Структурная и коммуникативная организация семантики высказывания

18. Термы, входящие в состав пропозиции, формируют определенную структуру. Эта структура иерархична: прежде всего, термы обладают рангами — первым, вторым и т. д. Каковы основания, которые позволяют нам судить об этом и определять ранги термов?

Пропозиция и, шире, семантическое представление высказывания, — это языковой аналог неязыкового образования, фрейма, т. е. структуры, с помощью которой человек организует поступающую информацию. Фрейм, как мы видели («Введение», п. 6.3), — иерархическая структура, его терминалы можно представить как ответы на вопросы типа «что (кто) причина данного действия?» и т. п., причем эти вопросы неравноценны по своей релевантности для человека, отсюда и основной источник их ранжированности, иерархичности. Естественно, что при «оречевлении» информации языковое воплощение фрейма при всех необходимых модификациях должно удерживать его общую структуру.

Вместе с тем, у нас нет никаких средств обнаруживать непосредственно тип иерархии, присущий структурной организации семантики высказывания. Поэтому для выполнения данной задачи существуют, по-видимому, два пути (которые никоим образом не исключают друг друга, — напротив, предполагается использование обоих). Первый основан на чисто-интуитивном установлении иерархических «весов» термов пропозиции. Так, с интуицией любого носителя языка, любого лингвиста будет в согласии решение, согласно которому порядок термов в пропозиции ‘дарить’ (‘Иван’, ‘книги’, ‘брат’) отражает их иерархию: «самый старший» терм — первый и т. д. Как при всяком гипотетическом решении, опирающемся на интуицию, необходима проверка практикой, которая в данном случае заключается в изучении всех следствий из постулированного типа иерархии для описания языка.

Второй путь основывается на предположении о том, что языку в довольно высокой степени присуще свойство иконичности; подобно тому как, скажем, при зрительном восприятии формируемый человеком образ топологически воспроизводит внешнее пространство, так и на следующих этапах переработки информации: основные соотношения сформировавшейся структуры «переносятся» не только в семантическое представление высказывания, но и в его синтаксическое представление. Синтаксическая же структура уже поддается — в определенной степени — наблюдению. Следовательно, в меру адекватности изложенного предположения, мы можем делать некоторые заключения о семантической структуре, основываясь на наблюдениях над структурой синтаксической.

Разумеется, здесь необходимы весьма существенные оговор-_/83//84/ки. Самая важная из них заключается в том, что семантическая структура изоморфна (частично) далеко не всякой синтаксической. Среди всех синтаксических структур, действительных для данного языка, всегда можно выделить такой их набор, в который входят наиболее простые, элементарные, не являющиеся результатом тех или иных преобразований, нейтральные (т. е. лишенные эмфазы) структуры. Именно последние могут служить источником гипотез о структурной организации семантики высказывания. Если вернуться к пропозиции ‘дарить’ (‘Иван’, ‘книги’, ‘брат’), то из синтаксической структуры Иван дарит книги брату можно извлечь достаточно «намеков» на иерархическое соотношение термов. Так, слово Иван позиционно и морфологически обнаруживает свое старшинство, аналогично обнаруживаются «веса» и двух других слов. Поскольку конструкция несомненно принадлежит к числу элементарных, ядерных, прототипических, морфосинтаксическая информация, скорее всего, релевантна для решения семантических вопросов. В данном случае это решение очевидным образом совпадает с тем, которое мы получаем путем непосредственного обращения к интуиции.

Другая оговорка относится к тому, что информация об иерархии термов внутри пропозиции не должна пониматься как установление самостоятельных единиц в абсолютном семантическом пространстве языка. Иерархия этого рода указывает лишь на отношения внутри каждой данной пропозиции.

Возможна ли и необходима ли некоторая абсолютная иерархия семантических единиц, выступающих в качестве термов пропозиции? Если да, то как ее можно установить? Здесь также может помочь обращение к синтаксису, к грамматике. Можно объединить в классы пропозиции по местности их предикатов, т. е. по числу входящих в них термов, а затем обратиться к рассмотрению синтаксических структур, отвечающих каждому классу. Далее можно выделить те термы, которые получают одинаковое морфосинтаксическое выражение. В результате мы получим те категории, которые традиционно выделяются в языкознании под именем «субъект», «объект», «адресат» и т. п. В соответствии с одной из существующих традиций мы будем называть их «семантические роли». Подчеркнем, что при обрисованном здесь подходе наборы семантических ролей в разных языках вовсе не обязательно будут тождественны. В частности, для эргативных языков не будет выделено такой семантической единицы (семантической категории), как субъект, — вместо этого в семантической системе языка мы обнаружим, скажем, категории субъекта действия и субъекта состояния, не сводимые друг к другу.

19. Семантическая структура, которая устанавливается в результате ранжирования термов пропозиции и присваивания каждому из них квалификации «субъект», «объект» и т. п., направлена преимущественно вовне в том смысле, что призвана _/84//85/ в первую очередь отразить устройство фрагмента действительности, который описывается высказыванием. Ее — неизбежная — субъективность носит главным образом «коллективный» характер: структурирование внешнего мира средствами языковой семантики осуществляется согласно закономерностям, присущим языку данного коллектива (народа, этноса). Но язык должен предоставлять говорящему и средства такой организации высказывания, которые отражали бы его индивидуальное ви´дение, его точку зрения на то, чтó является отправным пунктом сообщения, чéм он пополняет тезаурус, т. е. запас знаний, слушающего.

Поскольку структура, возникающая в результате использования та­ких средств, непосредственно связана с информационными взаимоотноше­ниями между говорящим и слушающим, т. е. с процессом коммуникации, а не только отражения, ее уместно считать и называть коммуникативной.

19.1. Пожалуй, более известен другой термин: актуальное членение предложения. В настоящее время обзор истории вопроса, связанного с понятием актуального членения предложения (и близкими к нему), освещение всех высказанных в литературе точек зрения становится предприятием достаточно затруднительным. Поэтому нам придется отказаться от мысли представить все или даже основные концепции в данной области⁴¹. Вместо этого мы предпримем попытку свести в некоторую систему понятия, относящиеся к данной сфере.

Возможно, начать надо с того, что этот термин, по крайней мере, русский аналог введенного В. Матезиусом соответствующего чешского термина, нельзя признать удачным. Хотя, разумеется, термин значит в точности то, что мы в него вкладываем, и ничего более, при употреблении терминосочетания его компоненты сохраняют по крайней мере свои коннотации. В каком же смысле можно понимать «актуальность» членения предложения в данном случае? Чаще всего полагают, что речь идет о таком членении предложения, которое актуально для данного контекста. Иначе говоря, считается, что предложение можно расчленить разными способами, но в конкретном контексте реализуется один из них. Следует только добавить, что имеется в виду не всякое членение предложения, а выделение в его составе темы и ремы; тема — это то, о чем говорится в предложении, а рема — то, что сообщается по поводу темы.

Приходится констатировать, что, вопреки пониманию актуального членения предложения Матезиусом и др., первая часть изложенного толкования — связанность с контекстом, — которая и оправдывает эпитет «актуальное», нередко не учитывается, и в определении, если оно вообще дается, остается только вторая часть, связанная с трактовкой понятий темы и ремы.

Но уже сами по себе представления о том, что предложения (высказывания) можно членить различным образом при сохранении их синтаксической структуры, по крайней мере нуждает-_/85//86/ся в определенной корректировке. Прежде всего, здесь не различаются аспекты речевой деятельности — речепроизводство и речевосприятие. С точки зрения порождения речи, семантика предложения (высказывания) задается до выбора синтаксической структуры, а один из первых этапов семантического структурирования — вычленение темы сообщения (см. об этом гл. V). Так что с этой точки зрения нет никаких оснований утверждать, что «готовый» синтаксис модифицируется применительно к коммуникативно-семантическим задачам, определяемым контекстом.

В плане восприятия речи предложение не существует вне своего контекста, а в данном контексте предложение, — если в нем нет неумышленной или умышленной неоднозначности, — может члениться, как правило, одним-единственным образом.

В чем же тогда смысл утверждений о «лабильности» структуры предложения при подходе к нему с точки зрения актуального членения? Эти утверждения отражают не аспекты речевой деятельности, а позицию лингвиста, анализирующего текст, и, скорее, даже не текст, а изолированное предложение, «помещенное» в текст. Действительно, такое предложеие, особенно если оно записано, лишено просодических характеристик, может трактоваться по-разному, т. е. в нем по-разному могут выделяться тема и рема в зависимости от того, в рамках какого потенциального текста (контекста) мы его себе представим. Синтаксическая структура предложения при этом не меняется, что и создает впечатление об актуальном членении как о чем-то «надстраивающемся» над синтаксической структурой.

О том, вполне ли справедливы представления о неизменности синтаксической структуры при изменении актуального членения, будет сказано ниже. Сейчас же попытаемся выяснить, можно ли применить кратко и схематически изложенную концепцию к описанию системы языка и речевой деятельности (а не к тому, как «обращается» лингвист со своим материалом, как видит его).

19.2. Начать можно с того, что традиционные определения темы и ремы — «то, о чем говорится» и «то, что говорится» — полностью воспроизводят классическое, восходящее к Аристотелю определение субъекта и предиката суждения в логике⁴² (во всяком случае, в классической логике). Уже из этого следует, во-первых, что если мы используем при описании семантики категории субъекта и предиката и, наряду с этим, понятия темы и ремы, то нужно отчетливо понимать и оговаривать различие между ними или же эксплицитно признать их эквивалентность; во-вторых, если не сводимость, то уже сама по себе несомненная близость, однопорядковость темы и субъекта, ремы и предиката ясно указывают на семантический характер категорий актуального членения. Из последнего, в свою очередь, вытекает, что выражение «актуальное членение пред-_/86//87/ложения» по крайней мере неточно и в этом отношении, ибо членению подвергается не предложение как таковое, а его семантическое представление.

Но и последняя формулировка скорее всего не вполне корректна. Дело даже не в том, что едва ли уместно говорить о членении — операции линейной по своему смыслу — применительно к семантическому представлению, для которого более свойственна нелинейность. Просто в тех реальных случаях, для которых и возникает необходимость в понятии типа актуального членения, мы на самом деле ничего не членим, причем, вероятно, не только как носители языка, но и как лингвисты.

19.3. Вспомним еще раз о соотношении понятий «тема» и «субъект», «рема» и «предикат». Мы склоняемся к тому, что нет ни необходимости, ни даже возможности различать эти понятия: большая ясность будет достигнута, если мы эксплицитно отождествим их для одной из реально существующих трактовок субъекта и предиката. Как уже отмечалось, в логике существует и по сей день аристотелевское понимание субъекта и предиката. Важнейшая особенность этого понимания заключается именно в том, что здесь семантика любого высказывания, «равная» одному суждению, представима как включающая два, и только два, компонента — субъект и предикат. Применительно к семантике, возможно, акцент следует делать на вычленении (выделении) темы: тема как предмет сообщения противополагается «всему остальному», а «все остальное», в свою очередь, может быть суждением⁴³. Коль скоро внетематическая часть семантического представления высказывания сама может выступать в виде суждения (пропозиции), то она, соответственно, будет в этом последнем случае обнаруживать собственную внутреннюю структуру — свой субъект и предикат. Субъект внетематической части или же какой-то другой ее компонент обязательно связан с первоначально выделяемым субъектом-темой, или метасубъектом, высказывания (например, как часть и целое, обладатель и обладаемое), а может и просто дублировать его.

19.3.1. Прежде чем перейти к несколько более детальному изложению настоящей трактовки коммуникативной организации семантики высказывания, обсуждению следствий, вытекающих из нее для семантики и синтаксиса, приведем некоторые простые примеры. В предложении Тетя подарила Маше бусы, рассматриваемом в контексте, где предыдущее предложение — скажем, На день рождения Маши пришли все родственники, темой-субъектом выступает ‘тетя’, а ремой-предикатом — ‘подарила Маше бусы’. В предложении Эти бусы подарены Маше тетей из контекста наподобие Маша очень любит свои янтарные бусы тема-субъект — ‘эти бусы’, а рема, сама являющаяся суждением, — ‘тетя подарила Маше эти бусы’. Тема здесь дублирует компонент внетематической (рематической) части — ‘эти бусы’. _/87//88/

В бирманском предложении тахкан³ га¹ чано² доу¹ пхэй² пхэй² нэ¹ мэй² мэй² доу¹ эй⁴ ча¹ ба² дэ² ‘В одной из комнат спят наши папа и мама’, букв. ‘Одна комната [показатель слова-темы] наши папа и мама спят’ фор­мально помеченная специальным показателем тема — ‘одна комната’, а рема, т. е. внетематическая часть, — ‘наши папа и мама спят [в этой комна­те]’. Рема сама выступает суждением, в нем есть компонент, здесь показан­ный в квадратных скобках, чтобы отметить его «поверхностную» невыра­женность, который дублирует тему (точнее, вероятно, кореферентен теме).

Приведенные примеры, вполне обычные, думается, уже отчасти показывают направление дальнейшего анализа интересующих нас понятий. Семантическая сущность того, что называют актуальным членением предложения, заключается прежде всего в обособлении темы сообщения. Это действительно и для порождения, и для восприятия речи; говорящий как бы делает заявку ‘Я буду говорить об X’, или ‘X является темой моего сообщения’, а слушающий аналогичным образом в тексте определяет, на какую тему, по поводу чего делает сообщение говорящий. Это отдельная семантическая операция и для говорящего в процессе речепроизводства, и для слушающего в процессе речевосприятия, и можно считать, что ей тоже соответствует самостоятельное суждение, самостоятельная пропозиция с одноместным предикатом-константой ‘...есть тема’, ‘...является темой’.

19.3.2. При такой трактовке мы делаем еще один «шаг в сторону» по отношению к традиционной аристотелевской дихотомии субъект/предикат. Всякое высказывание оказывается в этом случае включающим в свой состав два суждения, из которых первое имеет константный предикат. Тогда фигурировавшее выше высказывание Тетя подарила Маше бусы в качестве своего семантического представления тоже будет иметь два суждения: ‘Тетя есть тема сообщения’ и ‘Тетя подарила Маше бусы’. По-видимому, семантическое различие с точки зрения актуального членения между разными высказываниями при обрисованном подходе будет заключаться в том, с чем во внетематической части связана тема — субъект суждения при предикате-константе ‘является темой’. Для высказывания Тетя подарила Маше бусы наблюдается соответствие ‘субъект₁’ = ‘субъект₂’, в то время как для высказывания Эти бусы подарены Маше тетей, для приводившегося выше бирманского высказывания субъект-тема соответствует несубъектному компоненту внетематического суждения. На том, с компонентом какого типа в составе внетематического суждения связана тема, может основываться типология высказываний с точки зрения актуального членения.

Наконец, надо сказать, что если в разных языках, как отмечалось выше, может быть вместо одного субъекта несколько не совпадающих семантических категорий наподобие «субъекта _/88//89/ действия», «субъекта состояния» и т. п., субъект-тема — компонент семантики любого языка. В зависимости от того, какими другими «субъектоподобными» единицами располагает данный язык, субъект-тема либо совпадает с единственным существующим в языке субъектом, отличаясь от него лишь в конкретных конструкциях — синтагматически, либо входит в своего рода «систему субъектов» языка на правах ее особого члена.

19.3.3. Хотя актуальное членение (коммуникативная организация), как видно из изложенного, имеет семантическую природу, это не значит, что здесь нет точек соприкосновения с синтаксисом. Мы остановимся сейчас лишь на тех аспектах синтаксиса, которые с необходимостью должны рассматриваться сквозь призму семантики.

Начнем с того, что не вполне точно традиционное представление, согласно которому различия в актуальном членении предложения в типичном случае не затрагивают синтаксическую структуру, оставляя ее неизменной. Наиболее простая ситуация — изменение позиции того или иного члена высказывания, например, вынесение его вперед, очень часто делает инвертированный компонент представителем темы. Поскольку линейная структура — несомненный признак синтаксического строения, инверсия, связанная с тематизацией, очевидным образом небезразлична для синтаксической структуры. Хорошо известны и тесные отношения, связывающие сдвиг в актуальном членении с активно-пассивными преобразованиями конструкций, что уже выходит за пределы линейного синтаксиса (см. об этом также гл. III, п. 26.1.2).

Самым же существенным образом сказывается на синтаксической структуре изменение актуального членения, пример которого представлен выше бирманским высказыванием (см. п. 19.3.1). Специфичность такого высказывания заключается в том, что слово, отвечающее теме — слово-тема, — здесь вообще не входит в его синтаксическую структуру. В самом деле, если оперировать традиционными членами предложения, то в качестве какого члена можно трактовать слово такхан³ ‘одна комната’ в нашем примере? Его нельзя квалифицировать как обособленное, инвертированное обстоятельство места, потому что оно не имеет и не способно в данном случае иметь синтаксическое оформление, которое указывало бы на обстоятельство места. Не может это слово служить и подлежащим, так как подлежащее требует семантического согласования со сказуемым, здесь же сказуемое — эй⁴ ча¹ ба² дэ² ‘спят’, семантически и формально согласующееся с подлежащим (группой подлежащего) чано² доу¹ пхэй² пхэй² нэ¹ мэй² мэй² доу¹ ‘наши папа и мама’. Следовательно, обособленный член такхан³ ‘одна комната’ в сопровождении показателя слова-темы га¹ не входит в синтаксическую структуру предложения. Постулированная выше двупропозитивность любого высказывания (наличие двух суждений в его семантической структуре) находит в дан-_/89//90/ном случае свое «поверхностное» выражение: синтаксически высказывания этого типа состоят из двух самостоятельных частей.

Во многих других языках, в том числе в русском, такие высказывания, особенно в разговорном языке, тоже возможны и, более того, довольно широко распространены, например, Медведи — они такие милые. Разница с бирманским примером заключается в том, что, во-первых, тема при ее обособлении, которое выводит соответствующее слово за пределы синтаксической структуры предложения, обязательно дублируется в составе «основной» части высказывания местоимением; во-вторых, такое местоимение чаще всего соответствует субъекту (внете-матического компонента), т. е., иначе говоря, между темой и связанным с ней компонентом внетематической части типично соотношение ‘субъект₁’ = ‘субъект₂’. Однако в принципе возможны и другие соотношения. Например, наше бирманское высказывание в русской разговорной речи вполне может быть передано так: Однá комната — в ней наши папа и мама спят. Обязательным, как видим, является лишь воспроизведение темы местоимением в «основной» части высказывания, которая в этом смысле не терпит эллиптичности, нормативной для бирманского языка (точнее, в бирманском языке отсутствие местоименного дублирования вообще не расценивается как эллипсис).

Надо сказать, что более или менее обязательное воспроизведение темы местоимением известно во многих языках. Так, в индонезийском языке существует многократно описанная (см. особенно [Прокофьев 1973]) конструкция типа Orang itu namanja Amir ‘Этого человека зовут Амир’, букв. ‘Этот человек — имя-его Амир’. В конструкциях этого вида слово-тема практически обязательно дублируется местоименной энклитикой, ‑nja в приведенном примере. Споры идут обычно относительно грамматической квалификации конструкций: считать их синтаксически простыми или сложными, где роль сказуемого выполняет предложение, в нашем случае namanja Amir ‘его имя — Амир’ [Прокофьев 1973]. Для описания подобных явлений — вынесения в препозицию некоторого члена предложения с одновременным обособлением и тематизацией употребляется и особый термин — пролепсис, используемый, в частности, авторами-иранистами [Боголюбов 1965]⁴⁴.

С нашей точки зрения, адекватная трактовка этого и сходных явлений должна исходить из, во-первых, одновременного рассмотрения двух планов — семантического и синтаксического в их соотнесенности, а, во-вторых, из эксплицитного признания собственно синтаксической специфики высказываний, которая заключается в выведении слова-темы из рамок синтаксической структуры предложения. Тем самым семантический процесс тематизации, который состоит в обособлении темы путем придания соответствующему элементу собственного предиката ‘является темой’, здесь проявляется и в синтаксическом обособле-_/90//91/нии, т. е. невхождении слова-темы в синтаксическую структуру предложения⁴⁵.

В свете развиваемых здесь представлений можно, думается, описать непротиворечиво и семантику высказываний, в которых, согласно довольно распространенным взглядам, отсутствует тема. Например, таковыми признают высказывания с постпозицией подлежащего наподобие стучит дятел, горит восток зарею новой, а иногда и бесподлежащные неопределенно-личные высказывания типа продают помидоры [Николаева 1982; Русская грамматика 1982, II]. Одним из доказательств атематичности высказываний считают то, что они не отвечают на вопросы кто стучит? что горит зарею новой? что продают? соответственно, а, скорее, на вопрос что происходит? Иными словами, высказывания такого типа описывают как бы нерасчлененную, глобальную ситуацию [Русская грамматика 1982, II: 195–196].

Если сохранять аристотелевское определение темы как «того, о чем говорится», то признание атематических высказываний имеет довольно странный результат: допускаются тем самым высказывания, в которых ли­бо говорится «ни о чем», либо «неизвестно о чем». В то же время не только «по букве», но и «по духу» определения кажется очевидным, что, скажем, в высказывании стучит дятел говорится о дятле [Касевич 1984b]. Однако верно и утверждение о том, что высказывание этого типа отвечает на вопрос что происходит?, и здесь можно действительно усмотреть указа­ние на акцентирование ситуации en bloc без вычленения ее составляющих.

Можно представить себе два варианта решения вопроса (и оба они основаны на положениях, сформулированных выше). Первый состоит в том, что в качестве темы мы признаем не выраженный в высказывании «неопределенный локализатор» типа ‘здесь’; чаще всего он указывает на локализацию речевого акта. Действительно, когда некто говорит стучит дятел, то он фактически описывает — с данной точки зрения — ситуацию в том месте, где он находится, реально или мысленно, или как-то «отсчитывающуюся» от этого места: Здесь (там, недалеко от меня, вдалеке) стучит дятел. Соответственно темой будет ‘здесь’ и т. п., а ремой — ‘стучит дятел’.

При втором варианте решения мы можем исходить из того, что, как мы видели, при переходе от семантики к синтаксису может происходить, и чаще всего происходит, своего рода «втягивание» [Касевич 1984b] синтаксического соответствия темы в общую структуру высказывания, когда имеет место его совмещение с кореферентным ему компонентом ремы, т. е. ‘Иванов есть тема : моего сообщения]’ + ‘Я могу положиться на Иванова’ → На Иванова я могу положиться. Не исключено, что «втягивание» может иметь своим результатом включение субъекта-темы в состав предиката-ремы, ведь последний в любом случае есть предикат как функтор плюс несубъектные термы. В «атематических» высказываниях предикат-рема, при выборе данной _/91//92/ трактовки, включает («втягивает» в себя) и субъектный терм.

Вероятно, предпочтительнее первый из обрисованных вариантов ре­шения. Если мы не готовы расстаться с принятым определением темы, то едва ли допустимо в принципе говорить об атематических высказываниях.

Роль и функционирование темы и ремы в процессах речевой деятельности будут освещены в главе V. _/92//93/