (Кузнецов, 1986). Процедура компонентного синтеза представляет собой поиск на основе заданных дефиниций соответствующих им слов и предполагает гипотетичность эквивалентности слова и его толкова­ния. Если на основании выявленных компонентов значения оказыва­ется невозможным идентифицировать само слово, это означает, что компонентный анализ проведен неудачно.

Было бы преувеличением считать, что метод описания значений слов посредством субъективно выделяемых минимальных компонен­тов смысла не встречает возражений со стороны ученых, занимаю­щихся как теоретическими проблемами семантики, так и проблемами лексикографии. Как это обычно бывает в науке, диапазон оценок этого метода очень широк: одни считают, что «для точного описания значения необходимо выделять и каталогизировать атомы смысла достаточно широких слоев лексики в разных конкретных языках» (Сукаленко, 1976, с. 48) (сторонником создания подобного каталога универсаль­ных семантических примитивов, выполняющих функцию семантичес­кого метаязыка, является А. Вежбицкая), другие демонстрируют скеп­тическое отношение к данному методу, считая, что применительно к лексикографической практике «описание некоторого слова цепочкой предельно простых в семантическом отношении слов («элементар­ных смыслов»)... не является насущной необходимостью, поскольку приводит к длиннотам, тогда как описание словами, которые проще описываемого слова на один-два семантических признака, будет гораздо короче, обозримее и доступнее» (Денисов, 1993, с. 215—216), и что «...из положений конструктивного направления в лингвистике вытекает

300

неприемлемость универсального семантического языка элементарных смыслов» (там же, с. 242). Мы не считаем, что метаязык элементар­ных смыслов может стать универсальным средством описания значе­ний слов, но приемлемость его для описания семантической структуры определенных (и довольно обширных) лексических массивов для нас бесспорна, поскольку подтверждена многолетней практикой обучения русской лексике иностранных студентов.

Представление лексики национального языка в виде динамичной, но структурированной на всех перечисленных уровнях совокупности национально-специфических обозначений мельчайших «порций про­странства-времени» не вполне тождественно НЯКМ, поскольку пони­мание лексики как материализации национального видения мира предполагает нечто большее, чем то, что поддается логическому ис­числению и кодификации. В рамках установления системных свойств лексики национального языка вряд ли возможно оперирование таки­ми категориями, как колорит, дух, красота языка, эстетическое наслаж­дение языком и т. п. Подобные категории выходят за рамки формаль­но-логического описания и относятся уже к сфере эмоционального восприятия и эмоциональной интерпретации фактов языка. В этом смысле понятие НЯКМ шире и менее определенно, чем понятие лек­сико-семантической системы языка. Тем не менее без опоры на максимально возможную формально-логическую упорядоченность лексики НЯКМ не может стать объектом эстетической оценки и эстетического наслаждения, ибо нельзя наслаждаться языком (его образностью, точностью, меткостью, парадоксальностью и т. п.), не зная его. В этом отличие языка, например, от музыки: незнание нот не помешает эмоционально и эстетически развитому человеку получать наслаждение от музыкального произведения, а незнание иностранно­го языка (и прежде всего, его лексики) встает непреодолимым барь­ером между человеком и сокровищами иноязычной словесности. В этом смысле знание лексики иностранного языка во всей сложности и всем многообразии ее системных связей является необходимым условием, без которого дорога в «дом бытия» духа другого народа заказана. Иноязычная лексика становится воплощением националь­ного менталитета, национального мировоззрения, мирочувствования и мирооценки, когда человек начинает ее чувствовать, а стадии чув­ствования неизбежно должна предшествовать стадия знания, со­стоящего именно в четком представлении любого слова в трехмер­ном семантическом пространстве и в составе определенной рубри­ки общей идеографической классификации языка.

На занятиях с иностранными студентами, изучающими русский язык, автору неоднократно приходилось использовать такой образ: студент,

301

шаг за шагом осваивающий отдельные фрагменты лексической систе­мы русского языка, подобен человеку, медленно идущему по длинной лестнице, на вершине которой (если он все-таки сможет преодолеть все ступеньки) его ждет достойная награда — возможность войти в мир другого языка, в «дом духа» другого народа и насладиться всеми кра­сотами, которые доступны его коренным обитателям.

Пройдя стадию знания синонимов, антонимов, гиперонимов, ЛСВ многозначного слова, коннотаций, продуктивных моделей семантичес­ких переносов русского языка и многого-многого другого, носитель иного языкового сознания имеет шанс достичь стадии чувствова­ния красоты пушкинских и есенинских рифм, задушевности народ­ных песен, тонкости подтекста фразы и игры слов, меткости и точно­сти пословиц и поговорок. Иными словами, «достигнув конца того, что следует знать, ты окажешься в начале того, что следует чувствовать» (Д. Джебран). То же самое в полной мере относится к носителю лю­бого языкового сознания, поставившего своей целью овладеть любым иностранным языком на уровне восприятия его как НЯКМ.

Изучение иноязычной лексики как многоуровневой системы — это овладение языком на уровне знания, гарантия потенциальной возмож­ности перехода к уровню чувствования языка и восприятия его в качестве одной из множества картин мира, существующих в этничес­ких сознаниях.

Существуют ли способы лексикографической экспликации лекси­ки, понимаемой как НЯКМ? В какой мере существующие типы слова­рей решают эту задачу? Возможны ли какие-нибудь новые подходы к решению этой проблемы? Свое видение ответов на поставленные вопросы мы изложим в следующем параграфе.