§ 1. О соотношении понятий «научная картина мира»,

«национальная научная картина мира»

и «языковая картина мира» национального языка

Понятие «Картина мира» используется весьма активно представи­телями самых разных наук: философии, психологии, культурологии, гно­сеологии, когнитологии, лингвистики. Конкретизируясь дополнитель­ными определениями — «научная», «общенаучная», «частнонаучная», «естественнонаучная», «историческая», «физическая», «биологическая»..., «языковая», понятие «картина мира» входит в обиход еще большего числа областей научного знания. Тем не менее, прочно войдя в раз­ряд «рабочих» понятий многих наук, оно, до известной степени, по-прежнему остается метафорой, не всегда получает достаточно четкое и однозначное толкование даже в среде специалистов одного про­филя. В настоящей работе мы хотим предпринять попытку детализиро­вать понятие «картина мира» применительно к лингвистике. В даль­нейшем это выражение мы будем использовать без кавычек (лишая его тем самым образности, метафоричности, переводя в категорию научных определений) или заменять аббревиатурой ЯКМ.

Любое толкование понятия ЯКМ, на наш взгляд, не может претен­довать на абсолютную истинность, поскольку это не объективно существующая реалия, а умозрительное построение, используемое его создателями для решения каких-либо теоретических или практичес­ких задач. Это — своего рода орудие. Но цели у исследователей мо­гут быть различными, поэтому они вправе и выбирать наиболее под­ходящие для их достижения средства, среди которых могут быть и всевозможные создаваемые ими абстрактные категории, критерии, способы систематизации анализируемого материала и т. д. По этой причине мы допускаем, что разные исследователи, исходя из своих научных интересов и целей, могут наполнять понятие ЯКМ различ­ным содержанием, подразумевать под ним нечто отличное от других толкований, тем не менее каждый исследователь должен эксплициро­вать смысл, вкладываемый им в столь образное и часто используе­мое определение.

Применительно к лингвистике КМ (картина мира) в любом слу­чае должна представлять собой тем или иным образом оформлен­ную систематизацию плана содержания языка. Любой национальный язык выполняет несколько основных функций: функцию общения (коммуникативную), функцию сообщения (информативную), функцию воздействия (эмотивную) и, что для нас особенно важно, функцию ФИКСАЦИИ И ХРАНЕНИЯ ВСЕГО КОМПЛЕКСА ЗНАНИЙ И ПРЕДСТАВ­ЛЕНИЙ ДАННОГО ЯЗЫКОВОГО СООБЩЕСТВА О МИРЕ. Такое универ­сальное, глобальное знание — результат работы коллективного созна­ния — зафиксировано в языке, прежде всего в его лексическом и фразео­логическом составе. Но существуют разные виды человеческого сознания: индивидуальное сознание отдельного человека, коллектив­ное обыденное сознание нации, научное сознание. РЕЗУЛЬТАТ ОСМЫС­ЛЕНИЯ МИРА КАЖДЫМ ИЗ ВИДОВ СОЗНАНИЯ ФИКСИРУЕТСЯ В МАТРИЦАХ ЯЗЫКА, ОБСЛУЖИВАЮЩЕГО ДАННЫЙ ВИД СОЗНАНИЯ. Таким образом, следует говорить о МНОЖЕСТВЕННОСТИ ЯЗЫКОВЫХ КАРТИН МИРА: о научной языковой картине мира, о языковой картине мира национального языка, о языковой картине мира отдельного человека.

В этой главе мы подробно остановимся на статусе различных типов картин мира, представим существующие точки зрения на эту пробле­му, постараемся аргументировать и проиллюстрировать примерами из разных языков наше собственное видение ответов на весь круг воп­росов, связанных с данной проблематикой.

В лингвистической литературе статус понятия «научная картина мира» (в дальнейшем — НКМ), как правило, не дискутируется. Рас-

4

суждения о том, что следует понимать под термином «картина мира», относятся целиком к ЯКМ национального языка. Относительно статуса НКМ спорить вроде бы не о чем. Это — очевидная, объективная константа в традиционной бинарной оппозиции: НКМ — ЯКМ (отра­женные соответственно в языке науки и в литературном националь­ном языке), где лингвисты целиком поглощены именно второй со­ставляющей. Язык же науки обычно анализируется не в плане выяс­нения его концептуального статуса, а в плане прикладного описания отдельных терминологий. Это вполне понятно и объяснимо. Однако для полноты представления о статусе анализируемого нами понятия представляется не лишним обратиться к тому, как НКМ интерпрети­руют в смежных науках. Наибольшее внимание статусу НКМ уделя­ют в философии. Поскольку в дальнейшем термин НКМ будет нами использоваться в качестве наименования одного из основных поня­тий, которыми мы будем оперировать, то, по нашему глубокому убеж­дению, обойти молчанием существующие точки зрения нельзя, даже если они высказываются специалистами, не имеющими прямого отно­шения к лингвистике.

Интерес к пониманию статуса научного знания, к оформлению этого знания в некую всеобъемлющую структуру проявляли многие выда­ющиеся ученые: А. Эйнштейн, В. И. Вернадский, М. Планк и др. В их высказываниях объем понятия НКМ, да и просто «картина мира», очерчивается еще очень неточно, приблизительно. Например, А. Эйн­штейн отмечал, что человеку свойственно стремление «каким-то адек­ватным способом создать в себе простую и ясную картину мира для того, чтобы оторваться от мира ощущений, чтобы в известной степе­ни попытаться заменить этот мир созданной таким образом карти­ной. Этим занимаются художник, поэт, теоретизирующий философ и естествоиспытатель, каждый по-своему. На эту картину и ее оформ­ление человек переносит центр тяжести своей духовной жизни, что­бы в ней обрести покой и уверенность...» (Эйнштейн, 1967, с. 136).

В этом определении нет даже попытки отделить научную карти­ну мира от представления мира ненаучным сознанием. Сказано лишь, что человек пытается ЗАМЕНИТЬ РЕАЛЬНЫЙ МИР КАРТИНОЙ, создан­ной в себе (т. е. в своем сознании) и тем или иным образом офор­мленной, материализованной в научной теории, классификации, в про­изведении искусства. Подобные толкования находятся на одном из полюсов широчайшего спектра интерпретаций НКМ, а именно: КМ (более общее по отношению к НКМ понятие) трактуется предельно недифференцированно, отмечаются лишь самые общие черты этого понятия. Из определений такого рода следует лишь то, что КМ — это

порожденная человеком упрощенная замена реального мира приду­манной схемой мира или образом мира.

У М. Планка мы находим уже большую конкретность в опреде­лении КМ и НКМ. Формирование КМ, по его мнению, проходит два этапа: первый этап — чувственное, субъективное, многообразное вос­приятие мира; второй этап — замена «пестрого субъективного много­образия» объективным законом, порядком, универсальным знанием о мире. Он пишет: «Чувственные ощущения, которые вызываются пред­метами у разных людей, могут не совпадать, картина мира, мира вещей, для всех людей одинакова, и можно сказать, что переход от чувствен­ного мира к созданию его научной картины наступает тогда, когда вместо пестрого субъективного разнообразия выступает устойчивый объективный порядок, вместо случая — закон..!» (Планк, 1958, с. 106) «Будущий образ мира окажется более бледным, сухим и лишенным непосредственной наглядности по сравнению с пестрым красочным великолепием первоначальной картины...» (Планк, 1966, с. 44).

Из этих высказываний следует, что для Планка первоначальная КМ (донаучная) — это непосредственное, чувственное, не для всех наро­дов одинаковое восприятие действительности, а НКМ — это мир точ­ной науки. При таком понимании данных понятий за пределами КМ и НКМ остается все, что связано с человеком и обществом, поскольку социальная сфера не является объектом точных наук. Включение в НКМ всего, что касается общества и человека, позволяет сделать ее универсальной. Именно поэтому, по представлениям философов, в НКМ должна реализовываться мысль В. И. Вернадского о соединении в процессе развития науки отдельных частных явлений в целое: и движение небесных тел, и возникновение и развитие мельчайших организмов, и эволюция человеческих сообществ, и исторические яв­ления и т. д. — все это дает единую картину Вселенной. (См.: Вер­надский, 1978, с. 14). М. Хайдеггер (Хайдеггер, 1985 г.) излагает сле­дующее понимание отношения человека и КМ:

• человек изображает мир как картину;

• человек понимает мир как картину;

• мир превращается в картину;

• человек покоряет мир как картину.

Хайдеггер делает очень важный вывод: человек изображает, со­ставляет для себя картину мира, и с этого момента начинается его деятельность как субъекта исторического процесса. Для него поня­тие КМ неразрывно связано с человеком как субъектом познания и изменения мира. Хайдеггер пишет: «Чем шире и радикальнее чело­век распоряжается покоренным миром, чем объективнее становится

объект, тем субъективнее, т. е. выпуклее, выдвигает себя субъект, тем неудержимее наблюдение мира и наука о мире превращается в науку о человеке, в антропологию» (Хайдеггер. Указ, соч., с. 227— 228).

С тем, что наука о мире равна науке о человеке, согласиться труд­но, но в рассуждениях Хайдеггера можно принять идею не только о «включенности» человека в понятие «мир», но и о его особой роли как субъекта познающего, описывающего и изменяющего этот самый мир.

Для Хайдеггера проблема формирования КМ теснейшим образом связана с мировоззрением, ведь если «мир становится картиной, пози­ция человека понимается как мировоззрение» (Хайдеггер, 1985, с. 228). По Хайдеггеру КМ — это изображение «сущего», а мировоззрение — это отношение человека к «сущему».

Хайдеггеровская трактовка интересна тем, что он не признает от­дельных КМ для мира природы и истории, для него это одна картина. Мир природы и общества объединены в рамках единой КМ. Подход Хайдеггера не противоречит точке зрения М.Планка, а дополняет ее, объявляя КМ не сугубо естественнонаучным образованием, эволюци­онирующим вместе с развитием науки, а категорией, сильно завися­щей от человека, познающего и изменяющего мир.

От максимально обобщенных, «нестрогих» определений НКМ, ко­торые использовали известные ученые-естествоиспытатели и фило­софы в прошлом, логично обратиться к другому полюсу толкований НКМ, отличающихся стремлением к максимально точным дефиници­ям. Максимальное внимание самому широкому кругу вопросов, свя­занных со статусом, типологией, функциями НКМ, уделяется в фило­софии. По этой тематике существует обширная литература, проводят­ся специальные семинары и конференции. Мы остановимся лишь на некоторых точках зрения, которые наиболее репрезентативны.

«Современное состояние вопроса о статусе научной картины мира характеризуется достаточно большими сложностями. Выделяется не­сколько направлений в определении научной картины мира. Она представляется, во-первых, как раздел философского знания; во-вто­рых, как специфическая составная часть, компонента научного миро­воззрения; в-третьих, как форма систематизации научного знания; в-четвертых, научная картина мира может рассматриваться как иссле­довательская программа» (Шмаков, 1990, с. 150).

Для целей настоящей работы наиболее подходящим представля­ется третье из перечисленных направлений: НКМ как форма систе­матизации научного знания, как совокупность всех конкретных наук (включая и гуманитарные науки).

В качестве первого, основного, статуса НКМ совокупность всех об­ластей научного знания называет и А. С. Кравец, обобщая имеющиеся точки зрения по проблеме статуса НКМ. (См.: Кравец, 1983, с. 5). Далее он приводит следующие значения понятия НКМ:

• НКМ — «онтологическая часть философии»;

• НКМ — «интегративные элементы современной науки (общие теории, понятия, представления)»;

• НКМ — «совокупность стереотипов научного мышления, парадигмы, исследовательские программы, методологические регуляти- вы и т. п.»

Если синтезировать все имеющиеся понимания НКМ, то получит­ся предельно широкая трактовка. При такой трактовке в НКМ вклю­чается не только вся система научного знания, но и собственно весь познавательный процесс в системе того или иного миропонимания, мировоззрения.

Нам больше импонирует не столь широкое понимание. Представ­ляется возможным вообще говорить не об объеме этого понятия, а о его многозначности. В этом случае исследователь с полным правом может пользоваться термином НКМ в любом из его значений (есте­ственно, предварительно эксплицировав это значение).

Некоторые исследователи понятие НКМ разделяют на два более частных понятия: «общенаучная картина мира» (ОНКМ) и «частнона-учная картина мира» (ЧНКМ). По этому поводу Л. В. Яценко пишет, что ОНКМ и ЧНКМ — это «различные, хотя и родственные кое в чем, структуры, выполняющие различные нормативные миссии. Первая структура — это компонент мировоззрения... Структуры второго ти­па — это системы главных принципов и фундаментальных понятий каждой отрасли знания или их разделов, занимающие промежуточное положение между КМ эпохи и специальной дисциплиной на опреде­ленном уровне ее развития» (Яценко, 1983, с. 38—39).

При такой дифференциации ОНКМ отводится роль выражения ми­ровоззренческой позиции субъекта, она в меньшей степени связана с проблемой знания, а ЧНКМ — это именно то, что относится к системе знания. Понятия разграничиваются по их функциям. (Яценко исполь­зует несколько иную терминологию, предлагая называть «общенауч­ную картину мира» просто «картиной мира», т. е. КМ, а «частнонауч-ную картину мира» обозначает аббревиатурой ЧМ). Яценко предла­гает отказаться от постулата о наличии единой НКМ, а рассматривать только видовые по отношению к ней образования — ОНКМ и ЧНКМ (по терминологии автора, КМ и ЧМ). Фактически предлагается закре­пить за термином КМ функцию мировоззрения (т. е. одного из четы-

рех основных значений), а термин НКМ вообще ликвидировать, заме­нив его выражением ЧМ (частнонаучная картина мира).

НКМ — это способ моделирования реальности, который существует помимо отдельных научных дисциплин (но на их основе) и характе­ризуется универсальностью, глобальностью охвата всех областей зна­ния о мире, человеке и обществе. Специалистами в этой области выдвинут тезис о наличии особого концептуального аппарата НКМ, который не сводится к логическому языку отдельных научных дис­циплин и теорий.

П. С. Дышлевый и Л. В. Яценко отмечают, анализируя существую­щие подходы к НКМ, что преобладают две точки зрения на НКМ — «сциентистская» и «натурфилософская» (См.: Дышлевый, Яценко, 1983, с. 5—37). Первая из них предполагает, что НКМ вырабатывается ча­стными науками и представляет собой научный слой знания о мире, вторая же предполагает наличие у НКМ особого характера целостно­сти, тяготение к панорамному охвату реальности, что, естественно, приближает ее к мировоззрению.

Нам ближе именно «сциентистское» понимание термина НКМ. В даль­нейшем Научной Картиной Мира (НКМ) мы будем именовать имен­но ВСЮ СОВОКУПНОСТЬ НАУЧНЫХ ЗНАНИЙ О МИРЕ, ВЫРАБОТАН­НУЮ ВСЕМИ ЧАСТНЫМИ НАУКАМИ НА ДАННОМ ЭТАПЕ РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА.

Однако даже такое «сужение» понятия НКМ до формы система­тизации научных знаний требует дальнейших уточнений: понимать ли под научным знанием лишь данные точных и естественных наук или же включать в это понятие еще знания об обществе и человеке как существе общественном, т. е. данные общественных наук? Если включать, то нужно ли каким-то образом эти знания обособлять от знаний естественнонаучных. Например, В. С. Степин предлагает раз­личать общенаучную картину мира и естественнонаучную картину мира. Первая, по его мнению, возникает в результате синтеза дости­жений как естественных, так и социальных наук и заключает в себе знания не только о природе, но и об обществе и человеке (как члене общества, а не элементе живой природы). Второе же понятие уже и «включает систему представлений о природе, которая возникает в ре­зультате синтеза знаний, полученных в различных естественных на­уках» (Степин, 1983, с. 81).

Конечно же, данные социологических наук более субъективны по сравнению с естественнонаучными знаниями, они более подвержены влиянию различных идеологий, мировоззрений. Но и в точных, и в естественных науках существуют различные точки зрения на многие

явления, существуют и параллельно развиваются разные научные школы, и это только стимулирует процесс познания и достижения истины. Поэтому известный субъективизм общественных наук, на наш взгляд, не должен служить основанием для обособления накопленных этими науками знаний.

В нашем понимании НКМ — это отражение коллективного зна­ния о мире, который включает и природу, и общество, и человека как общественное существо.

Такое расширенное понимание НКМ, выходящее за рамки естествоз­нания, соответствует понятию «общая научная картина мира» (ОНКМ). Это понятие имеет иной смысл, нежели упомянутая выше «общенауч­ная картина мира». ОНКМ выстраивается на основе идеи единства эволюции Вселенной и человека как существа биологического и социального. В отношении включения по отношению к ОНКМ нахо­дится естественнонаучная картина мира (ЕНКМ), состоящая, в свою очередь, из ряда частнонаучных картин мира (ЧНКМ), важнейшими из которых являются четыре: физическая (ФКМ), химическая (ХКМ), биологическая (БКМ), астрономическая (АКМ). Самой главной из четырех ЧНКМ является, безусловно, ФКМ, поскольку именно физика является фундаментом современного естествознания. «ФКМ являет­ся высшим уровнем систематизации знаний, она объединяет огром­ный эмпирический и теоретический материал физики вокруг стерж­невых идей. Будучи одним из наиболее широких и многоплановых понятий, она объединяет философские и физические знания в еди­ную систему» (Дягилев, 1998, с. 11).

НКМ =

НКМ постоянно эволюционирует. Первоначально возникнув в ре­зультате стремления людей создать в своем сознании и воображе­нии определенную модель природы, она различна на каждом этапе развития человечества, изменяется по мере накопления новых знаний и изменения представления об окружающем мире, т. е. НКМ эволюци­онирует по мере познания мира. НКМ можно считать парадигмой

10

миропонимания. Смена парадигм означает коренное изменение пред­ставлений о мире, т. е. научную революцию. Современная НКМ всего лишь определенная ступень в познании человеком мира и его зако­номерностей. Постоянное развитие одних картин мира другими, бо­лее адекватными Универсуму,— это и есть эволюция НКМ. Наибо­лее наглядно эволюцию НКМ можно проследить на примере ФКМ, занимающей доминирующее положение в ЕНКМ.

Первый опыт построения картины мира в целом принадлежит Анаксимандру, ученику родоначальника греческой науки Фалеса из Милета (624—547 гг. до н. э.). Именно представители ионийской фи­лософской школы (философия и наука о природе в тот период не разделялись) Фалес, Анаксимандр, Анаксимен построили первую (пусть и примитивную) модель Вселенной. В дальнейшем их идеи развива­ли Гераклид, Пифагор и его ученики (Филолай и Аристарх Самосский). Во время второго периода развития древнегреческой науки, именуемо­го классическим, или афинским, в формирование КМ того периода внесли большой вклад Эмпедокл, Анаксагор, родоначальники идеи атомистического строения материи Левкипп, Демокрит, Эпикур. Зада­чу систематизации накопленных знаний о мире выполнил величай­ший мыслитель древности Аристотель (384—322 гг. до н. э.). Евклид, Архимед и Клавдий Птолемей, заимствовавший у древнегреческих астрономов и развивший идею геоцентрической системы мира, за­вершили формирование представления о мире, которое сейчас у сци­ентистов принято называть картиной мира древних (КМД).

Дальнейшая эволюция ФКМ может быть представлена так: КМ древних —» механистическая КМ —» электромагнитная КМ —> кванто-во-полевая КМ —> ... ??? Эволюция продолжается.

Научные знания о мире закреплены в языке науки, а точнее — в языках каждой из наук. Ядро же языка любой науки составляет ис­пользуемая данной наукой терминология, т. е. совокупность обозначе­ний научных понятий и категорий, которыми оперирует данная наука. С определенными допущениями можно утверждать, что НКМ зафик­сирована в терминологиях частных наук, изучающих мир или отдельные его составляющие под разными углами зрения. Терминологии, в свою очередь, тоже структурируются путем разбие­ния на отдельные терминосистемы. Это — прерогатива лингвистов-тер-минологов. Они должны эксплицировать положение понятий данной области знаний в сравнении с другими равноправными понятиями и с понятиями более узкими и широкими, находящимися в различной степени подчиненности друг другу. План содержания отдельной на­уки должен быть отражен в плане выражения, а именно —в четкой

11

структурированности всей номенклатуры понятий, используемых в данной науке. Такая структурированность предполагает выделение отдельных терминосистем данной науки и ОТНЕСЕНИЕ их к опреде­ленной КАТЕГОРИИ ПОНЯТИЙ, которые представляют собой предель­но широкие семантические группы, организующие всю специальную, терминологическую лексику.

Терминологи предлагают разные категории понятий, в соответствии с которыми могут строиться терминосистемы. Например, Д. С. Лотте выделял четыре категории понятий: предметы, процессы (явления), свойства, величины (Лотте, 1968, с. 17). Т.Л.Канделаки выделяет в профессиональной лексике девять категорий понятий: предметы, про­цессы, состояния, режимы, свойства, величины, единицы измерений, категория наук и отраслей, категория профессий и занятий (Кандела­ки, 1977, с. 9). В каждой науке набор таких базовых категорий поня­тий свой.

Существенные признаки (отличительные черты) НКМ, на наш взгляд, могут быть сформулированы в следующих положениях:

1. НКМ постоянно изменяется. Это обусловлено непрерывным развитием науки. Коллективное научное знание о мире постоянно увеличивается, какие-то постулаты пересматриваются, отвергаются, до­ полняются, корректируются, появляется новое знание. Эти постоян­ ные-изменения ведут к появлению новых понятий и к корректировке уже имеющихся. Соответственно, появляются новые термины, тради­ ционные термины наполняются новым содержанием.

НКМ находится в постоянной динамике, она все время стремится ко все большей адекватности отражения объективного мира. Пре­кращение изменения НКМ означало бы конец научного прогресса, достижение коллективным научным сознанием предела познаваемо­сти мира.

2. НКМ всегда останется «меньше» объективного мира в том смысле, что никогда не сможет стать ему тождественной, поскольку это означало бы окончательное познание всего сущего, всего простран­ ственно-временного континуума.

Оба эти положения вытекают из общефилософских аксиом о том, что, во-первых, пределов познания не существует, нет ничего непозна­ваемого, во-вторых, мир никогда не может быть познан до конца, по­знание бесконечно.

3. НКМ универсальна (едина) для всех языковых сооб­ ществ, так как научные знания объективны, они свободны от «языко­ вого субъективизма», не зависят от специфики языка того или иного народа, его менталитета, традиций, нравственных приоритетов, нацио­ нальной культуры в целом.

12

4. Имея единый для всех народов содержательный инвариант, НКМ получает в каждом национальном языке национальную фор­ му выражения посредством формирования национальных термино­ логий на родном языке носителей данного языка. Национальное язы­ ковое оформление НКМ ни в коей мере не затрагивает содержатель­ ную сторону НКМ, а лишь адаптирует универсальное знание к нуждам конкретного языкового сообщества.

5. НКМ существует в «национальной языковой оболочке» только тех народов, которые имеют традицию разработки, получения научного зна­ ния, традицию оперирования этим знанием (формы хранения и пере­ дачи), т. е. там, где есть соответствующая научная традиция. Если такой традиции нет, то содержательный инвариант НКМ оформляется:

а) в языковую оболочку того языка, на котором осуществляются приоритетные разработки в той или иной области знания;

б) в языковую оболочку того национального языка, который явля­ ется посредником при передаче научных знаний данному языковому коллективу, данному народу, не имеющему собственной научной школы в какой-либо области знания и испытывающему сильное культурное (и, соответственно, языковое) влияние другого народа.

6. Национально-языковое оформление НКМ может быть полным, фрагментарным и может отсутствовать вообще. Это зависит от не­ скольких факторов. Во-первых, когда и на каком языке осуще­ ствлялось первичное накопление знаний в данной области, на каком языке изначально формулировались базовые поня­ тия. Например, прочно вошедший в научный обиход термин лазер позаимствован без изменения всеми национальными терминология­ ми. Этимология этого термина точно указывает на то, носителями какого языка велись разработки этого научного направления: LASER — это аббревиатура английского выражения light amplification by stimulated emission of radiation (усиление света при помощи вынуж­ денного излучения). Если бы первопроходцы в данной области на­ учного знания были бы носителями другого национального языка, то новое понятие было бы сформулировано именно на этом языке и в научный обиход вошла бы совершенно иная аббревиатура. Во-вторых, это зависит от того, насколько интенсивно данная область знания в последующем разрабатывалась учеными, представляющими тот или иной языковой социум, сложилась ли на этом языке собствен­ ная научная школа, собственная научная традиция. Полная НКМ, оформленная на национальном языке, существует только в том случае, если носители этого языка ведут научные исследования по всему спектру научного знания.

13

Почему мы сочли необходимым включить в сферу рассмотрения проблем, связанных с национальным восприятием мира, менталите­том и т. п., вопрос о НКМ. Причины две. Первая причина: на наш взгляд, есть необходимость акцентировать внимание на принципиаль­ной нетождественности НКМ и ЯКМ национальных языков. Вторая причина: НКМ в языковой оболочке любого национального языка так же как и ЯКМ этого языка (в меньшей, разумеется, степени), дает пищу для размышления о национальном образе мышления, отражает менталитет нации.

Остановимся подробнее на каждой из названных причин. Отнюдь не все исследователи согласны с идеей множественности ЯКМ, мно­жественности «точек зрения» на мир, да и самим определением «язы­ковая картина мира». Примером другой точки зрения может служить монография Г.В.Колшанского «Объективная картина мира в познании и языке» (Колшанский, 1990). Относясь с большим уважением к автору и аргументам, изложенным в книге, мы не можем согласиться с ос­новной идеей, проходящей красной нитью через все главы моногра­фии: «Язык ... не создает какой-либо картины мира» (Колшанский. 1990, с. 33). Автор утверждает: «Так называемая национальная специ­фика языковой картины мира может интерпретироваться как специ­фика субстанции материального знака..., но не как специфика той концептуальной картины мира, которая создается не отдельным чело­веком и не отдельным народом — носителем того или иного языка, а человечеством как родом» (там же, с. 76). И далее: «Единый мир должен.... означать и единое его «воспроизведение»,— национальная же картина мира разрушает, по существу, этот единый мир, так как каждый народ может видеть этот мир только через призму своего языка (разные миры). Но этот феномен не зарегистрирован в исто­рии человечества, доказательством чему является логическое взаимо­понимание народов и единая человеческая практика освоения едино­го мира (там же, с. 76).

По поводу первой цитаты хочется возразить следующее: все «ра­зоблачения» ЯКМ строятся на том, что она не может отражать общую для всего человеческого рода концептуальную картину мира, в связи с чем возникает вопрос: разве ЯКМ должна это делать? По нашему мнению, методологическая неточность подобного подхода к проблеме заключена уже в названии книги «Объективная картина мира в по­знании и языке». Во-первых, следовало бы дифференцировать позна­ние научное и познание первичное, языковое, донаучное. Эти два процесса различаются как по характеру субъекта деятельности (в пер­вом случае это коллективный разум всех поколений людей, занима-

14

I

ющихся профессионально познавательной, т. е. научной деятельнос­тью, а во втором — это коллективное сознание отдельного этноса — носителя языка), так и по времени осуществления (научное познание непрерывно, его скорость все увеличивается, новое знание заменяет старое, процесс динамичен; языковое познание мира произошло давно, на этапе становления этноса и его языка, это слепок с сознания пред­ставителей этноса в эпоху его становления).

В силу вышесказанного, мы считаем, что в языке нет и не может быть (и не должно быть) объективной картины мира в том понимании, которое в это определение вкладывает автор монографии. Роль объек­тивной картины мира выполняет НКМ, которая действительно объек­тивна, но она не имеет отношения к какому-либо языку. НКМ — плод познавательной деятельности человечества, отражающей СЕГОДНЯШ­НЕЕ знание общества о мире. ЯКМ — напротив, всегда субъективна, а во-вторых,— фиксирует восприятие, осмысление и понимание мира конкретным этносом не на современным этапе его развития, а на этапе формирования языка, т. е. на этапе первичного, наивного, донаучного познания мира. Из поколения в поколение дети, принадлежащие раз­ным языковым сообществам, сначала познают мир специфическим языковым сознанием своего этноса (т. е. наивно, ненаучно, с «точки зрения» своего языка), а лишь затем в процессе жизни в той или иной мере познают фрагменты научного знания о мире, именно фраг­менты, ибо целиком НКМ в своем сознании не может хранить ни один человек. НКМ — это глобальная информационная кладовая на­учных знаний, а вовсе не эталон, к которому должны стремиться ЯКМ всех языков. Язык, его лексика , конечно же, постоянно изменяются, но это изменение несколько иного рода: это естественная реакция на из­меняющийся мир, на появление огромного числа новых реалий, но никак не попытка соответствовать объективному, научному знанию, т. е. из­менения, происходящие в ЯКМ,— это не стремление к иден­тичности с НКМ, а отражение изменяющегося мира, появле­ния новых реалий. В противном случае, каждый раз, когда какое-либо научное открытие в корне изменяло существующее научное представление о мире или его каких-то частях, должно было бы в корне меняться и отражение этого вновь понятого мира в обиходном языке, т. е. кардинальное изменение НКМ влекло бы аналогичное из­менение ЯКМ. На самом же деле ЯКМ много инертнее НКМ. Напри­мер, во всех языках одним из старейших слов является обозначение солнца. На уровне бытового сознания, на уровне прототипической семантики значение этого слова, очевидно, мало изменяется с течени­ем времени и применительно к разным языкам. Для обычных людей

15

СОЛНЦЕ — это то, что утром появляется на небе, дает свет и тепло, а вечером постепенно исчезает. Научное же сознание постоянно стре­милось объяснить, что это такое. Жители Афин полагали, что Солн­це — это бог Гелиос, проезжающий в огненной колеснице по небос­воду. Философ Анаксагор предположил, что это раскаленный желез­ный диск диаметром в 50 километров, за что и был изгнан из города, так как, по мнению афинян, тем самым он оскорбил богов. Не так давно, еще в прошлом веке, высказывалось предположение о том, что Солнце представляет собой гигантский шар из пылающего каменного угля. И только вчера (по меркам истории) ученые пришли к выводу, что наше светило состоит из газа, а источником тепла и света явля­ется слияние атомов водорода. Но даже сейчас, по словам крупней­шего специалиста в этой области — астронома из германского ин­ститута имени Макса Планка Клауса Вильгельма, «мы многое упро­щаем и не совсем правильно представляем себе происходящее на солнце» (Наука и жизнь № 3, 1997, с. 11). Сильно ли повлияет на судьбу слова СОЛНЦЕ в разных национальных языках какое-нибудь существен­ное с точки зрения науки открытие? Например, если ученые устано­вят, что на Солнце помимо реакции термоядерного синтеза происхо­дят и реакции другого типа? Думается, что языковое сознание такое новое и научно значимое открытие просто проигнорирует, поскольку оно для ЭТОГО ТИПА СОЗНАНИЯ не существенно.

Другой пример. В настоящее время в физике существует гипоте­за, что элементарная частица нейтрино обладает некоторой массой, так вот «это предположение разрушает принятую стандартную мо­дель строения материи, которая исходит из отсутствия массы у нейтрино» (Наука и жизнь №3, 1997, с. 14). Подумать только, под угрозой переосмысления самое фундаментальное знание — знание о строении материи. Один из исследователей по этому поводу говорит: «Мы очень опасаемся, что существующая ныне КАРТИНА МИРА будет разрушена...» (там же). Безусловно, подобное разрушение, т. е. коренное переосмысление, грозит картине мира, но ТОЛЬКО НАУЧНОЙ КАРТИНЕ МИРА. Переоценка нейтрино потянет за собой переоценку очень многих явлений: был бы сделан шаг к давно разыскиваемой формуле «универсального взаимодействия», была бы наконец обнару­жена так называемая «темная материя», которая своим притяжением содержит в определенном порядке весь космос. Фактически, подтвер­ждение этой гипотезы повлечет за собой конец старой и построение новой НКМ. Как, например, это уже было в недавнем прошлом, когда к концу XIX-го века ученым стало казаться, что они достигли почти полного понимания Вселенной с помощью уравнений, которые теперь

16

I

17

2-722

до конца XXI-го века, а с вероятностью 50 на 50 — в течение ближайших двадцати лет. Будет ли та, будущая, НКМ последней? Вряд ли.

А что же ЯКМ? Смеем предположить, что никаких разрушений ЯКМ не последует, она останется неизменной, вернее, продолжит свою обыч­ную эволюцию. Изменения в ЯКМ происходят не под сиюминутным влиянием нового научного знания, а под воздействием многих факто­ров, среди которых, естественно, есть и научные знания. На изменение ЯКМ влияют не столько новые знания о мире, сколько изменяющи­еся условия повседневной жизни, появление новых реалий, требу­ющих своей вербализации и тем самым включения в ЯКМ.

Иногда новое знание не вносит корректив не только в ЯКМ, но даже в НКМ, что было бы естественно. Вот лишь один пример: «Несколько лет назад зоолог Чарлз Эллингтон из Кембриджского •университета (Англия), изучающий шмелей, писал в одной из своих работ, что по законам аэродинамики шмели летать не должны. Но они летают! Крылья шмелей и других крупных насекомых создают подъемную силу гораздо большую, чем позволяет теория... При изу­чении полета крупных флоридских бабочек-бражников ... оказалось, что воздух, вместо того чтобы плавно обтекать крылья от передней их кромки к задней, как полагается по законам аэродинамики, вихря­ми закручивается от тела к концам крыльев» (Наука и жизнь № 4, 1997, с. 125). Открывшееся противоречие тем не менее, насколько нам известно, не повлекло за собой революции в аэродинамике, пересмот­ра ее законов.

В повседневной жизни люди сознательно пользуются наивными понятиями. Объективные научные знания как бы «лежат под спудом», они имеются в виду, но не разрушают наивного миропостроения, сложившегося в период «оязыковления» донаучно познаваемого мира. Если бы это было не так, то люди должны были бы начать говорить на языке науки, который пытается отражать мир действительно объектив­но. Не отражает, а именно ПЫТАЕТСЯ это делать, поскольку «...знание человеческое навсегда обречено оставаться только несовершенною вы­боркою из бесконечной сложности мира...» (Лосский, 1995, с. 159), а линия развития науки, согласно известной теории научных револю­ций Т. Куна, периодически ломается, в результате чего возникает новая НКМ, во многом отличная от существовавшей до этого. Тем самым отрицается объективность всех прежних НКМ. Научные термины дол­жны были бы вытеснить «наивные» слова-понятия. К счастью, нико­му не приходит в голову делать ЯКМ более научной и более объек­тивной. ЯКМ меняется, но меняется несравненно медленнее, чем НКМ,

18

ядро же ЯКМ остается практически неизменным. Подобно тому, как для разных жизненных ситуаций люди используют различные типы одежды (выходной костюм, спортивная одежда, домашняя, для отдыха на природе, рабочая одежда и т. д.), для разных целей выбирается и соответствующее выражение, соответствующий тип мышления. Поэто­му пользоваться в ситуациях повседневной жизни терминами и ка­тегориями, относящимися к НКМ, столь же нелепо и абсурдно, как и обратное явление — использование в сфере науки не научных, а язы­ковых значений.

НКМ и ЯКМ существуют параллельно, влияя друг на друга, но со­храняя свое принципиальное отличие,— они суть КОНСТРУКТЫ РАЗ­НЫХ ВИДОВ СОЗНАНИЯ РАЗНЫХ СОЦИУМОВ НА РАЗНЫХ ИСТО­РИЧЕСКИХ ЭТАПАХ, ИМЕЮЩИЕ РАЗЛИЧНЫЕ ФУНКЦИИ.

НКМ создается, формируется и используется узким кругом лю­дей — учеными; в нее по крупицам вносятся новые и новые элемен­ты знания, она постоянно расширяется, совершенствуется, видоизме­няется вместе с постижением научным сознанием миропорядка. ЯКМ, хотя и претерпевает определенные изменения, касающиеся ее пери­ферийных областей, в целом же стабильна, и в этом ее суть и пред­назначение — сохранять и из поколения в поколение воспроизводить упрощенное, обиходное структурирование окружающего мира, обеспе­чивать преемственность языкового мышления носителей данного языка традиционно сложившимися категориями.

Когда мы говорим о познавательной роли языка, то следует четко представлять, что имеется в виду познание не научное, а языковое, т. е. первичное, наивное. Овладевая языком, ребенок не познает мир концептуально, научно, а познает его на языковом уровне, т.е. на том уровне, на котором в донаучный период происходило формирование первичного, наивного представления о -мире. Освоив ЯКМ, ребенок получил целостное наивное представление о мире, которое присуще всем носителям именно этого языка. Осмысление же мира научным сознанием (т. е. построение НКМ) не зачеркивает, не опровергает и не отрицает ЯКМ, а существует автономно и для других целей.

«...Несмотря на ограниченный объем информации, составляющей семантику языка, она играет исключительно важную роль в овладе­нии всем информационным богатством человечества... Все эти не­точные и неглубокие «обывательские», как о них писал Л. В. Щерба, представления о «клеточках» действительности запечатлели первый и поэтому во многом жизненно важный опыт освоения человеком окружающей действительности. Эти исходные представления в це­лом не противоречат позже добытому знанию; напротив, они образуют

19

тот фундамент, на котором постепенно воздвигаются стены более полного, глубокого и точного знания о мире.

В своем основном объеме информация, составляющая семантику языка, известна всем говорящим на этом языке, без различия воз­раста, образования, социального положения. До школы, «только» в процессе овладения языком, в сознании ребенка формируются (не на­званные и до обучения не осознанные!) представления о времени и пространстве, о действии, о субъекте и объекте действия, о количестве, признаке, причине, цели, следствии реальности и нереальности и многих других закономерностях окружающего мира» (Мечковская, 1996, с. 16).

Научное знание в отличие от языковой семантики известно раз­ным членам языкового коллектива в разной степени. Владение им в полной мере — удел лишь специалистов, причем имеет смысл гово­рить о владении лишь очень ограниченным спектром знаний, лишь о знании небольшого фрагмента НКМ, если мы имеем в виду не отвлеченное понятие «мировое научное сообщество», а конкретных людей или даже коллективы ученых.

Открытия в науке часто полностью меняют уже существующие концепции, НКМ постоянно в динамике, а «обиходное сознание меня­ется медленно, его устраивают... нестрогие, бытовые представления... Стабильность информации, заключенной в языке, связана с ее внутрен­ним, опорным характером по отношению к знанию...» (Мечковская,

1996, с. 17).

Ценность ЯКМ в том, что она отражает спонтанное, по выраже­нию академика Б. В. Раушенбаха, целостное восприятие мира челове­ком, а не только его логическое знание о нем, как это делает НКМ. В одном из интервью профессор Московского физико-технического института (!) Б. В. Раушенбах, представитель самой что ни на есть «научной части человечества», сказал следующее: «Внелогическое знание старше логического. Его невозможно постичь, основываясь на рациональной логике. Механизма его действия мы не знаем. Оно приобретается как бы помимо науки... Логическое знание занима­ется частностями, оно ограниченное, хотя и является мощным инст­рументом. А мир в целом воспринимает внелогическая часть чело­веческого духа. Поэтому следует развивать в себе тот и другой спо­соб познания. Восприятие мира должно быть целостным» (Раушенбах,

1997, с.23).

Если НКМ отражает точное, логическое знание о мире, то ЯКМ отражает именно то самое целостное представление о мире, включаю­щее и наивное первичное знание, и логическое осмысление мира, и

20

знания, не поддающиеся логическому объяснению, и явные заблуж­дения.

Человечество давно узнало, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, но никто не перестал говорить: «Солнце встает, Солнце садится». Знание того, что Земля — шар, не привело к исчезновению выражения «на краю Земли». Никто не предлагает заменить сочета­ние «светила Луна» на более корректное, с точки зрения научного знания, выражение «солнечный свет отражался от поверхности Луны». Ни один из языков не исключил из своего словарного состава сло­восочетание черный цвет после того, как физики установили, что это не цвет, а отсутствие какого-либо цвета.

По-прежнему во всех языках продолжают использовать слово сердце как символ средоточия наших чувств и переживаний, а не только как название органа, обеспечивающего кровоток в организме, хотя требование соответствия НКМ предполагало бы именно такое ограничение словоупотребления.

Примеры подобной «некорректности» можно приводить бесконеч­но. А о «концептуальной неграмотности» бесчисленных образных вы­ражений, составляющих важнейшую часть любого языка, типа любить всем сердцем, душа ушла в пятки, тронут до глубины души, в пе­ченках сидит и т. п., и говорить не приходится. Как говорится: «Богу — богово, а Кесарю — кесарево», НКМ и ЯКМ — принципиально отлич­ные друг от друга построения. Общее у них лишь одно — объект от­ражения, т. е. реальный материальный мир. Но даже это утверждение требует уточнения: реальный материальный мир целиком покрывает весь план содержания НКМ, а в ЯКМ он составляет лишь часть плана содержания, поскольку языковое сознание порождает огромное коли­чество мифических объектов и субъективных характеристик, не су­ществующих в реальном мире. Подробно об этом будет сказано в главе, посвященной анализу структуры ЯКМ. Сейчас же для нас важ­но установить и в дальнейшем исходить из того, что НКМ и ЯКМ — отличные друг от друга конструкты и их взаимоотношения не пред­полагают стремления ЯКМ максимально соответствовать НКМ и раз­виваться по тем же законам. Данное утверждение мы принимаем за истинное и в дальнейшем изложении попытаемся на конкретном языковом материале выяснить следующее:

1. Нужно ли (а если нужно, то как?) использовать НКМ для изу­ чения ЯКМ национальных языков?

2. Существует ли национальная специфика НКМ, оформленной на национальном языке?

3. Как (по каким направлениям) НКМ и ЯКМ влияют друг на друга?

21

§ 2. Установление корреляций между фрагментами научной картины мира и языковой картины мира как способ выявления национальной специфики общелитературного языка на фоне инварианта научного знания.

На первый из поставленных вопросов мы отвечаем положитель­но. Специфика ЯКМ любого языка раскрывается не только на фоне ЯКМ других языков, но и на фоне общего для всех ИНВАРИАНТА НА­УЧНОГО ЗНАНИЯ. В первую очередь могут сопоставляться ПЛАНЫ СОДЕРЖАНИЯ ЯКМ и НКМ, а точнее — их фрагменты. Почему фраг­менты? Потому что НКМ в целом столь огромна и разнородна, что практически невозможно представить, в каком виде, в виде чего сна может быть репрезентирована. Для подобного анализа можно выби­рать фрагмент НКМ — терминосистему и ее логическую организацию сопоставлять с логической организацией одноименного фрагмента ЯКМ. Чаще всего таким фрагментом ЯКМ является ЛСГ (лексико-семантическая группа). Возможно сравнение планов содержания од­ноименных ЛСГ разных языков и их последующее сопоставление с «общим знаменателем» — соответствующим фрагментом НКМ, т. е. определенной терминосистемой. При этом следует заметить, что тер-МИНОСИСТема — ЭТО уже ИНФОРМАТИВНЫЙ ИНВАРИАНТ В НАЦИО­НАЛЬНОЙ ЯЗЫКОВОЙ ОБОЛОЧКЕ, поэтому «общим знаменателем», строго говоря, является лишь план содержания, т. е. логическая органи­зация терминосистемы и сумма значений всех членов термино-системы. Схематично такое сопоставление можно изобразить следую­щим образом:

Обобщения относительно характера взаимовлияния НКМ и ЯКМ, сделанные на основе сравнительного описания только одной терми­носистемы и одной ЛСГ (или даже нескольких терминосистем и нескольких ЛСГ), могут быть, конечно же, подвергнуты сомнению на том основании, что это лишь части описываемых систем, а в других фрагментах этих систем возможны другие закономерности. Тем не

22

менее другого пути все равно нет, любые гипотезы и умозрительные заключения должны основываться на конкретном материале, на кон­кретных языковых описаниях. Результаты таких частных описаний могут обобщаться и с известными допущениями приниматься за ис­тинные относительно всех участков соответствующих систем (НКМ и ЯКМ). В любом случае, оспорены и опровергнуты они могут быть лишь с помощью таких же частных описаний других конкретных терминосистем и ЛСГ.

Сопоставительные описания лексических групп разных нацио­нальных языков достаточно традиционный тип исследования, поскольку контрастивная лингвистика (компаративистика) хотя и считается одним из молодых направлений в современной лингвистике, но «само сопо­ставление языков, лежащее в основе контрастивных штудий, столь же древне, сколь и само изучение языка... Сравнение языков появи­лось сразу же после их «вавилонского смешения», когда, согласно легенде, на смену единому языку пришло языковое многообразие» (Гак 1989, с. 5). Что же касается сопоставления ономасиологически одно­родных групп лексики, относящихся к разным функциональным сти­лям одного национального языка (к языку науки и литературному языку), то подобных исследований значительно меньше. Лингвисты, занимающиеся проблемами научной терминологии, редко выходят за рамки своей отрасли, концентрируясь, как правило, на прикладных проблемах упорядочения конкретных терминологий, их унификации. В свете этого контрастивные описания по линии ТЕРМИНОСИСТЕ­МА о ЛСГ весьма нетрадиционны и перспективны с точки зрения ус­тановления корреляций между НКМ и ЯКМ посредством анализа кон­кретных их одноименных фрагментов и последующих обобщений.

Настоятельная потребность соотносить так или иначе НКМ и ЯКМ осознается многими учеными, выступающими за развитие исследова­ний в этом направлении. «Противоречие между расширяющимся миром трудовой и профессиональной деятельности и личной жизнью человека, так же как противоречие между все дробящимися и посто­янно расширяющимися профессиональными языками и общенародным языком, все чаще воспринимается как угрожающее и неразрешимое» (Ментруп, 1983, с. 301). Однако явно недостаточно одной лишь кон­статации того факта, что «единая лексическая система языка в совре­менных условиях фактически существует в виде двух связанных друг с другом систем: обыденной (языковой «картины мира») и научной (научной «картины мира.»)» (Денисов, 1980, с. 121). Гиппер утверж­дает, что «чем больше профессиональные языки отдалены от общенарод­ного, тем более настоятельной становится необходимость обратной связи профессиональных языков с горизонтом понимания естественных

23

языков, на базе которых они сформированы» (цит. по: Ментруп, 1983, с. 332). «Вайнрих (Weinrich) предложил план создания систематичес­кого междисциплинарного словаря, в котором на основе единой лек­сикографической концепции должны быть описаны как общенарод­ный, так и профессиональные языки с учетом внутренней структуры каждого из них и взаимосвязей между ними» (там же, с. 332).

Наиболее категоричен в рассуждениях такого плана австрийский физик-теоретик и философ Эрвин Шредингер, подчеркивающий, что вне общекультурного контекста любая наука обречена на гибель и вне этого контекста теряет всякий смысл. Язык же человека (обыденный, а не научный) является как раз необходимым условием социальной наследуемости общечеловеческой культуры, одним из компонентов которой является и совокупность научных знаний о мире. В этом смысле отрыв (окончательный) языка науки от обыденного языка равносилен в конечном итоге разрыву с непрерывным контекстом общечеловеческой культуры. В частности, Шредингер пишет: «Та теоретическая наука, которая не признает, что ее построения, актуаль­нейшие и важнейшие, служат в итоге для включения в концепции, предназначенные для надежного усвоения организованной прослой­кой общества и превращения в органическую часть общей картины мира; теоретическая наука, повторяю, представители которой внуша­ют друг другу идеи на языке, в лучшем случае понятном лишь малой группе близких попутчиков,— такая наука непременно отторгнется от остальной человеческой культуры; в перспективе она обречена на бессилие и паралич, сколько бы ни продолжался и как бы упорно ни поддерживался этот стиль для избранных, в пределах этих изолиро­ванных групп, специалистов» (Шредингер, 1976, с. 261).

Признание связи между этими двумя системами предполагает установление и описание реальных корреляций, как в области плана содержания, так и в области плана выражения. Характер несовпаде­ния с содержательным инвариантом терминосистемы и чисто языко­вое, формальное взаимодействие слов ЛСГ и слов-терминов будут отражать национальную специфику ЯКМ того или иного националь­ного языка.

Наиболее интересны и показательны, с нашей точки зрения, ста­рейшие, ядерные участки НКМ и ЯКМ, те области реального мира, которые в первую очередь становились объектами номинации со стороны языкового сознания и объектами научной систематизации со стороны научного сознания. Таковыми, безусловно, являются но­минации материального мира и прежде всего — мира природы: кли­матические и погодные явления, виды рельефов, водоемы, раститель­ный мир (названия цветов, деревьев), животный мир (названия птиц, 24

рыб, диких и домашних животных, насекомых). Со всем этим человек ежедневно сталкивался в повседневной жизни, и все это впоследствии в первую очередь стало осмысливаться постепенно формирующимся научным сознанием. Именно классификации и терминосистемы ес­тественных наук являются старейшей частью НКМ, ее ядром, фундамен­том и отправной точкой всего последующего научного знания о мире.

В качестве иллюстративного материала мы решили использовать одну из таксономии животного мира — названия насекомых (энтомо-семизмы). Этот лексический материал, насколько нам известно, не ис­пользовался широко для подобного рода исследований, а с другой стороны, автором накоплен обширный фактический материал именно в этой области специальной и общелитературной лексики, часть из которого вполне уместно использовать при анализе корреляций меж­ду НКМ и ЯКМ (см.: Корнилов, 1993).

О ценности лингвистического анализа терминосистем естествен­ных наук, а именно номенклатур, замечательно сказал П. А. Флоренс­кий: «Номенклатура, под каковою, по В. Уэвеллю, надо в классифика­ционных науках разуметь «совокупность названий видов», дает нам прочеканенные и пройденные резцом слова повседневного языка; непосвященному в классификаторную систему той или иной облас­ти бытия такая совокупность названий представляется легким сочи­нительством несносного педантизма, тогда как на самом деле, каждое удачное название опирается на годы внимательнейшего вглядывания, на познание тесно сплоченных и устойчивых переплетений многих признаков и на понимание, как именно соотносятся эти комплексы к разным другим того же порядка. Такое название есть сжатая в одно слово, простое или сложное, формула изучаемой вещи и действитель­но служит остановкою мысли на некоторой вершине. Систематика... есть сгущенный опыт многосотлетней истории человеческой мысли, уплотненное созерцание природы и, конечно, есть главное достояние соответствующих областей знания, наиболее бесспорное, наиболее долговечное» (Флоренский, 1989, с. 128).

Для того, чтобы сравнить логическую организацию любого фраг­мента НКМ и ЯКМ, требуется сделать две вещи: первое — ознакомиться с научной систематикой выбранной области знания и постараться изобразить ее компактно, по возможности графически, чтобы получить именно «картину» этого сегмента глобальной НКМ; второе — само­стоятельно «построить» наивную, языковую систематику этого же сег­мента, но уже в рамках ЯКМ. Вторая задача более трудоемка, поскольку не существует готовых языковых систематик. Логическая органи­зация ЛСГ выстраивается только путем анализа толкований всех ее членов, фиксируемых толковыми словарями, а также

25

путем определения места этой ЛСГ в синопсисе идеографи­ческой классификации словаря национального языка.

Анализ выбранных нами для иллюстрации терминосистемы и ЛСГ русских энтомосемизмов подтвердил общеизвестный факт, что логи­ческая организация НКМ намного сложнее логической организации ЯКМ, причем их отличие имеет не просто количественный характер (как бы «в принципе, то же самое, только подробнее»), а качествен­ный. Воспроизводимое в ЯКМ построение участков вербализуемого мира не просто упрощает этот мир, а искажает, давая ту систематику, которая сформировалась вместе с возникновением самих названий в донаучный исторический период.

Проиллюстрируем сказанное, воспроизведя в самых общих чер­тах энтомологическую систематику, а затем посмотрим, как она будет соотноситься с аналогичной систематикой, выстроенной нами на ос­новании данных идеографического словаря и толкования значений ненаучных наименований в 4-х томном академическом Словаре рус­ского языка (1981—1984гг. Под ред. А. П. Евгеньевой).

Наука энтомология оперирует следующими систематическими категориями:

ЦАРСТВО — Regnum (например, животное — Zoa, Animalia) ПОДЦАРСТВО — Subregnum (например, многоклеточные — Metazoa) ТИП — Phylum (например, членистоногие — Artrhopoda) КЛАСС — Classis (например, насекомое — Insecta) ПОДКЛАСС — Subclasiss (например, крылатые насекомые — Pterygota) ОТДЕЛ — (например, новокрылые — Neoptera) ПОДОТДЕЛ — (например, Poyneoptera) ОТРЯД — Ordo (например, двукрылые — Díptera) ПОДОТРЯД — Subordo (например, короткоусые двукрылые — Brachycera) СЕМЕЙСТВО — Familia (например, журчалки — Sirphidae) РОД — Genus (например, шмелевидки — Tristalis) ВИД — Species (например, шмелевидка обыкновенная — Тепах Linne).

Первые три категории дают нам представление о примерной си­стематизации живых существ на наиболее высоком уровне абстрак­ции. Восемь последних категорий систематизируют понятия уже внутри интересующего нас класса насекомых. Существуют и проме­жуточные категории, такие, как: надкласс, надсемеиство, подсемейство, триба, подрод, подвид; они используются чаще для систематизации в крупных группах животных.

Приведенные категории отражают существующую в научном сознании классификацию видов. Эта классификация построена на родо­видовых отношениях. Самая низшая таксономическая категория энто­мологической классификации отделена от названия класса «НАСЕКО-26

I

МОЕ», как правило, восемью (а иногда, с учетом промежуточных кате­горий, четырнадцатью) «шагами»: вид -> > семейство ) > надсемеи­ство —>—» подотряд ) > отряд > > подотдел —»—> отдел > ) под­класс > ) класс.

Логическая организация всего научного знания о насекомых отра­жена в ТАКСОНОМИИ энтомологии. В настоящей работе мы ограни­чимся лишь верхней частью энтомологической таксономии, пятью наиболее крупными категориями, поскольку для целей нашей работы, с одной стороны, этого вполне достаточно и предлагаемый фрагмент классификации вполне репрезентативен, а с другой стороны, более подробную классификацию (до уровня вида) привести практически невозможно, так как каждый из 28 отрядов содержит слишком боль­шое число наименований более мелких категорий (например, отряд жуков включает в себя более трехсот тысяч видов, распределенных по соответствующим подотрядам, семействам и родам), а общее число энтомосемизмов (наименований насекомых) достигает трех милли­онов. Очевидно, что на нижних ступенях классификации реально лишь воспроизведение отдельных фрагментов, мы же хотим дать представ­ление о системной организации насекомых в целом, а наименования верхних «этажей» классификации имеют наиболее обобщенное зна­чение, являются ядром всей терминосистемы энтомосемизмов.

Класс Insecta — насекомое

Подкласс

Apterigota — первичные

бескрылые насекомые

27

На схеме выделены разделы, использующие для номинации слова литературного языка, т. е. входящие в ЛСГ энтомосемизмов. При фун­кционировании в специальной литературе эти слова являются тер­минами с соответствующими им научными дефинициями. Интересно, что все 9 слов, входящих и в ЛСГ, и в терминосистему, называют в терминосистеме категории одного уровня — отряды.

Теперь постараемся сделать нечто подобное применительно уже не к научным обозначениям, а к аналогичным наименованиям лите­ратурного языка, т. е. попробуем воспроизвести «наивную», языковую таксономию насекомых. Таковая отражена в логической организации ЛСГ русских названий насекомых. Однако если научная таксономия создана давно и кодифицирована (например, приведенная выше клас­сификация разработана ученым-энтомологом А. В. Мартыновым /с поправками Д. А. Захватанна/) различными справочниками и слова­рями (См.: Словарь-справочник энтомолога. 2-изд.— М., 1958), то от­носительно литературных наименований следует признать, что не су­ществует не только кодифицированной структуры ЛСГ, но и самой четко очерченной ЛСГ. Эта задача ложится на плечи исследователя, задавшегося целью лингвистически описать данную группу слов.

Прежде всего следует определить границы ЛСГ и число слов, входящих в нее. Членами ЛСГ энтомосемизмов мы предлагаем

28

считать наименования, которые вошли в четырехтомный Словарь русского языка (АН СССР, 2-е изд. Под ред. А. П. Евгеньевой, 1981— 1984), содержащий 90000 слов современного русского литературно­го языка. Если наименование попало в словарь, значит, оно отнесено к литературному языку, а не к категории специальной, т. е. термино­логической лексики.

Четырехтомный академический Словарь русского языка содержит 79 названий насекомых, следовательно — ЛСГ энтомосемизмов состоит из 79 слов.

Структура ЛСГ энтомосемизмов, как в целом парадигматическая структура большинства ЛСГ, «... имеет так называемый «полевой» характер. Центр «поля» представлен наиболее употребительными, наиболее многозначными, наиболее общими по своим значениям словами. Эти слова окружены более конкретными и менее употреби­тельными словами. Чем более специализированным является-значе­ние слова, тем реже оно используется, тем более тяготеет к перифе­рии» (Кузнецова, 1982, с. 80).

Полевую структуру ЛСГ энтомосемизмов, по нашему мнению, можно представить в виде ядра, группы наименований, примыкающих к ядру, и периферии.

Ядро ЛСГ составили девять наименований: муха, пчела, оса, стре­коза, кузнечик, жук, бабочка, комар, муравей. Именно эти наименова­ния (и в таком порядке) включены в «Лексическую основу русско­го языка» под редакцией В.В.Морковкина (Морковкин, 1984, с. 351). Не входя в исходный алфавитный список «основы», включающей 2500 самых употребительных русских слов, все девять наименований вклю­чены в идеографическую группу «Виды животных» при так называ­емом смысловом выравнивании. «Источником, из которого извлека­лись слова, включенные в идеографическую часть по соображениям учебно-методической целесообразности, служили... проверенные прак­тикой лексические минимумы, вокабулярии к лучшим учебникам русского языка для иностранцев, а также языковой опыт составите­лей. Насыщение идеографических групп производилось до тех пор, пока они не признавались симметричными в смысловом отношении» (Морковкин, 1984, с. 19).

В таком же виде основные наименования насекомых воспроизве­дены в книге «Лексические минимумы современного русского язы­ка» (Под ред. В. В. Морковкина — М., 1985). Раздел этой книги, назы­вающийся .«Сравнительная и обобщающая статистическая ценность наиболее употребительных слов русского языка», дает возможность воспользоваться данными восьми частотных словарей. Приведенные выше энтомосемизмы имеют следующую статистическую ценность

29

по данным всех частотных словарей: муха по этим данным входит в число первых 3300 слов; пчела, жук, бабочка, комар, муравей распо­лагаются в интервале от 3600 до 6000 самых частотных слов рус­ского языка; кузнечик, стрекоза, оса не попали в число относитель­но частотных слов и включены в рассматриваемую группу лекси­ческого минимума благодаря субъективному фактору: языковому опыту составителей.

Несколько слов относительно места ЛСГ энтомосемизмов в общей ЯКМ, роль каковой в данном случае для нас выполнила идеографи­ческая классификация словаря (Морковкин, 1984). Эта классификация имеет шесть уровней абстракции (обобщения). Рубрика «Животный мир» находится на третьем уровне. Наименования насекомых не от­ражены в синопсисе, но в самом словаре рубрика «Животный мир» разделена на девять нумерованных групп, внутри одной из которых («ВИДЫ ЖИВОТНЫХ») энтомосемизмы представлены отдельной груп­пой. Воспроизведем вертикальный срез синопсиса идеографической классификации выбранного нами словаря, продолжив ее до более низкого, пятого уровня обобщения. Такой срез будет выглядеть следую­щим образом:

Отраженная в этой схеме логическая родо-видовая цепочка дает представление о месте интересующей нас ЛСГ в общей ЯКМ. В чи­стом виде эта цепочка выглядит так: материальный мир ) ) орга­нический мир —>—> животный мир ) ) виды животных ) ) назва­ния насекомых.

Таким образом, мы определили место ЛСГ в общей ЯКМ. Если бы мы рассмотрели идеографические классификации, предлагаемые другими словарями, то энтомосемизмы в любой из них занимали бы примерно ту же позицию на самых низких уровнях обобщения. Дан­ные частотных словарей и лексических минимумов помогли нам определить ядро ЛСГ. Для определения же полного состава всей ЛСГ, ее внешних границ и всей полевой структуры нам пришлось восполь­зоваться данными нескольких словарей. Все наименования насекомых, зафиксированные в академическом 4-х томном Словаре русского языка, мы проверили по Частотному словарю под ред. Л. Н. Засори-ной (М., 1977), а затем воспользовались данными опроса респонден­тов из числа филологов и просто носителей языка. На основании этих данных была выявлена группа из 17 наименований, которые образуют непосредственное окружение ядра ЛСГ и которые в пер­вую очередь, при необходимости, могут использоваться при расшире­нии лексических минимумов.

Все остальные наименования насекомых, которые фиксируются Словарем русского языка, но не фиксируются Частотным словарем, а также не попадают в примыкающую к ядру группу при смысловом выравнивании, мы отнесли к периферии ЛСГ энтомосемизмов. Наименования, имеющие помету «зоол.», мы вынесли за рамки ЛСГ литературного языка, поскольку в этом случае «...слово применяется только (или преимущественно) в ...области науки» (Словарь русско­го языка в 4-х томах. АН СССР, издание 2-е, М., 1981, Т. 1, с. 10). На периферии ЛСГ энтомосемизмов в результате такой выборки оказа­лось 53 наименования.

Графически полевая структура и количественный состав ЛСГ энтомосемизмов выглядит так:

где цифрой 9 обозначено ядро ЛСГ, состоящее из 9 наименований, 17 — группа примыкающих к ядру наименований в количестве 17 слов, 53 — периферия ЛСГ, включающая 53 наименования.

Следует заметить, что внешние границы ЛСГ, на наш взгляд, дос­таточно условны и диффузны, так как многие наименования имеют одинаковую нулевую частотность по данным большинства частотных словарей, одинаковую словообразовательную модель, одинаково ред­ко и непоследовательно встречаются в ответах респондентов, и толь­ко наличие или отсутствие пометы «зоол.» (употребляемой, по наше­му мнению, достаточно ПРОИЗВОЛЬНО) относит их к литературному языку или к лексике специальной. Признав нерелевантным подоб­ную диффузность внешних границ ЛСГ, мы воспользовались формаль­ным критерием наличия-отсутствия пометы «зоол.» для определения принадлежности слова к общелитературной или специальной сфере употребления.

Перечня лексических единиц и сведений об их частотности упот­ребления в языке, безусловно, недостаточно для полноценного пост­роения фрагмента ЯКМ. НУЖНО УСТАНОВИТЬ ЛОГИЧЕСКИЕ СВЯЗИ, СУЩЕСТВУЮЩИЕ МЕЖДУ ЭЛЕМЕНТАМИ ЭТОГО ФРАГМЕНТА. Единственным источником подобной информации могут служить толкования слов рассматриваемой группы в слова­ре. Проанализировав толкования всех названий насекомых, содержа­щихся в 4-х томном академическом Словаре русского языка, мы можем констатировать, что доминирующим видом отношений между членами ЛСГ энтомосемизмов являются отношения родо-видовой зависимости. Любое наименование определяется через слово более высокой степени абстракции, которое можно назвать «идентификато­ром ближайшего ранга» (Бережан, 1988, с. 12). Непосредственно че­рез суперординату ЛСГ («насекомое») определяются 35 наименова­ний, пять из которых являются родовыми по отношению к другому 41 наименованию.

В целом же языковую («наивную») таксономию названий на­секомых в русском языке можно изобразить в виде схемы, подоб­ной той, которую мы привели выше, когда говорили о фрагменте НКМ «Виды насекомых». Эта схема отражает логическую орга­низацию плана содержания ЛСГ русского литературного языка «Названия насекомых» и может рассматриваться в качестве иде­ографического синопсиса отдельной рубрики идеографического сло­варя, развернутого до уровня отдельного слова. Выглядит эта схе­ма так:

32

Сплошными линиями обозначены связи родо-видовой зависимос­ти, пунктирными — отношения синонимии.

Как видно из схемы, родо-видовые цепочки наименований состоят не более чем из трех членов. Они придают внутренней структуре ЛСГ вид трехступенчатой иерархической системы.

Не находят в этой системе четко определенного места слова букашка, козявка, гнус, мошка. Они выпадают из трехчленных логи­ческих цепочек и используются для недифференцированного обозна­чения практически любого денотата, называемого словами как верх­него, так и нижнего уровня схемы. Междууровневое, не поддающееся точному определению расположение этих наименований в логичес­кой схеме ЛСГ — это ОТРАЖЕНИЕ ЗАЩИТНОЙ РЕАКЦИИ ЧЕЛОВЕ­ЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ НА МНОГООБРАЗИЕ МАТЕРИАЛЬНОГО МИРА, заключающееся иногда в расплывчатой, приблизительной вербализа­ции реалий. Подобную неточность следует воспринимать как данность, как факт языка. Попытки привнести в объект (т. е. слово) большую точность, чем он содержит в действительности, приведут лишь к его субъективному искажению.

Если мы сравним схемы, отражающие научную и языковую энто­мологические таксономии, то увидим, что одни и те же слова, функци­онирующие в обоих функциональных стилях, асимметричны с точки зрения занимаемого в каждой из классификаций положения. На верхних этажах научной таксономии все десять общелитературных по происхождению слов называют категории одного уровня — отря­ды. В ЛСГ эти же самые слова занимают неравнозначное положение:

• муха, жук, бабочка — центр ядра ЛСГ;

• стрекоза — ядро ЛСГ;

• таракан, вошь, клоп, блоха — группа наименований, примыкаю­ щих к ядру ЛСГ;

• пухоед, ручейник — периферия ЛСГ.

В то же время наименования, входящие в ядро ЛСГ (пчела, оса, кузнечик, комар, муравей), в научной классификации используются для обозначения более мелких групп насекомых — семейств и видов.

Различия научного и языкового сознания отражены не только в структуре самих таксономии и используемых для их вербализации терминосистемы и ЛСГ, но и в ОБЪЕМЕ ЗНАЧЕНИЯ каждого из членов обеих лексических микросистем.

Означаемое термина намного конкретнее и объемнее, чем означа­емое общелитературного слова — члена ЛСГ. А. А. Потебня примени­тельно к этой ситуации предлагал различать ближайшее и дальней­шее значения слов. Словам литературного языка соответствуют бли­жайшие (общие, неконкретные, не всегда точные, приблизительные)

34

значения. С терминами же всегда соотносятся значения дальнейшие (т.е. точные и конкретные). Это явление обычно характеризуется как «реализация разных типов информации в зависимости от соотноше­ния слова с обиходным и научным понятием» (Степанова 1968, с. 72).

Указание на приблизительность значения слов обиходного языка и точность, конкретность и однозначность значения слов-терминов давно является общим местом любого исследования, так или иначе затрагивающего вопросы взаимодействия литературной и научной лексики. Анализ конкретных лексических микросистем, принадлежа­щих этим двум функциональным стилям, позволяет конкретизировать и проиллюстрировать это бесспорно верное утверждение.

«Значение слова — есть известное отображение предмета... в сознании, входящее в структуру слова в качестве так называемой внутренней его стороны...» (Смирницкий, 1956, с. 152). Одни и те же предметы (в нашем примере — это насекомые) научным и языке вым сознанием отображаются по-разному, что и фиксируется «внут­ренней стороной слова», т. е. планом содержания термина и общели­тературного слова.

Архисема «относящийся к классу насекомых», равно как и любая другая архисема любой другой ЛСГ литературного языка, предполага­ет, «задает» отнюдь не любые, а достаточно определенные аспекты своей конкретизации, своего уточнения. «В рамках этих аспектов уточне­ния и формируются типовые дифференциальные семы. В связи с этим в каждой отдельной лексико-семантической группе набор диф­ференциальных сем оказывается специфическим» (Кузнецова, 1982, с. 75.). Мы считаем, что такой набор типовых дифференциальных сем, характеризующих ту или иную ЛСГ, предопределен неким полным, максимально возможным набором аспектов уточнения архисемы, который сформирован научным сознанием и должен быть зафикси­рован в научных дефинициях каждого термина, относящегося к одно­именной терминосистеме. По нашему мнению, лексическое значение литературного наименования — это ВЫБОРКА СЕМ ИЗ ЧИСЛА ПО­ТЕНЦИАЛЬНО ВОЗМОЖНОГО РЕГИСТРА АСПЕКТОВ УТОЧНЕНИЯ АР­ХИСЕМЫ, который должен быть ЭКСПЛИЦИРОВАН В ДЕФИНИЦИ­ЯХ НАУЧНЫХ НАИМЕНОВАНИЙ ОДНОИМЕННОЙ ТЕРМИНОСИС­ТЕМЫ.

Чтобы подтвердить или опровергнуть выдвинутое предположение, нужно сопоставить планы содержания ЛСГ и терминосистемы. Для оп­ределения аспектов уточнения архисемы «насекомое» в ЛСГ мы об­ратились к словарным статьям толкового словаря, где отражены ти­повые дифференциальные семы, так как «толкование каждого слова в принципе должно вскрыть все компоненты значения...» (Котелова,

35

1975, с. 27). Научные дефиниции терминов должны содержаться в специальных справочниках по той или иной дисциплине. Сферой фиксации энтомологической науки можно считать два издания Сло­варя-справочника энтомолога (М., Сельхозгиз, 1955 г., 1-е издание; М., Сельхозгиз, 1958 г., 2-е издание исправленное и дополненное). Дефи­ниции, соответствующие научным наименованиям насекомых, долж­ны содержать тот регистр аспектов, по которым характеризуется в данной науке именуемое понятие.

Анализ и сопоставление данных толкового словаря русского язы­ка и специального словаря-справочника могут подтвердить или опро­вергнуть сформулированное выше предположение.

В толкованиях всех 79 литературных названий насекомых мы попытались вычленить минимальные смыслы (дифференциальные семы), каждый из которых «...представляет собой отражение в созна­нии носителей данного языка различных черт, объективно присущих денотату, либо приписываемых ему данной языковой средой и, следо­вательно, являющихся объективными по отношению к каждому гово­рящему» (Гак, 1971, ч. 1, с. 95). Последняя часть цитаты очень важна, поскольку подчеркивает возможность «необъективности» некоторых элементов значения, что, в свою очередь, ведет к тому, что обиходные значения отличаются от научных понятий не просто объемом, но и «качеством», так как языковое сознание может приписывать слову эле­менты значения, не соответствующие научному знанию о называе­мом объекте. Теоретически можно было ожидать, что толкования ока­жутся однотипными, так как вполне могли бы опираться на существу­ющую научную таксономию. По этому поводу С. Г. Бережан пишет: «...Вопрос об идентификаторе в виде гиперонима ближайшего ранга может быть решен сравнительно легко только в случаях существо­вания соответствующей таксономии... Решив данный вопрос, потом уже остается только выявлять дифференциальные семы каждого ги­понима в сопоставлении с другими и по однажды выработанному образцу толковать всю группу однотипных слов...» (Бережан, 1988, с. 12). Именно так и должно было бы быть, если бы составители толковых словарей ставили своей задачей приведение языковой таксономии в минимальное соответствие таксономии научной, во-первых, а во-вторых, если бы существовал этот «однажды выработан­ный образец» выявления дифференциальных сем и толкования в соответствии с ним всей группы однотипных слов.

На практике толкования литературных названий насекомых хотя и достаточно унифицированы, но никак не могут претендовать на со­ответствие научной таксономии, равно как и на однотипность и пос­ледовательность эксплицированное™ типовых дифференциальных сем.

36

I

Реально в ЛСГ названий насекомых в качестве идентификато­ров для других наименований используются только четыре слова: название всего класса насекомое и три (из 28) названия отрядов — жук, муха, бабочка.

Суммировав данные всех 79 толкований, можно констатировать, что архисема ЛСГ названий насекомых в русском языке может кон­кретизироваться в следующих аспектах:

1. Отнесенность к определенному разряду насекомых.

2. Размеры.

3. Окраска.

4. Форма тела и особенности морфологии.

5. Среда обитания.

6. Характер пищи.

7. Вредность/невредность для человека и с/х культур.

8. Время активности.

9. Характерные производимые действия. 10. Способ передвижения.

Естественно, что языковое сознание не фиксирует все возможные семы в значении каждого наименования, оно действует в высшей мере избирательно. Например, в лексическом значении слова СВЕТ­ЛЯК присутствуют три дифференциальные семы:

• «насекомое, относящееся к разряду жуков» (классифицирующая сема);

• «небольшое» (аспект уточнения «размер»);

• «светящийся в темноте» (аспект уточнения «характерные про­ изводимые действия»).

Именно эти признаки из всех объективно присущих данному де­нотату нашли отражение в сознании носителей языка и, как след­ствие этого, были зафиксированы в словарной статье, став тем са­мым объективной реальностью для каждого говорящего на этом язы­ке (см.: Гак, 1971, с. 95). Языковое сознание фиксирует наиболее заметные, ярко выраженные или особо значимые в силу тех или иных причин признаки. У разных денотатов таковыми могут являться са­мые разные признаки: одни насекомые имеют очень яркую окраску, другие доставляют человеку неприятности своими укусами, третьи портят вещи или уничтожают сельскохозяйственные посевы, четвер­тые издают характерные звуки и т. д. Именно по таким «ярким» при­знакам, как правило, и происходит уточнение архисемы семами диф­ференциальными. Все выделенные нами десять типов дифференци­альных сем можно разделить на три типа:

• уточняющие классификационную характеристику денотата;

• уточняющие внешнюю характеристику денотата;

• характеризующие денотат через производимые им действия.

37

Совокупность архисемы и специфического для данного слова на­бора дифференциальных сем Э. Г. Бендикс называет «минимальной де­финицией» слова, поскольку, по его мнению, «минимальная дефиниция значения какой-либо единицы — это перечень семантических компо­нентов, необходимых и достаточных для отграничения (в парадиг­матическом плане) данного значения от значения всех других единиц языка» (Бендикс, 1983, с. 76). Этот принцип «минимальной дефиниции» (или «минимального толкования») Бендикса, является «ключевым по­нятием в теории лексической семантики» (Филлмор, 1983, с. 27).

Рассмотрение «минимальных толкований» членов ЛСГ энтомосе-мизмов позволяет сделать некоторые выводы относительно частот­ности эксплицитности определенных сем. В частности, классифици­рующая сема присутствует в значении 51 наименования. В 41 слу­чае — это отраженные в структуре ЛСГ родо-видовые отношения между ее членами: цветоед — это жук....; совка — это бабочка...; прусак — это таракан... и т. д. Однако в десяти случаях для уточ­нения классификационной характеристики денотата словарная статья содержит ссылки на научную классификацию, что нам представляет­ся не совсем удачным по двум причинам: во-первых, это непоследо­вательно с точки зрения унифицированности толкований, так как сло­ва литературного языка объясняются средствами другого метаязыка, языка науки; во-вторых, такие «объяснения» мало что объясняют обычному носителю языка, чье знакомство с научной таксономией нельзя считать очевидным или даже предполагаемым. На наш взгляд, избыточными и лишенными информативной ценности являются «при­внесения научности» в словарную статью, например: плодожорка — бабочка семейства листоверток, хрущак — жук семейства чер­нотелок; медведка — насекомое отряда прямокрылых... и т. п. Подобные ссылки на научную классификацию делаются произвольно, непоследовательно, а сами элементы научной дефиниции, выпадая из обыденной таксономии, остаются для пользователя словарем пустым звуком. Гораздо предпочтительнее ссылки либо на архисему, либо на гипероним ближайшего ранга из числа литературных (а не научных) наименований.

53 раза в толкованиях встретились семы, характеризующие насе­комое по внешнему виду: 22 — по размеру, 15 — по окраске, 25 — по форме и особенностям строения тела. Чаще других встречается сема, характеризующая насекомое по действию (способ передвижения, чем питаются, какие издают звуки и т. п.),— 82 раза.

Иногда аспект уточнения определить достаточно трудно. В таких случаях, думается, можно говорить об имплицитно выраженных семах. Например: жужелица — хищный ночной жук. Определение хищный

38

можно интерпретировать как классифицирующую сему («относящийся к разряду хищных насекомых»), а можно считать имплицитной семой, уточняющей аспект «чем питается?», так как хищный = «поедающий других животных». В толкованиях типа зерновка — жук-вредитель бобовых растений, где содержится сема «вредность для сельского хо­зяйства и человека», имплицитно присутствует и сема «чем питает­ся?». Следует признать, что границы между такими семами, как «сре­да обитания», «характер пищи», «вредность» и некоторыми другими, до­статочно диффузны и условны. Каждая из этих сем, представленная эксплицитно, может подразумевать и наличие других. Эти элементы значения взаимосвязаны, и эксплицирование одной из них в толкова­нии до некоторой степени произвольно. Например, словарь определя­ет колорадского жука как вредителя картофеля, хотя мог бы, не по­грешив против истины, назвать его насекомым, живущим на карто­фельной ботве или питающимся ею. Такую потенциальную свободу в трактовке характера дифференциальных сем мы предлагаем иметь в виду и считать не релевантной.

Потенциально возможный регистр элементов значения литератур­ных названий насекомых (своего рода гипотетическую «максималь­ную дефиницию», в рамках которой реализуются конкретные «минимальные дефиниции») с указанием частотности экспли-цированности семы в толковании словарной статьи Словаря рус­ского языка можно представить в виде небольшой таблицы:

Другое наблюдение касается ОБЪЕМА ЗНАЧЕНИЙ наименований. Глубина значения обиходных энтомосемизмов варьируется от одной до шести дифференциальных сем (архисему мы учитываем). Наибо­лее же типичный объем значения — это 2—3 дифференциальные семы. Таков объем значения у 61 наименования из 79. Самой типичной (и логически корректной) оказалась «минимальная дефиниция», охваты­вающая все три раздела «максимальной дефиниции», т. е. содержащая одну классифицирующую сему, одну сему, уточняющую аспект «вне­шний вид», и одну сему, уточняющую аспект «действия, производимые насекомым». Пример такой типичной дефиниции: «стеклянница — 1) бабочка, 2) с прозрачными стекловидными крыльями, 3) вреди­тель деревьев и кустарников».

Именно такой набор сем в лексическом значении ненаучного наименования представляется нам оптимальным. Обычно отсутствие одной из трех характеристик наблюдается тогда, когда общее число сем меньше трех. В толкованиях пяти наименований присутствует нетипичная (и неудачная) диспропорция, когда одна из характеристик представлена двумя или даже тремя семами, а две другие не представ­лены вообще.

Слова, составляющие центр ядра ЛСГ, имеют 1 —2 дифференциаль­ные семы, слова, составляющие ядро,— 1—3 семы, а наименования пери­ферии имеют в своем значении до 5 дифференциальных сем. Это под­тверждает «полевой» характер ЛСГ энтомосемизмов, где ядро образуют слова с наиболее общим лексическим значением, а к периферии тяго­теют слова с более конкретными, «специализированными» значениями.

В сфере научных наименований лексическому значению обиход­ного слова соответствует научная дефиниция. Лексическое значение и научная дефиниция осуществляют «реализацию разных типов ин­формации в зависимости от соотношения слова с обиходным и науч­ным понятием» (Степанова, 1968, с. 72). Принципиальное отличие научной дефиниции от лексического значения заключается в отсут­ствии «степени свободы»: лексические значения, как мы видели на примере литературных энтомосемизмов, «свободны» в смысле объема значения (число дифференциальных сем колеблется от 2 до 6) и са­мого характера смыслоразличительных признаков (эксплицируются различные аспекты уточнения архисемы). Ограничителем этой «сво­боды» толкования служит лишь максимальная дефиниция, охватываю­щая весь спектр возможных признаков денотатов этого фрагмента ЯКМ, и императивы обычной логики, касающиеся симметричности определений в словаре, т. е. представленности всех трех типов диф­ференциальных сем (классифицирующих, дающих внешнюю характе­ристику и характеристику по действию).

40

Если лексическое значение — это минимально необходимая и достаточная дефиниция для идентификации слова и обозна­ чаемого объекта всеми носителями языка, то научное поня­ тие — максимально возможная дефиниция, содержащая ВСЕ характеристики называемого объекта, которые признаются реле­ вантными в данной области научного знания. В таком случае очевидно, что дефиниции научных названий должны быть в высшей степени унифицированными и всегда максимальными, содержать семы, уточняющие все принятые в данной науке характеристики. •

Мы проанализировали более тысячи научных названий насеко- '• мых и считаем возможным сделать вывод о том, что в целом типо- \ вая научная дефиниция энтомосемизмов СОВПАДАЕТ с гипотети- \ ческим максимальным толкованием ненаучных наименований, т. е. со- | держит все те аспекты уточнения, которые встречаются в толкованиях | обиходных названий. Разница лишь в том, что гипотетическое макси­мальное толкование — это нечто собирательное, обобщающее, прояв­ляющееся в каждом слове лишь своей частью, а научная дефиниция — вещь реальная, ее каркас, общая для всех денотатов матрица воспро­изводится в каждом члене терминосистемы (если дефиниция построена корректно).

В толкованиях значений литературных названий отсутствуют, пожалуй, только две существенные для научного знания характерис­тики:

• указание на ареал распространения;

• информация о численности видов, входящих в называемое так­ сономическое объединение (в том случае, если речь идет не о самой низшей классификационной единице — виде насекомого).

Проиллюстрируем сказанное, сравнив толкование одного и того же слова в Словаре русского языка С. И. Ожегова и в специальном Словаре-справочнике энтомолога (М., 1958):

Словарь русского языка под ред. С. И. Ожегова: «БАБОЧКА —на­секомое с двумя парами покрытых пыльцой крыльев разнообразной окраски».

Словарь-справочник энтомолога: «БАБОЧКИ (чешуекрылые) — от­ряд насекомых. Крылья покрыты мельчайшими чешуйками, различно окрашенными. Ротовые части сосущие, для сосания служит спираль­но свернутый хоботок; голова покрыта волосками; глаза сложные фасеточные; на темечной стороне головы часто расположена пара простых глазков. Органом обоняния служат усики. Питаются бабочки нектаром цветов, соками плодов и деревьев, гниющими веществами. Всего около 90000 видов. Распространены по всему земному шару,

41

главным образом в тропиках. В СССР — 11—12 тысяч видов. Многие бабочки приносят пользу, способствуя опылению растений. Личинки многих бабочек приносят вред сельскому хозяйству».

В данном параграфе мы попытались обосновать положительный ответ на вопрос: нужно ли использовать НКМ для изучения ЯКМ национального языка? На примере двух лексических микросистем, представляющих вербализацию одинаковых фрагментов НКМ и ЯКМ, мы показали, каким образом можно проводить такого рода сопостав­ления. Выводы из наших рассуждений в § 2 таковы:

1. «...Необходимость обратной связи профессиональных языков с горизонтом понимания естественных языков, на базе которых они сформированы» (Ментруп, 1983, с. 332), существует, ибо «единая лек­ сическая система языка в современных условиях... существует в виде двух связанных друг с другом систем: ...языковой «картины мира» и ... научной «картины мира» (Денисов, 1980, с. 121).

2. Корреляции между фрагментами НКМ и ЯКМ устанавливаются прежде всего на уровне планов содержания, сравниваются:

а) логическая организация каждой из лексических микросистем, характер отношений между составляющими их членами;

б) структура и объем лексического значения обиходных наимено­ ваний и структура и объем научных дефиниций наименований-тер­ минов.

3. Таксономия фрагмента НКМ берется в готовом виде из соот­ ветствующей области научного знания, а таксономия фрагмента ЯКМ выстраивается исследователем-лингвистом самостоятельно на осно­ ве анализа данных толкового словаря национального языка. Структу­ ра и объем значения научных и обиходных наименований устанавли­ ваются путем изучения сфер фиксации языка науки и литературного языка, т. е. на основе анализа и обобщения научных дефиниций, содер­ жащихся в специальных словарях-справочниках, и толкований слов, содержащихся в толковых словарях литературного языка.

4. Языковая (наивная) таксономия не стремится к соответствию научной таксономии, она консервативна и изменяется гораздо медлен­ нее того, как изменяется объективное научное знание о называемом фрагменте действительности. Она как бы «игнорирует» все более полное научное знание и выбирает из него лишь то, что ей нужно для выполнения своей функции: воспроизведение в коллективном созна­ нии языкового социума обиходного, приблизительного представления о той или иной части окружающего мира. Как и по каким направле­ ниям происходит взаимовлияние НКМ и ЯКМ, мы расскажем в § 4 этой главы.

42