§ 2. Прерывистость истории перевода во времени и в пространстве. От периодизации — к «событиям»

Прерывистость истории перевода во времени и в простран­стве, о которой говорил Ван Оф, не есть прерывистость перевод­ческого опыта. Это прерывистость исторического описания, выби­рающего наиболее яркие, значимые элементы из непрерывного как во времени, так и в пространстве процесса переводческой практики. Возможно, поэтому все исторические описания пере­вода ограничены в основном кругом одних и тех же событий: опыт первого коллективного перевода (Септуагинта), первые рас­суждения о разных видах перевода (Цицерон и Гораций), первые рассуждения о пользе перевода как риторического упражнения (Цицерон, Квинтилиан), первые оправдания и обоснования воль­ного перевода (Иероним), первые трактаты, посвященные пере­воду (Доле), первый машинный перевод и т.п. Одни из описаний более полные, другие — более скромные, но независимо от того, в каком объеме представлен в них переводческий опыт прошлого, все они построены как совокупность фрагментов, событий, выде­ляющихся тем или иным аспектом на фоне общего процесса пе­ревода. Поэтому если применить к этим описаниям требование непрерывности, обязательное или во всяком случае желательное для любого исторического описания, то придется признать, что они лишены историчности.

Но на самом деле это не так. Историчность фрагментарных описаний истории перевода в том, что они рассматривают пере­вод на фоне иных событий в истории общественной жизни чело­веческого общества, прежде всего событий в области языка и ли­тературы. Так, наследие Цицерона интересно нам не столько по­тому, что он сочинял в античный период, сколько потому, что он рассуждал о переводе в период утверждения латинского языка как языка не менее выразительного, чем греческий. Трактаты Доле и Дю Белле интересны не потому, что они написаны в эпо­ху Возрождения, а потому, что в этот период французский язык начинает вытеснять латынь, отвоевывая у нее все более суще­ственные общественные функции; переводческий опыт Мартина Лютера связан с аналогичными процессами в немецком языке в большей степени, чем с теологическими идеями Реформации. Взгляды на перевод в России XVIII и начала XIX в. также были обусловлены состоянием русского языка.

На переводческую практику, на теоретическое обоснование тех или иных переводческих решений влияли и литературные процессы. Они формировали общественное мнение о критериях оценки перевода, нередко противопоставляя верность изяществу

27

слога. Классицизм, романтизм, символизм, реализм диктовали переводчикам разные, иногда противоположные правила «хороше­го» перевода. Но и в этих процессах можно усмотреть языковые основания. Ведь они так или иначе отражают состояние языка, степень его развития, устанавливая определенные нормы исполь­зования его выразительных средств. Речь идет уже не только о способности или неспособности переводящего языка передать эс­тетическую ценность текста оригинала. Переводной текст должен обладать самостоятельной эстетической ценностью, иногда вопре­ки тексту оригинала.

Таким образом, история перевода развивается на фоне исто­рии языка и литературы. Она оказывается прерывистой во време­ни и в пространстве потому, что языки и литературы развиваются по-разному. XVI—XVII вв. были важным этапом для развития многих современных европейских языков, поэтому именно в этот период обостряется интерес к переводу и его роли в становлении и совершенствовании переводящего языка во Франции, Герма­нии, Чехии, Англии. Для русского языка такой период наступает позднее, с началом петровских реформ, и продолжается до середи­ны XIX в. Интереснейшие события в истории перевода происхо­дили в Канаде, где на протяжении долгого времени французский язык соперничал с английским. Подобных примеров фрагментар­ности истории перевода можно привести немало. Вряд ли целе­сообразно пренебрегать интересными явлениями в истории пере­водческой мысли, возникавшими в те или иные периоды, в тех или иных странах и связанными, как правило, с именами отдель­ных личностей, чья переводческая деятельность повлияла на раз­витие мировой культуры.

Что же касается теории перевода, то она, имея тот же объект наблюдения, что и лингвистика, т.е. речевую деятельность, воз­никает в недрах лингвистики и следует за ней, принимая ее мето­ды и ассимилируя ее идеи. Поэтому история науки о переводе, а не переводческой критики, начинается тогда же, когда и история языкознания.