«Деревенская проза» и ее место в литературе

Термин «деревенская проза» придуман критиками. А.И. Солженицын уточнил: «А правильней было бы назвать их нравственниками - ибо суть их литературного переворота была возрождение традиционной нравственности, а сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной наглядной предметностью». Термин условен, ибо в основе объединения писателей-«деревенщиков» лежит вовсе не тематический принцип. Далеко не всякое произведение о деревне относили к «деревенской прозе».

Писатели-деревенщики изменили угол зрения: они показали внутренний драматизм существования современной деревни, открыли в обыкновенном деревенском жителе личность, способную к нравственному созиданию.

„Деревенщики“ обращаются к самым трудным и насущным проблемам существования человека и общества и полагают, что суровый жизненный материал их прозы априори исключает игровое начало в его интерпретации. Учительский нравственный пафос русской классики органически близок „деревенской прозе“. Проблематика прозы Белова и Шукшина, Залыгина и Астафьева, Распутина, Абрамова, Можаева и Е. Носова никогда не была абстрактно значима, а всего конкретно человечна. Жизнь, боль и мука обыкновенного человека, чаще всего крестьянина (соль земли русской), попадающего под каток истории государства или роковых обстоятельств, стала материалом „деревенской прозы“.

Повести и романы этих писателей драматичны - одним из центральных образов в них является образ родной земли. Не любить ее и человека на ней нельзя - в ней корни, основа всего. Читатель чувствует писательскую любовь к народу, но его идеализации в этих произведениях нет. Любить народ - значит видеть с полной ясностью и достоинства его и недостатки.

У “деревенской прозы” изначально имелась одна коренная “слабость”, отличавшая ее от “городской прозы” или, к примеру, от “школьных повестей”: ее герой не был и принципиально не мог быть ее читателем. И все-таки “деревенская проза” не стала этнической частностью литературного процесса. Она сумела сделать очень важную вещь — “снять” замкнутость круга тяжелых и бессмысленных крестьянских работ раскрытостью героя в природу и в мир, в его красоту. Деревенский, ничего не читающий человек, проживший наедине с собой свою тяжелую жизнь, вдруг осознает свою незряшность, неслучайность своего прихода в мир, и шире — значимость и высокий смысл всякого человеческого дыхания. “Деревенская проза” всем, отчужденным от собственной жизни, подала утешение и надежду — на то, чтобы стать и быть собой. Она, может быть, выявила образ Божий в пресловутом “советском человеке”. Она же сделала русскому языку, зажеванному канцелярщиной советских газет, спасительную инъекцию живых народных говоров, северо-русских и сибирских. И ведь что интересно: эта проза не была отдельно стоящим явлением в искусстве.

И все-таки определение “деревенская проза”, бывшее удачным и отражавшее литературную реальность, казалось во времена, когда, собственно, и создавался основной текстовой массив, чем-то достаточно искусственным, существующим для потребностей преподавателя и литературоведа. Белов был Беловым, Распутин — Распутиным, Личутин — Личутиным, Крупин — Крупиным. Значение каждого художника превышало значение социальной и этической общности деревенщиков.

Билет 22

Библейские мотивы и образы в творчестве Л.Андреева

Рассказ «Иуда Искариот». Иуда – символ предательства. Андреев изображает Иуду с двумя лицами: один глаз неподвижный, слепой, другой – живой (сходство с Воландом, но он появился позже). Христа не раз предупреждал, что Иуда из Кариота – человек дурной славы и его надо остерегаться, но Иисус не отвергает его, несмотря на роптание всех учеников, даже назначает его казначеем. Чтобы Иисуса не побили, он обманывает граждан одного города, называя Иисуса обманщиком, любящим деньги. После этого Иисус больше не разговаривал с ним и даже не смотрел в его сторону. Для Иуды это было предательством ради любви, а для Иисуса просто предательством. Дальше была известная история с серебряниками, благодаря которой Иисус и стал мессией.

Иуда считает, что предал Иисуса не ради монет, а ради свершения должной миссии.

Но нельзя ради истины лгать. Истина должна быть неприкосновенна. Так же как вера и любовь. А Иуда переворачивает истину, любовь, веру. "Я вас люблю, но я вас называю разбойниками, чтобы вас спасти". Ложь во спасение ни Иисус, ни его ученики не приемлют.

Андреев не говорит, что предательство дурно в этом рассказе, а он просто погружает нас в эту атмосферу постоянных диалогов. Показывает, что всякая относительность чревата.

Попытка "всё чем-то объяснить" – она чревата, она небезопасна для человека и человечества.