Краткие сведения о переводной письменности в древней руси

Начало русской переводной письменности восходит еще ко времени Киевской Руси, поддерживавшей оживленные торговые, политические и культурные связи как с Византией, со славянскими государствами, с Германией, Францией, так и со странами Востока, Отсюда — и частые соприкосновения с иностранными языками (прежде всего — с близкородственным староболгарским, иначе — старославянским или «церковнославянским»; со среднегреческим, скандинавскими, немецким, латинским, арабским, тюркскими и др.³) и первые опыты в словарном деле⁴, получившие дальнейшее развитие в течение средних веков, и чрезвычайно широкий масштаб переводческой деятельности, занимавшей в количественном отношении главное место в древнерусской письменности (судя по числу сохранившихся памятников)⁵.

Язык русских переводов древнего периода (чаще всего — со среднегреческого), хотя они относятся к религиозной литературе (библия, «жития святых», богослужебные тексты) или к жанру исторической хроники, был связан с живым языком тогдашней Руси. Новейшие исследования показали и подчеркнули тот факт, что в ряде случаев переводческое мастерство древней Руси подымалось на высокую ступень совершенства, как это было, например, в переводе «Иудейской войны» Иосифа Флавия и других памятников иноязычных литератур. Среди произведений древнерусской переводной литературы особой популярностью пользовались, например, «Александрия» и «Троянская притча»¹. Высокий уровень русских переводов древнего периода является результатом влияния живого народного языка на язык письменности и высокой, выработавшей уже свою традицию, культуры старославянского языка, богатого в лексическом и стилистическом отношении. Эти факторы определили большую меру самостоятельности языка переводов по отношению к языку подлинника.

В XIV-XVII веках, в Московский период, переводная литература продолжала развиваться, в ней по-прежнему большое место занимали тексты религиозного содержания, в частности — богослужебные книги. В деле развития и совершенствования переводов со среднегреческого языка (и исправления существующих переводов) огромную роль сыграл в XVI веке Максим Грек, разносторонне образованный ученый монах, приглашенный в Москву с Афона, ставший видным деятелем книжного просвещения на Руси и создавший вместе со своими сотрудниками и последователями (Дмитрием Герасимовым, Власием, Нилом Курлятевым) целую школу перевода².

Переводились со среднегреческого и произведения светского содержания, принадлежавшие к историческому и ораторско-публицистическому жанрам. Среди них, например, значительный памятник политического красноречия XV века — «Рыдание о падении великого града», посвященное взятию Константинополя турецкими войсками. Безымянный переводчик, как показало исследование, верно воспроизвел политическую направленность подлинника, сохранил его страстный пафос, передал богатую образность, вообще — решил сложные стилистические задачи, не впадая в дословность³. Пример говорит о том, что образованные и одаренные русские люди, бравшиеся за подобные работы, достигали вершин словесного искусства.

В то же время переводились с западнославянских языков, с латинского, с немецкого и иных разнообразные сочинения светского характера: рыцарские романы, книги из области географии, алхимии, врачебного дела и др. В той мере, в какой переводы поручались иностранцам-толмачам Посольского приказа в Москве, из которых иные плохо знали русский язык, они часто бывали неудовлетворительны по языку — тяжеловесны, порой непонятны¹. Отсюда — дословность, проистекавшая не из слепого почтения к букве подлинника, а из неумения выразить содержание переводимого текста.

Круг переводческой деятельности все более расширялся в сторону литературы светского содержания. Так, к XVII в. относятся попытки стихотворного перевода поэзии — например, перевода псалмов с польского. Московские бояре заказывали переводы стихов немецкого поэта Флеминга, посетившего Москву, а в иноземную («немецкую») слободу Москвы в конце XVII века был выписан для перевода (с английского) «Дон Кихот» Сервантеса.

Специалисты по истории древнерусской литературы и древнерусского языка издавна интересовались переводной письменностью как Киевского, так и Московского периодов, и целому ряду ее памятников посвящались исследования (монографии и статьи) как в XIX веке, так и в нашем столетии, причем интерес к древнерусским переводам особенно возрос в последние десятилетия, параллельно со все усиливающимся интересом к древнерусской культуре и древнерусскому искусству. Если в более далеком прошлом изучались главным образом состав переводной письменности (объем материала и разновидности), ее язык (как таковой и в соотношении с прототипами-подлинниками), ее связи с другими литературными памятниками и с фактами истории, то в наше время (с середины столетия) внимание ученых все более привлекает характер перевода, его техника и эстетические принципы, и в исследовании этой стороны объекта достигнуты существенные результаты. В обширной научной литературе, относящейся к вопросу, были совершенно единичны и разрозненны упоминания о каких-либо суждениях насчет перевода у древнерусских книжников, и могло создаться (фактически и создавалось) ошибочное впечатление, что в истории древнерусской культуры — в отличие от западноевропейской — не сохранилось определенным образом сформулированных высказываний, которые отражали бы систему взглядов на перевод². На этот пробел в представлениях 6 переводчиках русского средневековья впервые не только указала, но и заполнила его чешская исследовательница Светла Матхаузерова в ценной монографии «Древнерусская теория Искусства слова» (Praha, 1976, на русском языке)³. В этой книге есть специальная глава «Теория перевода», где автор устанавливает (точнее — реконструирует на основании многочисленных текстов переводов и сохранившихся высказываний о них) существование у древнерусских книжников нескольких систем перевода, сменявших друг друга или же действовавших в одно и то же время. Это — 1) утверждение необходимости переводить «силу и разум», иначе принцип перевода по смыслу, по содержанию, обосновываемый литературными свидетельствами еще XII в. («Пролог» Иоанна Экзарха Болгарского к переводу «Богословия» Иоанна Дамаскина и так называемый «Македонский листок» — фрагмент рассуждения о переводе); 2) вольный перевод, применявшийся преимущественно к произведениям светской литературы («Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Хроникам» Георгия Амартола, Иоанна Малалы, «Повести об Акире Премудром», «Александрии» и др.) и не аргументированный какими-либо сохранившимися рассуждениями о нем; 3) принцип дословного воспроизведения подлинника, перевода «от слова до слова», действовавший с XIV по XVII век при передаче литургических текстов; 4) школа Максима Грека, сущность которой С. Матхаузерова обозначает как «грамматическую теорию перевода», намечая в ней четыре основные аспекта — признание особой важности проникновения в грамматику языка, осознание специфических различий языков — как грамматических, так и лексических, «стремление приблизить литературный церковнославянский язык к русскому разговорному языку» и, наконец, критическое отношение к переводимому тексту, служившее предпосылкой как для верной его передачи, так и для исправления старых переводов; и 5) выработка синтетических тенденций в деле перевода, характеризуемых исследовательницей как «синтетическая теория перевода». Эти тенденции проявлялись в XVII веке в деятельности Симеона Полоцкого, автора трактата «Жезл правления», как требование переводить «и разум, и речение», т. е. и смысл, и способ выражения, форму, и у полемизировавшего с ним Евфимия Чудовского, требовавшего, чтобы «речение и разум не были переменены». С. Матхаузерова подчеркивает, что «взгляды Симеона Полоцкого имеют много общего с взглядами классических авторов и авторов Ренессанса» (т. е. Цицерона и Данте — с. 53) и дает далее обобщение: «Теория перевода в 17-м веке синтезировала в себе все крайние возможности. В ней соединялись теория перевода по смыслу и по букве, теория свободного и строго пословного перевода, теория перевода с преобладающими и грамматическим, и эстетическим аспектами. Переводы богословских текстов и методы перевода светской литературы взаимопроникались» (с. 54).

Данный С. Матхаузеровой сжатый обзор методов перевода и взглядов на него с XII по XVII век в развитии древнерусской культуры, являющийся результатом глубокого и впервые предпринятого в столь широком масштабе исследования, вносит огромный вклад в историю перевода и представляет картину разнообразных видов переводческой деятельности и связанных с ней воззрений, их смены, борьбы, взаимодействия. Вполне четко отмечена также та большая роль, которую переводы (в данном случае — церковных книг) сыграли в религиозно-политической борьбе и в XVI веке, когда Максим Грек исправлением ошибок в ранее переведенных рукописях вызвал нарекания со стороны книжников, приверженных к старине, и подвергся гонениям; и в XVII веке, когда исправление переводных же богослужебных текстов, предпринятое по почину патриарха Никона, послужило основанием для раскола русской православной церкви и вызвало серьезные последствия в жизни государства.

Единственная оговорка, которую может вызвать посвященная переводу глава в труде С. Матхаузеровой, относится к терминологии. Автор широко пользуется термином «теории», говоря о воззрениях на перевод в древней Руси. В соответствии с предложенной в этой книге (см. выше — гл. первую) трактовкой понятия «теория перевода» представлялось бы более уместным, во всяком случае — более осторожным пользоваться понятием «нормативной переводческой концепции» или просто «взглядов на перевод» (во избежание модернизации).

В отличие от древнерусского изобразительного искусства (архитектуры, живописи, резьбы, чеканки и др.), фольклора (былин, песен, сказок) или такого памятника литературного творчества, как «Слово о полку Игореве» (требующего уже, правда, переводов на современный русский язык), древнерусские переводы не могут считаться живой для нас художественной ценностью: слишком древен, недоступен для современного русского читателя их язык и слишком чуждо по содержанию большинство оригиналов. Оценить их может ученый-филолог, владеющий их языком. Что же касается переводческих воззрений, так убедительно восстановленных ныне, то на дальнейшее развитие взглядов в этой области они не смогли оказать существенного воздействия: слишком крутой поворот произошел в развитии русской культуры, как : и в ходе всей жизни страны, в начале XVIII века; он сопровождался и разрывом со многими традициями прошлого.