§46. Оценочные аргументы

§ 46. 4. Оценочные аргументы. Весьма распространенным типом риторического аргумента являются оценки, которыми оратор награждает обсуждаемый предмет. В отличие от других типов риторических аргументов, оценки не имеют своей синтаксической структуры, могут быть выражены 1–2 словами, и поэтому легко совмещаются с другими типами аргументов. Ср., например, отрывок из выступления Ю. Нагибина, где высокая положительная оценка профессионализма противопоставляется яркой негативной оценке дилетантизма. При этом аргументация включает определение понятия «профессионализм», ссылку на авторитет П.И. Чайковского, сравнение: "Записка : Вас часто называют писателем-профессионалом. Не вреден ли профессионализм в литературе, в искусстве? Ю. Нагибин : Нет, дорогие друзья, профессионализм ни в чем не вреден, абсолютно ни в чем. Профессионализм — это владение своим ремеслом. Если я действительно профессионал — я не знаю, так ли это, — то для меня это самый высокий комплимент. Нет ничего отвратительнее дилетантизма, любительщины. Вот Петр Ильич Чайковский говорил, что он работает, как сапожник. Пить, как сапожник, плохо, но работать надо, как сапожник. То есть каждый день на износ, вусмерть, ни дня без работы, иначе ничего не сделаешь. "

Оценки, которые встречаются в речи оратора, могут быть подразделены на два типа. К первому относятся субъективные оценки, выражающие чувства, эмоции, переживания говорящего, они называются внутренними. Примером такого рода оценок могут быть выражения типа " мне нравится ", " я разочарован " и т. п. Эти суждения имеют право на существование, поскольку придают речи личностную окраску, но объективно они недоказуемы и представляют весьма незначительную ценность как аргументы. Однако в том случае, когда оратор — человек заведомо авторитетный, а аудитория не квалифицируется как конфликтная, внутренние оценки могут весьма эффективно дополнять внешние. Ср., например, в отрывке из выступления В. Астафьева внешняя оценка Библии как древнейшей и мудрейшей литературы, а произведений классиков как наполненных и великолепных дополняется внутренней оценкой: " меня потрясают. …": "В. Астафьев:. …Вы знаете, меня потрясают тексты Достоевского, Толстого. Или проза Гоголя — настолько она обогащена за счет знания философии, богословия. Ведь богословие, та же Библия кроме всего прочего — одна из древнейших и мудрейших литератур. За много веков она включила в себя, аккумулировала все самое лучшее в мысли человеческой. Когда художественные произведения стали появляться, она уже существовала. За счет той древней мудрости какая наполненная, какая великолепная проза у наших классиков! "

Ко второму типу относятся суждения, при помощи которых оратор стремится объективно оценить предмет. Например, когда говорят, что " это хорошая машина ", то предполагается, что она наилучшим образом выполняет те функции, для которых предназначена. Напротив, " плохая картина ", по мнению оратора, не отвечает эстетическим критериям, применяемым обществом для оценки художественного произведения. Оценки такого рода называются внешними. Они могут быть либо истинными, либо ложными. Их можно обосновывать, и их справедливость объективно доказуема. Чтобы стать хорошим аргументом, внешняя оценка должна быть правильно построена.

При рассмотрении оценочного аргумента необходимо выяснить, кто оценивает (субъект оценки), что оценивается (предмет оценки), что является критерием оценки (основание) и каков ее характер.(См. об этом [39].) Основанием внешних оценок являются образцы, идеалы, стандарты, требования, принятые в данном обществе (всем или в той социальной группе, к которой обращается оратор). В качестве основания оценки оратор применяет прежде всего политические, эстетические, нравственные и т. п. критерии, позволяющие судить, насколько оцениваемое явление соответствует представлениям общества о благе. В том случае, когда оценка дается с позиций определенной группы (а не всего общества), необходимо обязательно указать на этот субъект оценки. Так, если вводится новая, более строгая система контроля за посещаемостью учащихся, то, с точки зрения учителей, это может быть хорошая, разумная, удобная система, а с точки зрения учащихся, — драконовская, ужасная, невыносимая. Предметом оценки здесь является новая система контроля, а основанием — тот стандарт взаимоотношений учителей и учащихся, который имеется у субъектов оценки.

Таким образом, создавая оценочный аргумент, мы отталкиваемся от стереотипов оценок, сложившихся в обществе, проводим сравнение имеющегося предмета с идеалом (нормой). Хороший нож должен быть удобным, острым и т. д., хороший врач — квалифицированным, внимательным и т. д. Оратор может использовать эти общие критерии оценивания, но может иметь и свои собственные. Что такое хороший дом? Разные люди могут вкладывать в это понятие совершенно разный смысл вплоть до прямо противоположного. Именно неоднозначность оценок требует от оратора обязательного предъявления тех критериев, которыми он руководствуется при оценивании предмета. И поскольку критерии эти могут оказаться разными — разными окажется и оценка предмета. Ср., как в шутливой форме эта особенность оценки выражена в известной песенке: " Если вы на женщин слишком падки, / в прелестях ищите недостатки. / Станет сразу все намного проще: / девушка стройна — мы скажем: мощи. / Умницу мы наречем уродкой, / добрую объявим сумасбродкой, / ласковая — стало быть липучка, / держит себя строго — значит злючка. / Назовем кокетливую шлюхой, / скажем про веселую — под мухой, / пухленькая — скоро лопнет с жиру, / щедрую перекрестим в транжиру, / бережлива — окрестим сквалыгой, / если маленькая — ростом с фигу, / если рослая — тогда верзила. / Через день глядишь, любовь остыла. " (Х/ф "Собака на сене") На самом деле, объективно присущее девушке качество «нежадная» может быть оценено по-разному — "транжира"/"щедрая" в зависимости от системы ценностей оценивающего. Если приводятся аргументы в подтверждение оценки, ее в обоих случаях можно считать объективной, но принимать или не принимать этот аргумент, зависит от того, совпадает ли система ценностей говорящего и слушателей. Об этом важно помнить, когда в общественной практике мы имеем дело с оценками типа бандиты — сепаратисты — патриоты .

Манипулирование подобными определениями А. Шопенгауэр считал одним из наиболее распространенных софизмов: "Положим, например, что противник предлагает какое-либо изменение , — его называют новшеством , так как это слово возбуждает предубеждение. Противоположное понятие в первом случае будет названо "существующим порядком", во втором — "устарелыми обычаями". — То, что человек совершенно непреднамеренный и беспристрастный назовет «культом» или "государственной религией", желающий говорить в пользу этой религии, назовет «благочестием», "набожностью", а противник ее — «ханжеством», "суеверием". В сущности, это — тонкое potentio principii: то, что требуется доказать, уже наперед слагается в слово, в название, из которого затем оно и вытекает, с помощью простого аналитического суждения. То, что один называет "задержать кого-либо, взять под стражу", другой называет "запереть в кутузку". Часто оратор уже заранее выдает свои намерения теми названиями, которые он дает вещам. Один говорит «духовенство», другой — «попы». Из всех уловок эта применяется чаще всего, притом инстинктивно. — Религиозное рвение = фанатизм. Расстройство дел = банкротство. Путем влияния и связей = с помощью подкупа и кумовства."[56, 423–424]

Этот софизм С.И. Поварнин называл "Готтентотской моралью". Любителям применять этот прием хочется напомнить, что "оценка — это отношение, выдаваемое за признак оцениваемого объекта" (Н.Д. Арутюнова), поэтому оценочное высказывание гораздо ярче характеризует говорящего, чем объект оценки. Выбор оценочных слов характеризует вкусы, пристрастия, политические взгляды говорящего, а особенно его этос. Поэтому в тех случаях, когда оратор прибегает к особенно грубым и сильным отрицательным оценкам (особенно к слабо аргументированным), аудитория составляет отрицательное мнение не столько об объекте, сколько о субъекте речи.

О частой неосознанности применения этой уловки говорит и тот факт, что она встречается даже в научных трудах, в целом этически безупречных. В этом случае позиция, которая разделяется автором, получает необоснованно положительно-оценочное наименование, а не разделяемая автором — отрицательно-оценочное, ср.: "Различают две основные стратегии спора — конструктивную и конфликтную (деструктивную). Как показывают их названия, при конструктивной стратегии участники спора стремятся найти истину, понять позиции, тезисы и оценить доказательства оппонента. Они стараются действовать корректно, рассуждать объективно, будучи заинтересованными прежде всего не в своей победе, а в истине и обсуждаемом предмете. При конфликтной (деструктивной) стратегии, напротив, основная цель спорящих — собственная победа и поражение оппонента. К искомому результату они стремятся, используя все возможные средства — корректные и некорректные, любые аргументы (включая "доводы к человеку" и "доводы к аудитории"), любые уловки, в том числе заведомо ложные и непроверенные факты, подтасованные статистические данные и прочее."[70, 360] Особенно наглядно выглядит неоправданная оценочность этого фрагмента, если сравнить его с соответствующим рассуждением из работы С.И. Поварнина [84, 11–12], который констатирует, что бывает спор ради истины, спор ради убеждения и спор ради победы. Причем эти виды спора различаются не качественной оценкой ее участников, а ситуацией спора. В каждом случае его ведут конкретные люди и применение этичных или недопустимых приемов зависит исключительно от их морального облика, а не от формы спора. Так, каждый адвокат хочет выиграть в судебном заседании, однако далеко не каждый из них прибегает к недопустимым софизмам; любой кандидат в депутаты мечтает о победе над конкурентами, однако и среди кандидатов в депутаты попадаются приличные люди, не способные к подтасовыванию статистических данных и намеренному искажению фактов. Никакие риторические формы и приемы не могут быть безнравственны сами по себе — таковыми их делают люди и только люди. Кроме того, как уже неоднократно говорилось, нельзя объявлять спор ради истины единственно допустимым, поскольку это только логическая форма спора, возможного не по любому вопросу. В этом противопоставлении конструктивного и деструктивного спора не нашлось места для собственно риторического спора ради убеждения, в котором доводы к человеку являются одним из главных аргументов, что вовсе не свидетельствует о безнравственности этой формы, а лишь о других целях оратора.

Предъявление критериев оценки особенно важно, если речь идет о сложном явлении, которому объективно присущи противоречивые признаки. Так, например, исполнение рок-музыки имеет положительные стороны, т. к. раскрепощает эмоции, способствует проявлению определенного мироощущения слушателя, приносит ему удовольствие, но, как доказывают врачи-психиатры, оно может приводить к нарушению нормальной психики людей. Или новый роман может способствовать формированию прогрессивных политических идей и одновременно, воспитанию дурного эстетического вкуса. Именно поэтому предъявление критерия оценки — показатель риторической культуры оратора.

Оценки, в зависимости от задачи оратора и типа аудитории, могут открыто провозглашаться оратором, если он считает, что аудитория разделяет (должна разделить) его отношение к предмету, и вводиться с ораторскими предосторожностями, если аудитория конфликтная. В любом случае назначение оценки состоит в том, чтобы сделать суждение оратора более привлекательным для аудитории, придать ему соответствующую эмоциональную окраску.

Если предметом оценки оказывается событие из общественной практики, то его можно сравнить с другими аналогичными событиями, уже происходившими в обществе (которые при этом выступают как идеал, норма). И если предыдущее оказывается более ценным, чем последующее, мы имеем дело с историческим прецедентом , когда оратор, чтобы подчеркнуть правильность своей аргументации, ссылается на исторический факт, аналогичный данному. Например: " Наше сельское хозяйство зашло в тупик и не способно более прокормить страну. Какой выход из этого может быть? Я думаю, такой же, какой предложил в начале века Столыпин: нужно развивать фермерское хозяйство." (Радио, 4.06.1990 г.)

К этому виду рассуждения прибегают весьма активно в исторических, юридических и других гуманитарных науках. "Что касается отрицательных последствий прецедента, то есть отрицательного опыта, то он рассматривается как неправильное, искаженное понимание в прошлом сущности предмета или ошибка, и в этом смысле также представляет ценность как опасность, которую следует учесть, или действие, от которого следует воздержаться. Но в любом случае отрицательный опыт должен учитываться в этой аргументации и использоваться в качестве дополнительного подтверждения правильности предложения: он позволяет избегать подобных ошибок."[18, 180] Однако применение этого типа аргумента таит большую опасность, поскольку установить полную идентичность условий нынешнего и прошлого состояний бывает очень сложно. Так, нынешние крестьяне, воспитанные в колхозах и совхозах, не вполне аналогичны крестьянам начала века, поэтому принесут ли хороший результат те меры, которые вывели страну из кризиса во время реформы Столыпина — вопрос неоднозначный. Особенно остро эта проблема стоит в политической риторике: "Решения, принимаемые политическими лидерами по аналогии с прошлым, имеют множество негативных сторон. Теряются в анализе уникальность ситуации и опасности, кроющиеся в тех непознанных, сознательно или нет, отличиях от прошлых ситуаций, в то время как политический лидер в своем стремлении к более быстрым и легким решениям руководствуется принципом "делай то, что привело к успеху в прошлый раз"."[1, 103–104]

Важно помнить, что только обоснованные оценки могут быть приняты как аргументы. Уклонение от этого правила приводит к появлению в речи софизмов. Самый распространенный из них называется предвосхищение основания и состоит в том, что предполагается истинным то, что требуется доказать. Этот софизм подробно описан в логике и встречается не только при употреблении риторических аргументов. "Галилей справедливо обвиняет Аристотеля в том, что он сам допускает ошибку, когда хочет обосновать посредством следующего доказательства положение, что Земля находится в центре мира. Тяжелые предметы по природе своей стремятся к центру мира, а легкие удаляются от него. Опыт показывает нам, что тяжелые предметы стремятся к центру Земли, а легкие удаляются от него. Следовательно, центр Земли — тот же, что и центр мира. Ясно, что в большей посылке этого доказательства есть очевидное предвосхищение основания. Ибо мы, конечно, видим, что тяжелые предметы стремятся к центру Земли, но откуда Аристотелю известно, что они стремятся к центру мира, если он не предполагает, что центр Земли — тот же, что и центр мира? А это и есть заключение, которое он хочет обосновать с помощью приведенного доказательства."[8, 247]

Однако в риторических текстах этот софизм используется особенно часто. В этом случае оценочное определение присваивается предмету как само собой разумеющееся, хотя его обоснованность на самом деле нуждается в доказательствах: " Эта аморальная книжонка не принесет никакой пользы детям ", " Парламент погряз в пустых словопрениях. " (В чем именно состоит аморальность книги? Почему дебаты в парламенте объявлены пустыми?) Подобные заявления обычно совершенно бездоказательны, в то время как в серьезной речи прежде чем утверждать нечто подобное, нужно убедительно обосновать свою оценку. Ср. еще пример из романа А. Хейли «Аэропорт», где оценка никак не обосновывается в речи, и из контекста ясно, что она и не может быть обоснована, так как является откровенно спекулятивной (все это оратор может сказать независимо от того, что на самом деле делает руководство аэропорта, полностью отсутствует анализ действий критикуемой стороны):

— Мы признаем, что проблема шума существует, и прилагаем все усилия, чтобы с нею справиться.

— В таком случае, сэр, ваши усилия крайне ничтожны . Что же вы практически сделали? — вопросил Фримантл. — Насколько я и мои клиенты можем видеть и слышать, — все ваши усилия сводятся к пустым заверениям , которые не стоят ни гроша . Совершенно очевидно, что все вы здесь плевать хотели на наши жалобы , почему мы и намерены возбудить против вас дело.

Чаще всего в основе этой ошибки лежит подмена объективной оценки субъективной. Например, человек слушает песню в исполнении рок-группы и восклицает: “ Какая отвратительная группа! ” Выясняется, однако, что эта оценка обусловлена тем, что он вообще не одобряет рок-музыку. Однако между понятиями " мне не нравится эта музыка " (или даже: мне не нравится эта группа ) и " это плохая группа " должна быть ощутимая разница. Вполне может быть, что вам лично не нравится творчество конкретного исполнителя, вы не являетесь его поклонником (восприятие искусства ведь весьма субъективно), однако должны признать, что у него хороший голос, хорошая музыкальная подготовка, грамотная аранжировка и т. п., то есть объективно он хороший певец, т. к. соответствует критериям, которые общество предъявляет к хорошим певцам. Следовательно, утверждение " Я признаю, что это хороший певец, но мне он не нравится " — не показатель противоречивости речи, а свидетельство риторической грамотности говорящего.

Разновидностью этой ошибки является и случай, когда оценку частного заменяют оценкой общего. Например, вы прослушали не очень удачную песню и говорите: " Какой бездарный композитор! " Однако у каждого человека искусства могут быть более и менее удачные творения и глобальную оценку его таланта можно давать, только сопоставив большое число его произведений. Ср. также: "В конце концов, нет человека, который знал бы все и все прочитал. Недаром античный мудрец когда-то сказал: "Я знаю только одно — что я ничего не знаю". А если и встречаются люди — типа «знатоков» из телесериала "Что? Где? Когда?", — готовые краснобайствовать о чем угодно, то спаси нас Бог от их плоского всезнайства."[75, 217] Здесь бездоказательное обвинение конкретных людей — участников телепередачи — в «краснобайстве» и "плоском всезнайстве" должно быть квалифицировано как инсинуация, argumentum ad personam. Желая во что бы то ни стало опорочить знатоков, автор явно перегнул палку. Если не может быть человека, который бы знал все, то из этого не вытекает, что не нужно приветствовать стремление людей знать как можно больше. Принципиальное осуждение состязания в эрудиции особенно странно в устах профессора, преподавателя вуза, профессионально работающего над умножением этой эрудиции у молодежи. Скорее всего ему не нравится не сам факт такого состязания (как заявлено во фрагменте), а режиссура передачи или то, что знатоки играют на деньги или что-то подобное. Однако оценка детали передачи заменяется негативной оценкой самого ее принципа, что недопустимо.

Софизмы и уловки в речи