§ 3. Способы лексикографического оформления лексики языка как национальной языковой картины мира (к вопросу о типологической характеристике словаря някм)

Отвечая на поставленные в конце предыдущего параграфа вопро­сы, нам хотелось бы найти золотую середину, избежав, с одной сто­роны, излишней отвлеченности, обобщенности и неконкретности рас­суждений о возможном лексикографическом представлении лексики как НЯКМ и, с другой стороны, неуместной в контексте данной рабо­ты детальности описания процедур построения гипотетического сло­варя НЯКМ. У автора нет претензий на детальное изложение принци­пов и процедур построения такого словаря, поскольку есть реальное 302

осознание того, что вторжение в лексикографическую практику кого бы то ни было, кроме профессиональных теоретиков и практиков лексикографии, чревато дилетантизмом. Тем не менее мы считаем возможным высказать некоторые соображения самого общего плана относительно того, каким нам видится словарь, который в наиболь­шей степени отвечал бы статусу сферы фиксации языковой картины мира национального языка.

Вполне очевидно, что создание гипотетического словаря НЯКМ не должно представлять собой «изобретение велосипеда», оно должно опираться на весь богатейший опыт теории и практики составления словарей и представлять собой, видимо, некий синтез принципов построения разных словарей. Вопрос только в том, что именно син­тезировать, а решить это можно только с учетом общей типологии словарей и осмыслении функций каждого из типов словарей по от­ношению к описываемому нами понятию НЯКМ.

Подходить к «образу» словаря НЯКМ следует постепенно, рассмат­ривая ряд последовательных оппозиций, существующих в типологии словарей, которая является основным вопросом теории лексикографии.

Первая оппозиция: «одноязычные словари — двуязычные сло­вари». Впервые вопрос о принципиальном отличии этих типов сло­варей поставил Л. В. Щерба в работе «Опыт общей теории лексиког­рафии» (Щерба, 1974). Одноязычные и двуязычные словари отличны и по своему назначению, и по принципам описания значений, и, что для нас особенно важно, по отношению к понятию ЯКМ. Одноязыч­ный словарь фактически является средством идентификации ЯКМ, существующих в сознании отдельных языковых лично­стей, с всегда превосходящей их по объему и качеству обоб­щенной ЯКМ национального языка, существующей абстрактно в коллективном языковом сознании. НЯКМ — это результирующая величина, распределенная своими упрощенными вариантами по инди­видуальным языковым сознаниям всех представителей языкового сообщества. Именно НЯКМ (или отдельные ее элементы) в том или ином виде представляется в одноязычном словаре с тем, чтобы но­сители этого языка имели эталон собственной лексической системы, по которому могли бы сверять собственные личностные лексические системы. Основной тип одноязычного словаря — это толковый сло­варь, помогающий носителям языка осуществлять верификацию сво­их личных представлений о семантической структуре однозначных и многозначных слов родного языка с аналогичными семантическими структурами, кодифицированными словарем в качестве эталона. Одноязычные словари синонимов, антонимов, сочетаемости, словооб­разовательные помогают уточнить характеристики слова по одной из

303

осей семантического пространства языка: парадигматической, синтаг­матической и деривационной.

Можно ли говорить об одноязычном словаре НЯКМ? Безусловно. Однако нам представляется более интересным рассмотреть перспек­тивы построения именно двуязычных словарей ЯКМ иностран­ных языков, т. е. таких словарей, в которых бы экспликация ЯКМ адресовалась не носителям этого языка (с целью верификации по ней индивидуальных ЯКМ), а представителям какого-либо другого языко­вого сознания (с целью знакомства с ЯКМ другой культуры, с целью ее изучения и постижения). Создание двуязычных словарей НЯКМ сопряжено с гораздо большими сложностями, чем создание аналогич­ных словарей для «внутреннего» одноязычного пользования, хотя бы в силу того, что правая часть такого словаря (то, что сообщается об эксплицированном в левой части) не может опереться на знания и интуитивные представления пользователя словарем. П. Н. Денисов, говоря о том, что словарь комплементарен к знаниям языка своих читателей, имеет в виду, очевидно, именно одноязычные словари: «Человек интуитивно обязан понимать равенство смыслов (эквива-ленцию, семическое уравнение)... Знание языка (в известных преде­лах) предполагается. Словарь комплементарен к знаниям языка сво­их читателей. Он дополняет, уточняет, систематизирует, т. е. экспли­цирует его интуитивные представления» (Денисов, 1993, с. 240). О концептах незнакомого языка у человека не может быть ни инту­итивного, ни логического знания, поэтому, создавая лексикографичес­кую дефиницию правой части словаря, составители не вправе рассчиты­вать на априорное знание (в любой степени) описываемого концепта. Это обстоятельство усложняет задачу лексикографа, но и делает ее более интересной. В последующем изложении мы сконцентрируем наше внимание на анализе возможностей создания словарей именно этого типа — двуязычных словарей НЯКМ иностранного (для потенци­ального пользователя) языка как материального подспорья для постиже­ния иноязычного мировидения. Левая часть двуязычного словаря НЯКМ должна представлять собой лексическую систему инос­транного (по отношению к пользователю) языка, подлежащую истолкованию, являющуюся объектом познания, а правая — описание этой системы средствами родного языка предполагае­мого пользователя словарем. Отнесение гипотетического словаря НЯКМ к категории двуязычных словарей ставит его создателей перед необходимостью определиться по поводу следующей оппозиции.

Вторая оппозиция: «словарь активного типа (словарь синтеза) — словарь пассивного типа (словарь анализа)». Словари синтеза направ­лены на то, чтобы помочь пользователю словарем правильно продуци-

304

ровать речь на иностранном языке как в процессе перевода, так и в процессе построения самостоятельных высказываний. Для этого ему предлагаются все возможные формы выражения той или иной идеи и условия применения каждой из них. Левая часть двуязычного сло­варя синтеза — это слова (или выражения) родного языка, а правая часть — иноязычные эквивалентные формы выражения смысла, зада­ваемого единицами левой части. По своему назначению и форме по­дачи языкового материала на уровне грамматики словарям этого типа соответствует так называемая активная или функциональная грамма­тика, организующая и эксплицирующая весь материал по ономасиоло­гическому принципу, от смысла к форме его выражения. Именно по этому принципу в настоящее время строится большинство учебни­ков по русскому языку для иностранцев, реализующих более общий дидактический принцип коммуникативности обучения.

Словари анализа решают задачу максимального понимания семан­тической структуры слова и всех его системных связей с другими словами в плане парадигматики, синтагматики и дериватики. Слова­ри анализа могут быть и одноязычными, и двуязычными. Двуязычный аналитический словарь в качестве левой части имеет единицы лек­сической системы иностранного языка, а в качестве правой части -истолкования на родном языке. Термин «истолкования» охватывает два возможных варианта: приведение в соответствие иноязычному слову максимально семантически близких эквивалентов родного языка (как это и происходит в традиционных двуязычных словарях) и опи­сание средствами родного языка пользователя семантики иностран­ного языка, т.е. собственно толкование значения (как это имеет ме­сто в одноязычных толковых словарях). Как мы сказали, двуязычные словари используют для «истолкования» иностранного слова не соб­ственно толкования, а именно вариант приблизительных соответствий в родном языке, что ведет к искажению смысла исходного (объясня­емого) слова, неизбежному из-за несовпадения объемов значения отдельных ЛСВ, семантических структур многозначных слов, стилис­тических и коннотативных характеристик.

Двуязычный словарь НЯКМ (иностранного языка), по нашему мне­нию, должен быть словарем аналитического типа, поскольку не пресле­дует чисто прагматических целей служить «инструментом» для порож­дения речевых произведений на иностранном языке. Он должен ориен­тироваться именно на перцепцию, максимально адекватное восприятие иностранной лексики во всей своей совокупности и полноте систем­ных связей. Это должна быть именно «картина» для вдумчивого вгля-дывания и наслаждения ею, а не подручное средство в виде фрагментов мозаики для того, чтобы любой желающий складывал из них угодные

305

70-722

них угодные ему изображения. Однако требованию аналитичности правой части словаря соответствует не распространенный в двуязыч­ной лексикографии принцип подбора соответствий родного языка, а используемый в одноязычной лексикографии принцип толкований значений слов путем построения словарных дефиниций, стремящих­ся к максимально полному отражению плана содержания слова. Это означает, что словарь НЯКМ иностранного языка должен быть одно­временно и двуязычным, и толковым. Почему Л. В. Щерба говорил о необходимости создания четырех типов словарей для каждой пары языков: «Двух толковых иностранных словарей с объяснениями на родном языке пользующегося данным словарем (выделено О. К.) и двух переводных словарей с родного языка на иностранный» (Щер­ба, 1974, с. 303)? Очевидно, «из-за несовершенства двуязычных слова­рей, которые годятся для чтения и перевода, но дают фальшивое поня­тие о словах данного языка» (Сукаленко, 1976, с. 20). Через двадцать лет после Л. В. Щербы Э. Вильяме (Williams, 1960) выдвинул идею о четырех типах переводных словарей: например, англо-испанский и испанско-английский, предназначенные для англичан, и англо-испанс­кий и испанско-английский, предназначенные для испанцев. Правые части таких словарей должны были строиться с учетом националь­ности пользователя словарем.

Представление лексической системы как НЯКМ вряд ли совмес­тимо с «фальшивыми понятиями» о словах. Толкования иностранных слов на родном языке носителя не смогут устранить ошибки в упот­реблении данных слов в процессе продуцирования речи (как пола­гал Л. В. Щерба), но смогут гарантировать максимальное понимание содержательной стороны иноязычной лексики. Тип двуязычного сло­варя, координированного с толковым словарем, предложил американ­ский лексикограф И. Е. Яннуччи (lannucci, 1958; lanucci, 1962). Ян-нуччи предлагал в левой части словаря располагать переписанные словарные статьи из толкового словаря исходного языка, а в правой части — соответствия на уровне эквивалентов в языке перевода каж­дому из значений.

На наш взгляд, гораздо привлекательнее выглядит вариант коор-динированности толкового и двуязычного словаря, предложенный Л. В. Щербой. Скептически относясь к двуязычным словарям того времени, он призывал изучающих иностранный язык как можно быс­трее переходить от пользования переводными словарями к пользова­нию толковыми словарями изучаемого языка, а поскольку такое пользо­вание невозможно без достаточного знания этого языка, то облегчить вхождение в область неискаженных семантических структур иноязыч­ной лексики могли (по замыслу Л. В. Щербы) переведенные на язык 306

пользователя толковые словари иностранных языков. Предлагая по­добный способ оформления правой части словаря, мы отдаем себе отчет в том, что словарь такого типа не будет помогать активному овладе­нию иностранным языком, не будет подспорьем в синтезировании иностранной речи, т. е. в рамках ипостасного представления языка — не будет воплощать язык в его «инструментальной» ипостаси, в ка­честве инструмента активной коммуникации. Что же касается отра­жения в словаре такого типа системной и «картинообразующей» ипо­стасей языка, то достижению этой цели он вполне будет соответство­вать, поскольку наиболее полно и точно раскроет всю совокупность значений слов исходного языка вне сравнения с какими бы то ни было другими языками и, соответственно, без интерференции с их стороны, без искажения семантической структуры лексических еди­ниц исходного (иностранного) языка, сколь бы отличной она ни была от соответствующей структуры родного языка пользователя словарем.

Левая часть гипотетического словаря НЯКМ, как уже было сказа­но, представляет собой совокупность лексики того языка, который подлежит описанию в качестве национально-специфического виде­ния мира. Вопрос о том, каким образом слова будут располагаться относительно друг друга, составляет суть третьей оппозиции, в осно­ве которой лежит предпочтение формального или смыслового прин­ципа организации всего лексического массива.

Третья оппозиция: «группировка единиц левой части словаря по формальным признакам — группировка единиц левой части слова­ря по смыслу». Группировка слов по частям речи или (что наиболее часто встречается в лексикографической практике) расположение их по алфавиту (или по так называемым ключам в языках с иерогли­фической письменностью) является проявлением ориентации на фор­мальные признаки организации лексики и не отражает ее смысловой организации по соответствующим семантическим полям, зонам, груп­пам и т. п., без чего о «картинообразующей», «миропостроенческой» функции лексики говорить бессмысленно. Выбор семантического принципа расположения единиц иностранного языка в левой части словаря для нас очевиден. Слова должны быть распределены по рубрикам идеографической классификации. Рубрики этой многоуров­невой классификации должны выполнять роль логического каркаса, не позволяющего еще не знакомой иноязычной лексике рассыпаться на необозримое множество изолированных имен «порций простран­ства-времени». Доминанты рубрик идеографической классификации и лексемы, образующие их ядра, могут служить прекрасными ориенти­рами в «безбрежном лексическом море», являясь в своей совокупнос­ти практически готовыми лексическими минимумами, подлежащими

307

усвоению в первую очередь. При этом различия в характере груп­повых объединений слов предлагается считать нерелевантными, по­скольку они выполняют одну и ту же функцию: рубрикацию лекси­кона по смысловому принципу. Для удобства субъективного воспри­ятия левой части словаря, для придания ей большей стройности семантический принцип группировки исходных единиц системы пред­ставляется целесообразным дополнить минимальной формальной структурированностью, которая может проявляться, например, в тре­бовании однородности рубрик идеографической классификации с точки зрения принадлежности входящих в нее единиц к одной части речи.

Соединение в одном словаре принципа идеографической группи­ровки лексики описываемого языка и принципа толкования значений слов наталкивается на очень серьезное препятствие, когда мы имеем дело с многозначными словами. Проблема в том, что в определен­ную рубрику идеографической классификации входит только один из лексико-семантических вариантов (ЛСВ) многозначного слова, дру­гие же ЛСВ этого слова могут относиться к совершенно другим руб­рикам. Например, многозначное русское слово рукав состоит из трех • ЛСВ, каждый из которых должен фигурировать в совершенно раз­личных ЛСГ, формирующих соответствующие рубрики идеографичес­кой классификации: рукав как часть одежды, покрывающая руку или часть руки,— в ЛСГ «Одежда и ее элементы», рукав как ответвле­ние, отходящее от главного русла реки,— в ЛСГ «Элементы природ­ной среды, связанные с водой», рукав как труба или кишка для отвода жидкостей, газов и сыпучих тел — в ЛСГ «Технические приспособ­ления». Когда слова левой части словаря располагаются по алфавиту, все ЛСВ многозначного слова представлены вместе. Как быть, если за основу взят тематический или идеографический принцип располо­жения единиц левой части словаря? Нужно ли при описании одного из ЛСВ многозначного слова в рамках соответствующей рубрики указывать на существование ЛСВ с другими значениями? Думается, нужно, но именно указывать, а не описывать в том же объеме, что и основной (для данной рубрики) ЛСВ. Такое указание может осуще­ствляться либо в форме отсылки к классу денотатов (например: «элемент одежды», «водоем», «техническое приспособление»), либо в форме эквивалента языка пользователя словарем. Таким образом, каждый ЛСВ многозначного слова будет детально семантизирован путем толкования на языке перевода в своей идеографической рубрике и указан в «свернутом виде» (перевод или отсылка к классу денота­тов) во всех рубриках, содержащих остальные ЛСВ этого слова.

Дальнейшие рассуждения о принципах создания словаря НЯКМ ино­странного языка будут связаны с уровнем отдельной словарной статьи.

308

Четвертую оппозицию мы сформулируем следующим образом: «универсальность лексикографического описания — минимизирован-ность лексикографического описания». Мы противопоставили друг другу эти принципы, имея в виду лишь противоположный вектор их действия, но никак не предпочтительность одного из них перед дру­гим. На самом деле, найти оптимальное соотношение между полно­той описания системных характеристик национального вокабулярия и приемлемыми для конкретного пользователя (среднестатистическо­го носителя языка, а не специалиста в области лингвистики или машинного перевода) формами экспликации этого описания в пра­вой части словаря — задача чрезвычайно трудная. Стремление к уни­версальности отражения системных свойств лексики в рамках одно­го словаря очень легко может привести к его практической непригод­ности по причине «неудобоваримости» для среднестатистического пользователя. Выход один — искать золотую середину: отбирать из потенциально возможной абстрактной универсальной словарной ста­тьи наиболее существенные позиции, т. е. «минимизировать универ­сальность», и для отобранных характеристик находить оптимальные (с точки зрения экономности средств выражения и удобства воспри­ятия) формы экспликации. В идеале универсальность описаний внеш­ней и внутренней системности значений слов не должна влечь за собой чрезмерного усложнения форм подачи информации.

Чтобы «минимизировать универсальность» словарной статьи, не лишне вспомнить, какой представляется идеальная с точки зрения универсальности словарная статья в теории лексикографии. «Сведя воедино все лингвистические, психологически, социологически, семи­отически и стилистически релевантные свойства различных возмож­ных структур словарных статей, можно получить идеальную универ­сальную структуру словарной статьи как полную «развертку» всех возможных для данного лексического массива формальных и семан­тических признаков слова... Идеальная универсальная словарная статья должна иметь, по меньшей мере, следующие компоненты: 1) заглавное слово; 2) его формальные характеристики (грамматические, орфоэпи­ческие, орфографические и т. д.); 3) его семантизацию; 4) извлечения из текстов, иллюстрирующие ту или иную формальную или семанти­ческую особенность заглавного слова; 5) указания на «соседей» заг­лавного слова в лексической системе языка по разным осям семан­тического пространства языка; 6) отсылки и справки разного харак­тера и назначения. Каждый из этих пунктов имеет свой характер развертывания» (Денисов, 1993, с. 217). Какими из перечисленных компонентов можно пожертвовать в словаре НЯКМ? Скорее всего тем, который фигурирует под номером четыре. Противопоставленность

309

1*1

его всем другим компонентам универсальной структуры словарной статьи состоит в том, что он обслуживает потребности словаря ак­тивного типа (словаря синтеза речи), в то время как все остальные компоненты уместны в словаре пассивного типа (словаре анализа). «Если условно объединить формальную характеристику и семантичес­кую, включив в последнюю не только синтагматику..., но и парадиг­матику..., то в совокупности эту часть структуры словарной статьи можно назвать языковой, регулируемой вошедшими в словарь линг­вистическими идеями о языке как системе, коде и т. п. Другую часть, содержащую контексты употребления, можно назвать речевой, регу­лируемой идеями лингвистики текста, теориями речевой деятельнос­ти, устремленностью современной методики к показу языка в реаль­ном функционировании, в коммуникации» (Денисов, 1993, с. 238—239). Если же мы вернемся к ипостасной сущности языка и вспомним, что ЯКМ отражает культурно-философский подход к языку, а отнюдь не «инструментальный», то отказ от компонента словарной статьи, обслу­живающего именно «инструментальное» понимание языка, покажется вполне обоснованным. Речевая часть в словаре НЯКМ возможна в том случае, если пользователь словаря уже владеет данным иност­ранным языком в определенной степени, позволяющей ему понимать иллюстративные контексты, если же такого знания нет, то минимизи­ровать словарную статью следует именно за счет опускания иллюс­тративных контекстов употребления слова.

Хотелось бы высказать некоторые соображения самого общего плана относительно особенностей экспликации каждого из компонен­тов структуры идеальной словарной статьи применительно к гипоте­тическому словарю НЯКМ. Наибольшую трудность представляют компоненты под номером три (семантизация слова) и пять (описа­ние синтагматики, парадигматики и дериватики слова), что и неудиви­тельно: это, собственно говоря, и составляет всю семантическую си­стему языка. При этом акцент в словаре НЯКМ должен быть сделан все-таки на семантизации слов, а не на описании во всей полноте их связей по трем осям семантического пространства, поскольку такой словарь в максимальной степени должен быть обращен именно к материальному пространственно-временному континууму, т. е. к «миру» в самом широком смысле слова, миру реальному, данному носителям конкретного языкового сознания в непосредственном восприятии, и миру, существующему в сознании, миру отраженному, к картине этого отраженного мира, «нарисованной» словами национального языка. При таком подходе к рассмотрению лексикона собственно лингвистическая семантика оказывается (да простят нас апологеты «чистой» лингви­стики) менее актуальной, чем семантика, непосредственно связанная

310

с реалиями объективного мира, семантика, в широком смысле, пред­метная (даже если эти «предметы» относятся к миру субъективных категорий или категорий мифических).

Семантизация слов не может и не должна стремиться к полноте и точности научных дефиниций. Такая точность невозможна в силу самой природы обиходного значения слова, значения зачастую весьма расплывчатого и ускользающего от точной регламентации, поэтому не стоит подходить с логарифмической линейкой к живописным языко­вым этюдам и пытаться в миллиметрах описать размашистые «маз­ки кисти» народного языкотворчества. Привнесение точности, кото­рой в описываемом объекте (т. е. слове) нет,— это прямое искаже­ние сущности этого объекта. В этой связи хочется вспомнить известное высказывание Аристотеля в том духе, что ум умного человека как раз и проявляется в нетребовании от объекта большей точности, чем та, которой он объективно обладает. Невозможность идеально полной семантизации слова следует принимать как данность, которая не за­висит от конкретных способов семантизации, будь то описание через идентификаторы ближайшего ранга, когда используемые для раскры­тия понятия слова всего на один или два семантических признака проще объясняемого слова; описание посредством разложения толкуемого значения на ряд предельно малых элементов смысла (метод компо­нентного анализа в усеченном виде) или описание прототипов опи­сываемых концептов с помощью универсальных для любого языка семантических примитивов (направление, разрабатываемое в рабо­тах А. Вежбицкой). Можно ли чем-то компенсировать эту неполноту? Можно, но при этом придется выйти за рамки собственно языка как метаязыка описания значения и использовать средства прямой нагляд­ности, т. е. использовать то, что в методике преподавания иностран­ных языков принято называть методом прямой семантизации через демонстрацию самих именуемых объектов. Использование зритель­ной наглядности в лексикографической практике имеет определен­ную традицию (например: Hornby, 1974; Sopeña, 1981; Иллюстриро­ванный тематический словарь русского языка. Л. Г. Саяхова, Д. М. Ха-санова, 1989; разного рода энциклопедические словари). Вопрос заключается в том, когда именно следует прибегать к использованию зрительной наглядности и каким требованиям должны отвечать сами иллюстрации. Использование зрительной наглядности при семантиза­ции значений иностранных слов не только уместно, но и необходимо в том случае, когда толкуемое слово относится к лексике типов Al и А2 (согласно предложенной нами ранее классификации), т. е. когда требуется дать пользователю словарем не только отвлеченную ин­формацию о национально-специфическом концепте, но представление

311

о нем в виде зрительного образа. Зрительного сопровождения в словаре НЯКМ требуют в первую очередь слова типа Al —обозна­чения материальных объектов иноязычной культуры, которые отсут­ствуют в среде бытования народа, представителем которого является пользователь словарем. Напомним, что к разряду лексики типа Al относятся имена национально-специфических реалий двух видов: объектов природы (как живой /животные, растения/, так и нежи­вой /элементы ландшафта, рельефа местности, специфические кли­матические явления и т.п./) и рукотворных объектов национальной культуры. Например, если двуязычный словарь НЯКМ последователь­но реализует принцип направленности словаря, т. е. учитывает ха­рактер когнитивной базы тех, кому словарь адресован, то он дол­жен четко очертить круг материальных объектов культуры исходно­го языка, которые находятся вне когнитивной базы адресата, и при возможности дополнить вербальную экспликацию значения зритель­ным образом (иллюстрацией). Зрительную опору должны иметь обозначения специфических (и экзотических для адресата) объектов флоры и фауны, названия национальных музыкальных инструментов, деталей национальных костюмов, предметов быта и т. п. Иллюстра­циями можно сопроводить даже некоторые из основных национальных мифологических объектов. Зрительная наглядность в словаре не должна быть избыточной, т. е. не следует прибегать к ней в тех слу­чаях, когда у адресата образ толкуемого концепта с большой долей вероятности в сознании имеется, например, вряд ли стоит давать рисунки слона или жирафа даже в словарях, рассчитанных на пред­ставителей стран, где эти животные не живут. Образы этих живот­ных вне зависимости от того, из каких источников они почерпнуты (телевидение, кино, книги и т. д.), присутствуют в языковом сознании представителей практически любого народа. С другой стороны, воз­можности иллюстративности жестко ограничены характером самого объекта: не стоит пытаться создать зрительный образ тропического ливня, лондонского тумана или неба Юго-восточной Азии. Иными словами, к иллюстрированию материальных концептов языка при представлении их иностранному адресату следует прибегать только тогда, когда, во-первых, без нее невозможно создать адекватное пред­ставление об объекте и, во-вторых, когда эта задача реальна.

Приведем по одному из примеров тех случаев, когда использова­ние иллюстраций оправдано. Представим, что мы создаем словарь ЯКМ испанского языка, рассчитанный на русскоязычных пользователей. В руб­рике идеографической классификации «животные» будут представле­ны не только присутствующие в русском языковом сознании кон­цепты, но и концепты, которые находятся за пределами когнитивной 312

базы среднего носителя русского языка, такие, например, представите­ли семейства верблюдовых, как la alpaca, el guanaco, la vicuña, la llama. E ЯКМ русского языка данное семейство млекопитающих представ­лено только верблюдом и (на периферии рубрики) ламой. Иллюст­рация этих двух обозначений была бы избыточной, а что касается аль-паки, гуанако и викуньи, то дать их зрительный образ в рамках дан­ного словаря вполне уместно, поскольку лексикографические дефиниции мало способствуют дифференциации этих однородных объектов живого материального мира, данных латиноамериканцам в непосредственном восприятии, а русскому человеку — лишь в виде ничего ему не говорящего набора звуков. В рубрике «музыкальные инструменты», относящейся к категории имен объектов материаль­ной национальной культуры, иллюстрированию подлежат отсутству­ющие в русской культуре национальные инструменты, такие, напри­мер, как упоминавшийся нами el charango или большая группа наци­ональных флейтовых инструментов народов, проживающих в зоне Анд. Названия этих инструментов перекочевали в испанский язык вместе с самими объектами материальной культуры инков и стали неотъем­лемыми элементами ЯКМ испаноговорящих народов Латинской Америки. Названия таких инструментов, как wancara, puíuíu, rondador, palla palla, incásico, tablasico, ¡lúa ¡nía, tarcasalina, pífano, quena, pinquillo и т. п., можно долго и безуспешно описывать, в то время как гораздо более эффективной в данном случае является именно минимальная словарная дефиниция, отсылающая к классу предметов, в сочетании с наглядным изображением самого объекта, заменяющим собой длин­ный перечень дифференциальных признаков концепта.

Лексика, использованная нами в приведенных выше примерах, относится к категории обозначений так называемых реалий, чьи про­тотипы присутствуют лишь в сознании носителей исходного (подле­жащего усвоению) языка. Не менее необходимы зрительные образы и для слов типа А2, которые именуют универсальные концепты, чьи прототипические образы существенно отличаются друг от друга в разных культурах и, соответственно, в разных языковых сознаниях. Концепт чашка можно считать универсальным. В большинстве язы­ков не наблюдается и расхождений на уровне прототипического образа этого концепта. Если языки не расходятся в образном представле­нии одного и того же объекта (в данном случае чашки), то ни к чему и дополнительные зрительные опоры. Однако если прототипы исход­ного языка и языка перевода существенно отличаются друг от друга, то иллюстрация описываемого объекта желательна. В китайско-рус­ском словаре НЯКМ иллюстрации прототипических «чайных чашек» и «чашек для вдыхания ароматов» были бы вполне уместны.

313

Иллюстрациями могут сопровождаться и концепты из области мифических категорий, прежде всего центральные персонажи нацио­нальной мифологии или фольклора. К примеру, один из центральных образов китайской мифологии Дракон знаком практически всем лю­дям независимо от языковой принадлежности и по этой причине не нуждается в зрительном сопровождении, в то время как другой ми­фический концепт китайской культуры — Цилинь, помимо толкования, содержащего информацию о том, что это мифическое животное с одним рогом и чешуйчатым панцирем является в китайской культуре сим­волом благоденствия и счастья, может иллюстрироваться рисунком.

Второй аспект проблемы зрительной наглядности в лексикогра­фии касается уже самих иллюстраций. Основное требование к ним заключается в том, чтобы они отражали не случайные (периферий­ные) признаки описываемого объекта, а основные и наиболее типич­ные. Иными словами, иллюстрация должна изображать наиболее ти­пичного представителя категории, в наибольшей степени отвечающе­го требованию прототипичности с точки зрения носителей исходного (описываемого) языка.

Если отбор лексики, подлежащей семантизации с опорой на зри­тельную наглядность, произведен в соответствии с критерием целе­сообразности (когда без зрительного образа невозможно адекватное усвоение иностранного слова), а изображенные на иллюстрациях объек­ты в максимальной степени соответствуют прототипам националь­ного языкового сознания носителей исходного языка, можно считать, что сочетание методов словесного толкования и прямой наглядности оправдано и служит цели максимально полного и точного воссозда­ния иноязычного мировидения в сознании адресата словаря.

Отдельно стоит вопрос об отражении в словаре НЯКМ систем­ных свойств лексики, которые в большей степени обусловлены са­мим языком как системой, нежели ее связанностью с экстралингви­стической действительностью. В какой степени и как именно отра­жать в каждой словарной статье все присущие слову системные свойства, чтобы словарь НЯКМ не превратился в справочник, пригод­ный лишь для узких специалистов и машинного перевода? Перцеп­тивные способности среднестатистического пользователя словарем ограничены объемом и формой представления информации, поэтому на первый план выходят проблемы допустимой минимизации словар­ной статьи и максимально удобной для восприятия формы представ­ления материла.

Из трех осей, организующих семантическое пространство языка и обеспечивающих системность лексики, синтагматика является наибо­лее сложным аспектом. Вместе с тем без описания в той или иной

форме сочетаемостных потенций слова, дополняющего словарную дефиницию, семантизацию этого слова нельзя признать адекватной. Сочетания слов не могут оказаться за пределами гипотетического словаря НЯКМ и по той причине, что они могут быть не только комби­нациями имен «кирпичиков» отражаемого мира, но и сами выступать в роли более сложных (формально) имен этих же «порций простран­ства-времени». «Сочетания слов — расчлененные наименования предме­тов, явлений, ситуаций, действий, состояний, признаков, отношений и т. д.— всегда выступают в речи как сложные мотивированные знаки» (Денисов, 1993, с. 202/, которые Э. Косериу называл обозначениями, противопоставляя их значениям отдельных слов (Косериу, 1989). Сочетаемость такого рода, при которой образуются сложные по форме, но целостные по содержанию имена вычленяемых из ПВК самосто­ятельных концептов, должна отражаться словарем НЯКМ обязательно.

Чтобы не «утонуть» в проблематике описания синтагматических свойств лексики, мы постараемся пройти по узкому «логическому коридору»: показ сочетаемости слова — непременное дополнение толкования слова в словаре НЯКМ > > сочетаемость слова в рам­ках словаря НЯКМ может быть представлена лишь частично —)—» для экспликации сочетаемостных потенций слова должны быть раз­работаны приемлемые формы представления > ) каковы эти формы? ) ) в каких формах может быть представлена в словаре НЯКМ национальная фразеология как особый вид сочетаний слов (связанных и семантически слитных)?

«Аспект сочетаемости слов в изучении и описании языка важен в разнообразных теоретических и практических отношениях: для объектирования семантических оценок и определения соотношений элементов содержания и способов его выражения..., для разработки вопросов... перевода, в аспекте культуры речи и мн. др.» (Котелова, 1975, с. 47). Наиболее актуально описание сочетаемостных свойств слова для словарей синтеза речи. Означает ли это, что словарь НЯКМ, отнесенный нами к аналитическому типу словарей, может игнориро­вать синтагматику? Нет, не может, поскольку «дефиниция и показ сочетательного потенциала слова взаимно дополняют и уточняют друг друга, являясь комплементарными частями единого истолкования сло­ва... Осознание важности показа сочетаемости приводит к неизбеж­ному выводу. В той или иной приемлемой форме сочетаемость слов должна указываться в словаре любого типа (курсив О. К.). Без нее семантическая характеристика слова будет неполной, ущербной» (Де­нисов, 1993, с. 200—201), в том числе и в словарях, ориентированных не на синтез иностранной речи, а на «простое» понимание слов ино­странного языка.

315

Существенным доводом в пользу включения в словарь аналити­ческого типа ограниченного числа валентностей слова является изве­стная относительность выделения слова как единицы номинации. Многие случаи так называемой немотивированной лексической соче­таемости (когда слова не связаны между собой экстралингвистичес­кими отношениями, а в основе их объединения лежат чисто языко­вые закономерности, традиция) можно рассматривать в качестве единой номинации, единого знака, более сложного по форме, чем сло­во, но выполняющего в языке те же функции — быть устойчивым обо­значением какого-либо фрагмента действительности. Когда устойчи­вые смысловые единства (информемы) обозначаются устойчивыми сочетаниями слов, то такие сочетания можно считать едиными с точ­ки зрения значения (хотя и сложными по форме) знаками. Например, слова музицировать, концертировать, гастролировать, галопировать без изменения смысла могут быть заменены сочетаниями слов: иг­рать на музыкальном инструменте, давать концерты, ездить с га­стролями, ехать на лошади верхом галопом. О чем это говорит?Об условности с точки зрения семантики границы между отдельным словом и некоторыми видами сочетаний слов. Только традицией можно объяснить наличие в языке, например, обозначений в форме слов типа музицировать, концертировать, галопировать и отсутствие анало­гичных монолексемных номинаций для играть на гитаре, показы­вать спектакли, ехать верхом на лошади аллюром. Словообразова­тельная система русского языка в соответствии со словообразователь­ными моделями указанных выше слов могла бы предложить слова гитарировать, спектаклировать, аллюрировать, но этого не проис­ходит и логического объяснения этому не существует. Условность деления речи на слова и сочетания слов в наибольшей степени ощущается в китайском языке, где на письме вообще не существует какого бы то ни было членения информационного континуума. Чита­ющий текст сам членит его на смысловые единицы более общего порядка, чем основная смысловая единица языка — иероглиф. Напри­мер, если иероглиф хие (учиться, изучать, учеба) считать самостоя­тельным словом и таковыми же считать иероглифы da (большой), xiao (маленький), tóng (совместный), huí (уметь), sheng (родиться), shuó (говорить, рассказывать), то их всевозможные комбинации, обо­значающие самостоятельные концепты, следовало бы считать слово­сочетаниями: dáxue (большой + учеба = университет), xiáoxué (малень­кий + учеба = начальная школа), tóngxué (совместный + учеба = со­ученик, однокашник), xuéhui (учиться + уметь = овладеть, научиться), xuésheng (учеба + родиться = студент, ученик, учащийся), xuéshuó (учиться + говорить = учение, теория, доктрина). Китайско-русские

316

словари, изданные в Китае или на Тайване, практически не дифферен­цируют типы единиц номинации: даются все значения одного иерог­лифа, а затем к нему присоединяются все новые и новые иероглифы, комбинации которых в совокупности дают определенный смысл. Заканчивается словарная статья целыми предложениями. Словосоче­тания типа играть на гитаре можно сравнить с китайским полиие­роглифическим словом, в котором каждый из иероглифов сам мо­жет выступать в качестве самостоятельной единицы номинации, но которое само по себе характеризуется смысловой слитностью. При такой трактовке устойчивых словосочетаний отдельные слова, их со­ставляющие, можно рассматривать в качестве элементов внутренней формы сложного мотивированного знака. Выделить словосочетания этого типа из множества других реализуемых в языке валентностей слова можно, обратившись к системам других языков: если план со­держания такого словосочетания обнаруживается в других языках в качестве устойчивой смысловой единицы с соответствующей ему по­стоянной формой выражения, то это значит, что данное сочетание слов можно рассматривать в качестве самостоятельной номинативной единицы. Внутренняя форма сложных мотивированных знаков — неотъемлемая часть национальной языковой специфики, и тщательно продуманное выборочное описание лексической сочетаемости — пре­красная возможность ее продемонстрировать. Например, универсаль­ная информема «получать музыкальные звуки с помощью музыкаль­ного инструмента» является смысловым единством, для обозначения которого разные языки используют номинации с различной внутрен­ней формой: воздействие на конкретный музыкальный инструмент обо­значается глаголами, имеющими в изолированном виде отличную друг от друга семантику: русск. играть, англ, to play (играть), испанск. tocar (трогать, касаться), итал. zuonare (заставлять звучать), румынск. a cinta (петь), франц. jouer (играть).

Безоговорочное признание важности лексикографической эксплика­ции лексической сочетаемости и желание отразить ее в словаре в мак­симальной степени наталкиваются на трудности объективного харак­тера: «Лексической сочетаемости в большей степени свойственна неустойчивость системы, неотчетливость проявления узуса и уязви­мость норм, что затрудняет выявление системных, постоянных характе­ристик этих свойств слова» (Котелова, 1975, с. 48). «...Даже в идеаль­ном словаре сочетаемости слов, не имеющем ограничений места (объема), времени и материала (картотеки), невозможно исчислить ряды сочета­ний слов с заглавным словом, поскольку сочетаемость слов является потенциальным языковым свойством слова. Она может быть принципи­ально неисчислимой. Это обстоятельство не должно обескураживать

317

лексикографов-практиков, так как всегда можно наложить некоторые... ограничения, которые могут резко снизить количественные уровни лексических рядов» (Денисов, 1993, с. 202). Для словаря НЯКМ воз­можным ограничением может являться именно критерий целостнос­ти выражаемого словосочетанием смысла, что сближает такие слово­сочетания по своей сути с монолексемной номинацией.

Присутствие в словарной статье полилексемных обозначений некоторых концептов можно интерпретировать как сочетание эксп­ликаций значений слов и обозначений, имея в виду, что «значе­ние— это содержание, создающееся в конкретном языке... на основе существующих в нем оппозиций как в грамматическом строе, так и в словарном составе. Напротив, обозначение — это внеязыковая «ре­ференция», соотнесение с именуемой в каждом конкретном случае внеязыковой действительностью — с «предметами» (или фактами, по­ложениями дел) или с самой внеязыковой действительностью... Зна­чения используются в речевых актах для обозначения. И с этой точки зрения значение — это зафиксированная в конкретном языке возмож­ность для определенных обозначений» (Косериу, 1989, с. 65—66). Напри­мер, обозначение информемы «осуществлять воинское приветствие» использует в русском и испанском языках совокупность разных зна­чений, носителями которых являются отдельные слова, объединенные в устойчивые словосочетания для осуществления номинации информе­мы (т. е. для реализации обозначения): в русском языке отдавать честь, а в испанском — hacer el saludo militar («производить воин­ское приветствие»); rendir homenaje («отдавать, возвращать почтение»).

После минимизации эксплицируемой в словаре сочетаемости слова, предстоит решить следующую задачу, а именно —_: выбрать максимально удобную для адресата словаря форму ее представления. Традицион­ной формой подачи сочетаемости является простое перечисление наиболее значимых, устойчивых и регулярных комбинаций заглавно­го слова с другими словами. Перечисление таких комбинаций являет собой указание на формы реализации основных валентностей заглав­ного слова. Однако возможен и другой подход к оформлению лекси­ческой сочетаемости в словаре. А. К. Жолковский и И. А. Мельчук (Жолковский, Мельчук, 1966) предложили для описания сочетаемости слов использовать понятие семантической функции. Согласно этой концепции многообразие лексического наполнения словосочетаний можно рассматривать в качестве комбинаторно обусловленных ва­риантов ограниченного числа универсальных значений (или семан­тических функций), а смысл определения ограниченного числа семан­тических функций состоит в сведении индивидуальной в каждом языке фразеологии к универсальным логическим понятиям. Данные

318

авторы выявили и описали около пятидесяти семантических функ­ций, таких, например, как Incep (начало действия), Finale (окончание), Liqu (ликвидация, исчезновение), Magn (высокая степень проявления признака), Mult (совокупность), Caus (каузировать, сделать так, чтобы...) и т. д. Исследователи, считающие данный метод эффективным, призы­вают продолжать описание все новых функций более частного харак­тера по отношению к функциям универсальным. Побуждает их к этому «...тот факт, что при отражении лексической сочетаемости даже сло­вари, подробно описывающие ее, проявляют явную непоследователь­ность. Теория лексических функций, несомненно, дает возможность при­вести подачу лексической сочетаемости в словарях в определенную систему. Полный список функций позволяет описать слово с исчер­пывающей полнотой. Однако первоначальный список функций, кото­рый насчитывал около пятидесяти семантических параметров, далек от полноты, в литературе указывают возможных кандидатов в но­вые функции» (Сукаленко, 1976, с. 81). Не только возможным, но и обязательным считает применение теории функций в одноязычной лексикографии и Ю. Д. Апресян: «Совершенное владение словом пред­полагает знание идиоматических способов выражения семантических функций от данного слова и, разумеется, знание того, какие вообще семантические функции могут быть от него взяты» (Апресян, 1967, с. 191). Ставя перед собой задачу исчерпывающего (насколько это возможно) описания лексической синтагматики, ограничиться только исчислением и описанием лексических функций совершенно невоз­можно, поскольку они не в состоянии охватить практически неогра­ниченное число возникающих в речи реализаций лексических вален­тностей. Но словарь НЯКМ и не ставит перед собой такой цели, поэтому использование понятия лексических функций как достаточ­но унифицированной и компактной формы описания сочетаемости в нем теоретически вполне возможно. При этом указываться должны не все потенциально возможные от заглавного слова семантические функции, а лишь основные, что вытекает из требования минимизации словарной статьи. В практике преподавания русского языка иностран­цам автору приходилось использовать данный метод, и этот опыт можно считать положительным, с той лишь оговоркой, что использовалось очень ограниченное число функций, относящихся к ядру семантичес­ких универсалий.

Для одного слова должно, как нам кажется, предлагаться от одной до трех-четырех функций (это зависит от валентностного потенциала конкретного слова). Например, для слова ошибка можно предложить реализации функций Caus, Liqu, Magn: совершить ошибку (Caus); исправить ошибку (Liqu); грубая, серьезная, непростительная

319

ошибка (Magn). Для иллюстрации сочетаемости концептов, обознача­ющих процессы или состояния, логично использовать функции нача­ла и конца действия, процесса или состояния, а также функции полно­ты или неполноты этого действия, процесса или состояния. Напри­мер: свет зажегся, вспыхнул (Incep), свет погас, померк (Finale), ослепительный, яркий свет (Magn); ветер поднялся, налетел (Incep), ветер утих (Finale), сильный ветер (Magn); дождь пошел (Incep), дождь кончился (Finale), дождь проливной, как из ведра (Magn); морозы ударили (Incep), морозы ослабели (Finale), лютые, трескучие морозы (Magn) и т. п.

Число эксплицируемых функций должно определяться для каждо­го слова индивидуально. Для многих «предметных» концептов доста­точно одной функции, чаще всего — это функция Magn (высокая сте­пень проявления /интенсивность/ признака, качества, действия): писаная красавица, дряхлый старик, вечный неудачник, круглый отличник, отъявленный злодей, палящий зной, закадычный друг, заклятый враг, ослепительная белизна, кромешная тьма, оглу­шительный шум, полная ерунда, чистая правда, наглая ложь, настоящий мужчина, полное фиаско, головокружительный взлет, стремительное падение, блестящая победа, сокрушительное по­ражение, беспробудный пьяница, веские аргументы, убедительные доводы, бешеная ярость, тонкий юмор, горький упрек, крутой ки­пяток, крепкий чай, острая шутка и т. д. Иногда в качестве един­ственной функции, иллюстрирующей сочетаемостные характеристики слова, может выступать другая функция — функция, лексическое на­полнение которой обозначает действие, направленное на объект, на­зываемый заглавным словом, функция Caus («осуществление, созда­ние»): сделать предложение, выдвинуть гипотезу, посеять сомне­ния, создать видимость, привести аргументы, составить список, поставить диагноз, вынести приговор, принять решение, прове­сти эксперимент, осуществить посадку (о самолете), совершить экскурсию, провести расследование, совершить подвиг, преподнес­ти сюрприз и т. д.

Однако при необходимости сочетаемость «предметных» концептов может описываться и большим числом функций, в том числе и «про­цессуальными»: слезы появились, выступили, брызнули (Incep), сле­зы высохли (Finale), горькие слезы (Magn); чувства нахлынули, возникли (Incep), чувства остыли (Finale), сильные чувства (Magn).

Мы привели примеры различного лексического наполнения неко­торых основных семантических функций в русском языке. Подоб­ным же образом может экспонироваться сочетаемость лексических единиц любого другого языка, который будет выбран в качестве объекта

320

описания в словаре НЯКМ. Немотивированность и многообразие реализаций одной и той же функции применительно к разным словам родного языка оказываются незамеченными, поскольку «впитаны с молоком матери», однако аналогичная пестрота лексической валентности слов иностранного языка может оказаться почти непреодолимой преградой для изучающего этот язык. Параллели с родным языком здесь не помогут, а, скорее, наоборот — будут способствовать интер­ференции, следствием которой будут бесконечные ошибки словоупот­ребления типа (для англоговорящих) тяжелый дождь вместо силь­ный дождь (из-за heavy rain), сильный чай вместо крепкий чай (из-за strong tea), трудно работать вместо упорно работать (из-за work hard) и т. п. Для любой пары языков конкретные реализации (моти­вировки лексических наполнений) одних и тех же семантических функций по отношению к лексическим коррелятам этих языков будут не совпадать в большинстве случаев.

Компактное представление реализаций основных семантических функций применительно к каждому отдельному слову в словаре НЯКМ может помочь его пользователю получить отнюдь не исчерпывающее, но вполне адекватное представление о наиболее значимых валентно­стях любого иностранного слова, представленного в качестве элемента рубрики общей идеографической классификации.

Особую проблему представляет собой экспликация в словаре НЯКМ пословичного фонда описываемого языка. Предикативные фразеологические единицы в контексте данной проблематики мы склонны рассматривать не как крайний случай синтагматики (на другом полюсе располагаются свободные сочетания слов), а как само­стоятельные единицы языковой системы. По своей сути они являют­ся именами информативных единиц, информем особого рода, фиксиру­ющих оценочные и нравственно-ценностные ориентиры и приорите­ты народа. Содержательную сторону предикативных фразеологических единиц составляют достаточно простые и в очень большой степени универсальные для всех культур суждения оценочно-ценностного или констатирующего характера. Инвариант смысла этих суждений мо­жет формулироваться достаточно просто: «надо много работать» или, наоборот, «много работать не нужно», «дети похожи на своих родите­лей», «нельзя провоцировать опасную ситуацию», «нельзя преодолеть превосходящую силу», «надо различать слова человека и его дела», «спешка не ускоряет дело» и т. п. Формы же выражения подобных инвариантов ценностного смысла в каждом языке уникальны и самоценны. «Словесное украшение» крупиц народной мудрости — предмет обоснованной гордости любого народа, поэтому вопрос о пред-ставленности в словаре НЯКМ национальных пословиц решается

2,-

однозначно положительно, без них невозможно почувствовать то, что называется духом языка, нельзя получить представления об особенно­стях национальной образности.

Пословицы могут быть представлены двумя способами: либо по­словицы привязываются к какому-либо ключевому слову и приводят­ся в словарной статье, описывающей это слово, либо они группируют­ся в соответствии с общим смыслом, т. е. по идеографическому прин­ципу. В двуязычных словарях фразеология распределена по словарным статьям отдельных слов, которые условно принимаются за ключевые для данного фразеологизма. Нам представляется более предпочтитель­ным отнесение фразеологии в отдельную часть словаря НЯКМ. Причем располагаться в этой самостоятельной части пословицы должны не в алфавитном порядке, а именно так, как мы сказали чуть выше,— по тематическим группам. Фразеология языка должна «раз­делить судьбу» отдельных слов и распределиться по рубрикам соб­ственной идеографической или тематической классификации, каковая может быть заимствована из существующих сборников пословиц и поговорок соответствующего языка, содержащих указатель не по ал­фавиту, а по смыслу и содержанию (для русского языка таковым является сборник В. И. Даля и множество частично воспроизводящих его изданий), или создана составителями словаря НЯКМ самостоятель­но. Рубрики пословичного фонда могут быть сформулированы в са­мом общем виде, например: «Об отношении к труду», «Об отношени­ях старших и младших», «О природе», «О Родине и чужбине», «О богат­стве и бедности», «О чертах характера человека», «О взаимоотношениях людей» и т. п. Принцип минимизации и приемлемости презентации материала должен быть соблюден и в этой части словаря: в словаре должны быть представлены не все существующие пословицы (и тем более их многочисленные варианты), а лишь те, которые находятся в активном речевом обиходе среднестатистического носителя языка, узнаваемы практически всеми членами языкового сообщества и яв­ляются элементами их личностной когнитивной базы. Другими сло­вами, в словаре НЯКМ, по нашему мнению, обязательно должны быть представлены пословицы типа русских Без труда не вытащишь рыб­ку из пруда; Любишь кататься — люби и саночки возить; Яблоко от яблони не далеко падает; Береженого бог бережет; Утро вечера мудренее и т. п., а множество вышедших из употребления пословиц и поговорок, используемых в отдельных социальных группах или мес­тностях, может быть опущено.

Попробуем обобщить наши рассуждения о типе словаря, в макси­мальной степени соответствующего статусу сферы фиксации лекси­ки языка, понимаемой как НЯКМ:

322

1. Наиболее интересным представляется создание двуязычных словарей НЯКМ, дающих пользователю возможность знакомиться с лексикой иностранного языка. Если одноязычный словарь НЯКМ — это эталон и средство для верификации индивидуальных ЯКМ с НЯКМ, то двуязычный словарь НЯКМ — это окно в чужую культуру, чужое мировидение, мостик, соединяющий разные языковые сознания.

2. Левая часть словаря НЯКМ (совокупность лексики описывае­ мого иностранного языка) должна быть сгруппирована по рубрикам идеографической классификации. Синопсис идеографической классификации обеспечивает логическую структурированность всего семантического пространства описываемого языка и является экспли­ кацией внешней (по отношению к слову) системности лексики.

3. Правая часть словаря НЯКМ должна представлять собой сло­ варные дефиниции (толкования) на языке адресата словаря. Эти толкования могут быть заимствованы из одноязычных толковых словарей иностранного языка и переведены на язык пользователя сло­ варем. Переводы толкований могут корректироваться, уточняться или дополняться с учетом близости или, наоборот, непохожести культур исходного языка и языка перевода. При построении словарных дефи­ ниций могут быть реализованы разные принципы: либо принцип пе­ речисления всех минимальных смыслов (сем, семантических множи­ телей), лежащий в основе «рабочего» понимания метода компонент­ ного анализа, либо принцип описания через идентификаторы ближайшего ранга, когда для семантизации используются слова, кото­ рые лишь на одну-две семы проще самого описываемого слова.

4. Двуязычный словарь НЯКМ должен быть словарем аналити­ ческого типа, поскольку ориентирован не на синтез речи на иност­ ранном языке, не на инструментальную функцию языка, а на макси­ мально полное восприятие иностранного лексикона в качестве кар­ тины мира. Словарь должен «рисовать» иностранный язык как «дом бытия» духа народа, разговаривающего на нем.

5. Универсальность словаря НЯКМ должна сочетаться с ми- нимизированностью экспликации языкового материала с тем, что­ бы реальное пользование словарем не было затруднительным для сред­ нестатистического адресата (не лингвиста).

6. Из трех осей организации семантического пространства языка (па­ радигматики, синтагматики, дериватики) в наибольшей степени в сло­ варе должны быть представлены именно сочетаемостные валентнос­ ти слова. Для оптимизации и унификации экспонирования этих валент­ ностей может быть использовано понятие семантических функций. Для каждого разряда слов должны отбираться только те функции, реализа­ ция (лексическое наполнение) которых наиболее типична и частотна.

323

7. Словарь НЯКМ при семантизации слов должен опираться не только на вербальное толкование, но и на зрительную наглядность,

т. е. он должен содержать иллюстрации. Иллюстрироваться должна только лексика типа Al и А2 (национально-специфические матери­альные объекты и универсальные объекты, имеющие в иноязычной культуре специфический прототип, существенно отличающийся от прототипа, который существует в представлении среднего пользова­теля словарем).

8. В словаре НЯКМ должны быть представлены предикативные фразеологические единицы описываемого языка как самостоятель­ ные единицы, фиксирующие средствами национальной образности суж­ дения нравственно-ценностного характера. Пословицы языка долж­ ны быть представлены в отдельном разделе, а не привязываться к каким-либо ключевым словам. Целесообразно сгруппировать посло­ вицы по тематическим разделам и тем самым создать их тематичес­ кую классификацию. Включать в словарь следует лишь наиболее распространенные пословицы, которые входят в социально наследу­ емую когнитивную базу практически каждого члена данного языко­ вого сообщества. Для пользователя словарем должен быть очевиден не только смысловой инвариант фразеологизма, но его внутренняя форма, поэтому представляется нецелесообразным (и даже вредным) давать в словаре эквиваленты из родного языка. Такие эквиваленты чаще всего не симметричны в смысловом отношении и не дают представления об образности мышления носителей иностранного языка. Раскрытие внутренней формы иноязычного фразеологизма путем его дословного перевода снимает обе проблемы.