Дожди в Пярну (отрывки из летнего дневника 1984 года)

3 июля

Но тут приходят две девицы,

Мои моральные убийцы

(Из-под стола видать едва),

И лезут в нос, и в глаз, и в ухо,

И голосят навзрыд и глухо,

Что так бессмысленно и глупо

Идут их лучшие года.

И что подать сюда морожено,

А нет морожена – пирожено,

И все вообще, что нам положено

В расцвете наших юных лет:

Ну там клубнику-землянику,

И на ночь нам читайте книгу,

И в карты нас учите кингу,

И чтоб пельмени на обед!

Но главное – скорее к морю,

Туда, к простору и прибою,

Скорей! Оставим за кормою

И мамин глаз, и папин глас!

И пусть по воле Посейдона

Вода балтийская студена:

Она согреется от нас!

И я с убийцами не спорю,

Я собираю про запас

Фуфайки, кофты, полотенца,

Куда их зябнущие тельца

Я после моря заверну,

И вывожу их на дорогу,

И завожу их прямо в воду,

И, заведя, молюся богу,

Чтоб все они пошли ко дну.

Они пошли ко дну без риска:

Оно – тойсь дно – здесь слишком близко.

Стоят по пояс и вопят:

«Нам тёпло! Нам ужасно тёпло!»

Хоть бы одна из них утопла –

Нет, обе тащатся назад,

Волной толкаемые в зад.

А там, на берегу, маманя

Вся преисполнена вниманья:

Следит в пучинах роковых

Хотя б трусы своих родных.

Она уже в воображенье

Все наши брызги и движенья

Гораздо пуще нас самих

Перестрадала (на скамейке

В японской сидя душегрейке).

Но мы являемся пред нею,

Как бы сирены к Одиссею,

И говорит она тогда:

«Наташка, выпрямись, халда!»

И мы идем, довольны крайне,

И мы идем домой на Лайне,

Где в холодильнике пельмень,

Какую страстно поедаем,

И, засыпая, уповаем,

Что завтра будет ясный день.

Но завтра – та же дребедень.

Ввиду особого процессу,

Антициклона и вообще.

И я сажуся за пиесу.

Хотя опять сажусь вотще.