logo
Гарбовский Н

§ 6. Переводческие ошибки на этапе перевыражения системы смыслов

На этапе перевыражения ошибки обусловлены прежде всего недостаточно мастерским владением языком перевода, неспособ­ностью найти в языке перевода формы, эквивалентные соответ­ствующим формам оригинала.

Начнем с наиболее простых примеров, не требующих дли­тельных лингвистических разысканий, к которым, кстати сказать, должен быть готов переводчик. Для этого вернемся к переводу романа Турнье и рассмотрим следующий отрывок текста, обращая внимание главным образом на выделенные фрагменты: А) про­горклое масло

Эти красноватые вспышки да еще запах прогорклого масла, пропитавший окрестности, и создают то окруже­ние, которое я ненавижу, но. к свое­му стыду, и обожаю.

Cette palpitation rougeatre et I'odeur de vieitte graisse qui imprcgne toute chose id composent une atmosphere que je hais, et dans laquelle pourtant inavouablcment je me complais.

В этой же картине в русском переводе возникает запах про­горклого масла, пропитавший окрестности. Создается впечатление.

527

будто рядом с авторемонтной мастерской героя расположена ка­кая-то дешевая харчевня, где гниют продукты, распространяя за­пах, отравляющий все вокруг. Но во французском тексте нет ниче­го подобного: ни прогорклого масла, ни окрестностей. Человеку, мало-мальски знакомому с русским языком, понятно, что прила­гательное прогорклый относится к испорченным пищевым про­дуктам, имеющим не только неприятный запах, но и горький вкус. Чаще всего это прилагательное используется в сочетании с существительным масло. Сама лексическая форма прилагательно­го прогорклый содержит как элемент значения горечь.

У Турнье же речь идет об отработанной автомобильной смаз­ке, которой пропахло все в мастерской героя. Тот, кто хотя бы раз заглядывал в авторемонтную мастерскую, прекрасно пред­ставляет себе этот поистине всепроникающий запах. Но перевод­чик не обращает внимания на то, что речь идет об автомастер­ской, а не о пиццерии, он не старается найти в словаре значение французского слова graisse (смазка], а уж словосочетание vieille graisse (старая, отработанная смазка] вовсе уводит его в область пищевых продуктов. Видимо, ощущая как-то абсурдность своего выбора, переводчик заменяет французское tome chose id (все пред­меты, все вещи, находящиеся здесь, т.е. в мастерской) на некие ок­рестности. Таким образом, привычный для героя-автомеханика запах смазки в мастерской превращается в переводе в запах ис­порченных продуктов вокруг мастерской, в ее окрестностях.

Рассмотрим еще один пример. У Булгакова один из персона­жей первой главы «Мастера и Маргариты» одет в черные тапоч­ки: «Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, же­ваных белых брюках и в черных тапочках».

В переводе на чешский язык произошла замена тапочек на сандалии (a cernych sandalech]. В чешском языке есть слова, обо­значающие понятия, близкие русскому слову тапочки. Tfepky (до­машние тапочки], pldtenky cvicky (спортивные тапочки]. Перевод­чик же одел Бездомного в сандалии, т.е. летнюю легкую обувь, главным образом на кожаных ремешках, что изменяет картину типичной внешности молодого интеллигента простого происхож­дения в Советской России 20-х гг.

Обратимся к другому примеру. Героиня романа Макса Фриша «Назову себя Гантенбайн» («Mein Name dei Gantenbein») собирается в свет и не может найти свою цепочку: Siefmdet ihre Halskette nicht. В переводе эта ситуация выглядит следующим образом: Она не может найти своего ожерелья. Как мы видим, немецкая шейная цепочка преобразуется в переводе в ожерелье. На первый взгляд, замена допустима. И цепочка, и ожерелье являются женскими украшениями и носятся на шее. Однако, если заглянуть в словарь

528

языка перевода, т.е. русского языка, то можно узнать, что оже­релье — это только украшение из драгоценных камней, жемчуга и т.п. Иначе говоря, ожерелье и цепочка не одно и то же. Оже­релье замысловатее и дороже цепочки. Деталь туалета служит кос­венной характеристикой персонажа, поэтому замена одного пред­мета другим представляется неоправданной.

В пятой главе «Мастера и Маргариты» описывается ситуация ожидания Берлиоза членами Правления Массолита, когда всем хотелось пить, все нервничали и сердились, и разговор шел о пи­сательских дачах в поселке Перелыгино на Клязьме:

— Хлопец, наверно, на Клязьме застрял, — густым голосом ото­звалась Настасья Лукинишна Непременова...

— Позвольте! — смело заговорил автор популярных скетчейЗагривов. — Я и сам бы сейчас с удовольствием на балкончике чайкупопил, вместо того чтобы здесь вариться.

Эта сцена особенно интересна в переводе на французский язык, так как в ней место желаемого действия обозначено словом балкончик, заимствованным из французского.

Наиболее значимыми для нашего анализа в этих фрагментах являются русское высказывание Я и сам бы сейчас с удовольствием на балкончике чайку попил... и его французский эквивалент Je m'installerais avec plaisir a une terrasse pour boire un bon verre de the...

Первое, что привлекает внимание в русской и французской фразах, это русское слово балкончик и его французский эквива­лент terrasse.

В русском языке существуют заимствованные из французско­го слова балкон и терраса, поэтому первый вопрос заключается в том, почему в переводе возникает слово terrasse, а не balcon.

Толковый словарь французского языка дает определения слову balcon, которые в русском переводе могут быть интерпретированы следующим образом:

  1. платформа, выступающая из фасада здания и сообщающа­яся с квартирой одним или несколькими отверстиями;

  2. балюстрада (перила);

  3. балкон в театре1.

Значения русского слова балкон совпадают с первым и треть­им значениями французского слова.

См.: Le Petit Robert. Vol. 1. Paris, 1987. P. 155.

.129

Первое значение, на первый взгляд, не противоречит значе­нию русского слова ба/гкончик (если не принимать во внимание уменьшительного суффикса, создающего дополнительную эмоцио­нальную окраску).

Однако при более пристальном рассмотрении денотата, обо­значенного французским словом, обнаруживается, что он не по­хож на тот, что обозначен русским сходно звучащим словом. В самом деле, французское слово balcon обозначает очень неболь­шое пространство, где хватает места только для цветов. На таком балконе пить чай невозможно. В то же время во французском языке существует слово terrasse, которое обозначает:

  1. возвышение земли;

  2. площадка на свежем воздухе на каком-либо этаже дома,идущая уступом к нижнему этажу;

  3. балкон больших размеров;

  4. площадка на тротуаре перед кафе или рестораном1.

Таким образом, третье значение практически соответствует значению русского слова в тексте оригинала. Можно предполо­жить, что именно это значение и обусловливает выбор перевод­чика. Но для французского читателя со словом terrasse ассоции­руется прежде всего совсем иная картина, соотносимая с четвер­тым словарным значением.

Реально оказывается, что четвертое значение наиболее при­вычно для французов, которые пьют чай, кофе или что-либо еще на террасах кафе и ресторанов. Поэтому само слово terrasse, воз­никающие в тексте перевода, уводит читателя совсем в иную об­ласть.

Употребляя слово terrasse, переводчик выводит персонаж на улицу. В переводе действие происходит вне дома, в обществен­ном месте, где за еду нужно платить.

Более того, французскому слову terrasse предшествует неопре­деленный артикль. Это еще раз подчеркивает, что речь идет о террасе какого-то кафе, бара или ресторана. Нарисованная в пе­реводе картина оказывается привычной и понятной французско­му читателю; ему представляется, что русские пьют чай так же, как и французы.

У М.А. Булгакова же картина представляется совсем иной.

Пить чай на балконе — это культурная традиция русских, возникновение которой можно объяснить следующим: во-пер­вых, желанием находиться в теплую погоду на свежем воздухе, вне помещения, но одновременно и у себя дома или на даче, т.е. в определенной обособленности, а во-вторых, реакцией на мало­численность и нетрадиционность открытых летних кафе даже

Le Petit Robert. P. 1947,

530

в городах. Это может объясняться не только иными климатиче­скими условиями, но и финансовой несостоятельностью большей части населения Советской России. Для них рестораны и кафе с открытыми верандами — недоступные зоны.

Форма слова балкончик в булгаковском тексте несет опреде­ленную эмоциональную нагрузку благодаря уменьшительному суффиксу -ник-, который обозначает «небольшой, уютный балкон своей квартиры, где можно приятно провести время, поставить маленький столик, поесть и попить». Такое удовольствие не вле­чет каких бы то ни было больших финансовых затрат,

Русский фрейм «чаепития» в уединенной прохладе на даче или на балкончике в московской квартире трансформируется в переводе во фрейм чаепития «по-французски», т.е. на открытой террасе какого-нибудь уличного кафе, где мимо снуют прохожие, официанты и т.п. Изменение пространственной характеристики фрейма повлекло за собой расширение его актантовой структуры, а именно расширение потенциальных участников ситуации. Иначе говоря, в оппозиции дома — в общественном месте русский фрейм располагается на одном полюсе, а французский — на другом.

В некоторых случаях прямой перевод высказываний, внешне не представляющих каких-либо затруднений, может оказаться де­формирующим. Деформации подвергаются авторские идеи, кото­рые нужно видеть не в строках текста, а «между строк».

Для иллюстрации этой деформации приведем еще один при­мер из «Мастера и Маргариты». Следующее высказывание содер­жит значительную культурологическую информацию и отношение автора к описываемой предметной ситуации. Его перевод на французский язык выполнен исключительно точно, но концепту­ально неверно. Воланд обращается к Степе Лиходееву, проснув­шемуся в состоянии тяжелого похмелья:

Однако! I Я чувствую, / что после водки / — / вы пили порт­вейн. / Помилуйте, / да разве это можно делать!

Sapristi! I Et je sens I qu'apres la vodka, I hier, I vous avez bu du portO. I Voyons, voyons, I peut-on faire une chose pareillel

В этом высказывании проявляется один из аспектов универ­сального концепта «пьянства», понятного носителям самых раз­ных культур, но различающегося как нюансами содержания, так и оценочной модальностью. В основе пьянства лежит, как правило, неумеренное (количественная категория) употребление дешевых, т.е. доступных (качественная категория), алкогольных напитков. В булгаковском высказывании формулируется правило, понятное носителю русской культуры и заключающее в себе некую норму поведения:

Гипотеза: Если человек пил водку (не выпил водки, а именно пил водку).

531

Диспозиция: он не должен после этого пить портвейн, Санкция: В противном случае наступает болезненное состояние.

Правило, показанное Булгаковым с явной иронией, основано на представлении о русском пьянстве. В русской культуре глав­ным алкогольным напитком является водка. Количество потреб­ления этого напитка может достигать весьма внушительных вели­чин. Употребление водки связано обычно с употреблением пищи (с закуской). Момент насыщения пищей может наступить раньше момента насыщения алкоголем, и тогда наступает очередь более легкого и сладкого напитка — портвейна, который можно пить без закуски. Но русский портвейн — это зачастую дешевое креп­леное вино сомнительного качества, напиток людей тяжелого ма­териального положения.

Французское представление о пьянстве связано совсем с иным продуктом потребления — дешевым красным или розовым сухим вином, доступным любому «клошару». Напротив, и водка и порто (портвейн) — относительно дорогие высококачественные импортные напитки, потребляемые в малом количестве. При этом во французской культуре считается вовсе не зазорным, а напротив, весьма изысканным выпить немного водки со льдом в качестве аперитива, во время еды выпить сухого вина, а после еды на десерт съесть дыню с порто. Поэтому во французском пе­реводе смысл описанного Булгаковым правила оказывается мало­понятным. Французский читатель видит только последователь­ность, в которой не усматривает ничего странного и опасного. На мой взгляд, для достижения желаемого эффекта, так называемой динамической эквивалентности, в переводе было бы целесообраз­но актуализировать сему количества (неумеренно большого) и ка­чества (сомнительного) потребляемых напитков. На мой взгляд, интересующий нас фрагмент высказывания мог бы выглядеть во французском переводе следующим образом:

Et je sens que vous avez abuse de la vodka, hier, et puis encore du mauvais porto,

В самом начале упоминавшегося уже романа «Лесной царь» автор анализирует, что такое монстр, в чем суть этого явления. Он обращается к этимологии этого слова и отмечает, что (во французском языке) оно связано с глаголом показывать (montrer),

утверждая, что первое происходит от второго — L'etymologie reserve deja line surprise un peu effrayante: monstre vient de montrer.

Автор при этом оказывается не совсем точным, так как пере­скакивает через некоторые звенья цепи этимологических транс­формаций: французский глагол montrer появляется примерно в X в. в форме mostrer или, как вариант, monstrer от латинского глагола monstrare с аналогичным значением. Слово же monstre восходит скорее всего непосредственно к латинскому monstrum — знамение,

532

предзнаменование, но и чудовище, невероятная вещь, урод. Одна­ко важно то, что латинский monstrum произошел от глагола monstrare, в основе значения которого лежит сема «показа». Турнье пренебрегает деталями исторических переходов, но верно пока­зывает их суть: глагол показывать оказывается первичным по от­ношению к имени монстр, во всяком случае в латинском языке.

Переводчик находит вполне удачное решение: он связывает слово монстр со словом демонстрировать, которые в самом деле этимологически родственны. Но делает это он слишком прямо­линейно, оставляя неизменной структуру фразы оригинала: «Если обратиться к этимологии, нас ожидает потрясающее открытие: слово монстр происходит от глагола демонстрировать. Перевод­чик не осознает того, что соответствующая французская фраза есть метавысказывание, т.е. высказывание о французском языке. Но метавысказывание, почти верное для французского языка, оказывается абсурдным для русского. Автором же этого абсурда для русского читателя по вине переводчика оказывается Турнье. Русское слово монстр никак не происходит от глагола демонстри­ровать. Но оно с ним этимологически связано, и этого было бы достаточно показать в переводе.