§ 5. Стилистический аспект порядка слов

Интересный пример преобразования порядка слов можно встретить в переводе фрагмента романа «Мастер и Маргарита» на сербский язык.

Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена.

503

На чистом вечернем небу cujao je пун месяц и проби/ао се кроз кленово гран>е.

В русском тексте мы сталкиваемся с порядком слов, отража­ющим авторское видение реальности. Порядок слов в тексте Бул­гакова весьма своеобразен. В нем можно выделить несколько тема-рематических комбинаций.

Начало высказывания строится по привычному для поэтики Булгакова порядку, имитирующему устное сообщение: на первом месте оказывается рема, то главное, что должен «увидеть» чита­тель в вечернем небе, т.е. луна. Небо создает необходимый фон для этого главного объекта, привлекающего взгляд. Небо с его ха­рактеристиками помещается в более слабую, безударную пози­цию: Луна' (Р) // в вечернем чистом небе (Т)... Затем следует связ­ка, объединяющая первую тема-рематическую комбинацию со второй, — висела. Связующий глагол выполняет функцию темы вюрой тема-рематической комбинации: висела (Т) // по'лная, ви'д-ная (Р) сквозь ветви клена.

Переводчик следует принципу логичности высказывания. Он перемещает на первое место тему, создающую фон, простран­ственную рамку: На чистом вечерпем небу (Т), затем следует свя­зочный глагол, довольно вяло передающий сочную характеристи­ку булгаковской луны, и собственно рема: cujao je пун месяц (Р). Глагол, следующий после союза и, выполняет роль связки со вто­рым тема-рематическим блоком, в котором он выполняет функ­цию темы: проби/ао (Т) се кроз кленово гранте (Р).

Таким образом, в переводе мы видим логически правильное развертывание высказывания о референтной ситуации, описан­ной в тексте оригинала. Однако поэтика булгаковского текста предстает в несколько искаженном виде. Оригинальный, свой­ственный Булгакову синтаксис превращается в нормативную «общую» структуру в тексте перевода. Переводчик не замечает и еще одной особенности поэтики Булгакова, знаком которой яв­ляется «синтаксическая ошибка» автора. Когда на компьютере набираешь эту булгаковскую фразу, умная и нормативно образо­ванная машина отмечает ошибку. «Обычно качественное прила­гательное предшествует относительному», — сообщает она и пред­лагает поменять их местами. Переводчик следует логике и изме­няет порядок следования прилагательных, т.е. использует прием пермутации для сохранения нормативности переводного текста:

в вечернем На чистом

«Синтаксическая ошибка» автора заставляет задуматься над причиной, и поэтика булгаковской фразы становится более ясной, более отчетливо проявляется ее ритмический рисунок, заключаю-

504

"

щийся в очевидном параллелизме фрагментов фразы в сочетании со сломом этого параллелизма. Попробуем устранить из фразы «неправильно» расположенное относительное прилагательное (чистое}. После слова луна, притягивающего основное внимание читателя, фраза строится в этом случае в виде последовательнос­ти симметричных фрагментов:

Луна Ц в вечернем небе висела полная видная сквозь ветви клена

Очевидный параллелизм создает монотонность, и Булгаков нарушает эту монотонность, поместив качественное прилагатель­ное чистом после относительного, что не соответствует норме, т.е. нарушает привычный, ожидаемый порядок.

В переводе на сербский язык глагол висела заменяется глаго­лом cujao, прилагательное видная — глаголом проби/ао, а слово ветви семантическим эквивалентом гранте. Создать аналогичный авторскому ритмический параллелизм оказывается невозможным. Поэтому выбор, сделанный переводчиком в пользу нормативной и логически правильной синтаксической организации высказыва­ния, оправдан.

Рассмотренная фраза булгаковского текста и ее перевод на сербский язык позволяют обратить внимание еще на один аспект смысловой организации высказывания, выражаемой синтаксиче­ским строем фразы, а именно антропоцентризм, присутствие че­ловека в высказывании. В русской фразе читатель может отожде­ствить себя с рассказчиком или с персонажем, который будет действовать в референтной ситуации. Именно он видит луну и оценивает ее свойства. Русская фраза, тяготеющая к такому ант­ропоцентризму, более субъективна. В переводе луна предстает не через восприятие человека, а как самостоятельный предмет, т.е. более объективно.

Совсем иначе выглядит эта фраза в переводе на французский язык:

Ее внешняя форма совсем не соответствует русскому оригина­лу. Однако французскому переводчику удается сохранить антропо-центричность оригинального высказывания. Форма a trovers -сквозь, с которой начинается французская фраза, сразу отправляет

505

читателя в область восприятия. Читатель должен что-либо увидеть, и он видит луну, главный предмет высказывания, оказывающийся в достаточно сильной позиции. Но логика французской антропо-центричной фразы не та, что в русском тексте. Француз сначала видит ближайший к нему предмет (les branches d'un erable — вет­ви клена), затем то, что привлекло его внимание (lapleine lune — полная луна), и, наконец, самое отдаленное — фон (le del pur du soir— чистое вечернее небо}. Такой порядок, на первый взгляд, не соответствует представлению о французском синтаксисе, которое мы встречали у Вине и Дарбельне, сравнивавших французскую фразу с английской. Однако приводившаяся ими в качестве при­мера фраза // a regarde (I) dans le jardin (2) par la porte ouverte (3) построена как определенно-личная, в ней уже выведен субъект восприятия. В переводе булгаковской фразы после вынесенного на первый план ближайшего наблюдаемого предмета с наречием a travers, восстанавливающего антропоцентризм, сразу следует цель — главный предмет, а затем уже выводится фон, окружение этого предмета. Таким образом, подтверждается справедливость интересного наблюдения канадских исследователей об асиммет­рии французской и английской логик синтаксической организа­ции высказывания.

Итак, синтаксический аспект перевода, синтаксические пре­образования — чрезвычайно многосторонняя проблема. Она не сводится, как может показаться на первый взгляд, к фиксиро-ванности различных элементов высказывания, главным образом субъекта и глагола, в большей или в меньшей степени обуслов­ленной строем того или иного языка. Не сводится она и к ком­муникативному порядку расположения элементов высказывания в речевой цели и, соответственно, тема-рематическому членению высказывания. Проблема оказывается значительно обширней и уводит нас в область представления тем или иным языком дина­мической картины мира, именно динамической, ведь речь идет о том, как тот или иной язык показывает последовательное разви­тие события во времени и в пространстве.